И тут началась история, достойная жизнеописания какого-нибудь христианского деятеля. Я подошел к иконе Архистратига Михаила. С огненным мечом и щитом, в короткой тунике, блестящей кирасе, в красном плаще и с крыльями за спиной, с идеально бритыми лицом красивого молодого человека – бесстрастно смотрел на меня грозный архангел. Золоченый нимб вокруг головы поблескивал слегка. Памятуя о том, что этот святой особенно яростно не любит коммунистов, я обратился к Михаилу мысленно: «Обещаю! Ежели большевики будут повержены, то приму православие!»
Никаких митингов в Красноярске не было. По крайней мере, я о них не слышал.
Вечером отец принес кипу газет, из которых я узнал поподробней о том, что в Москве происходит. В обиход вторгалось зарубежное слово «путчисты». Мелькали фамилии: Горбачев, Силаев, Ельцин…Руцкой с пистолетом. И с другой стороны – Янаев, Язов, Крючков, Пуго, Павлов… Географическое название новое появилось - Форос.
Пересказывать события не буду. Уже давно все разжевано-пережевано. Я следил за всем очень внимательно, так внимательно, что даже забыл о своем обещании принять православие в случае победы над «коммуняками».
Вскоре в медийном поле возникли три фамилии: Кричевский, Комарь и Усов. Было печально за них, но радовало то, что всего три. Торжественные похороны по ТВ – я тоже помню их...
Государственный комитет по чрезвычайному положению не смог взять власть в свои руки, вместо красного флага над Кремлем взвился триколор. С пока еще с голубой полосой – вместо синей. Теперь все узнают, что за значок я носил на лацкане.
Марк Захаров театрально сжег партбилет, а я ликовал, что власть большевиков (наконец-то!) с грохотом пала и чувствовал я себя словно кум королю.
23 августа 1991 пошел в церковь. На радостях. Собор почему-то был закрыт. Я огляделся по сторонам. Подъехала легковая машина, остановилась. Из нее вышла женщина с приблизительно годовалым ребенком на руках и направилась к боковым чугунным воротам, что вели в церковный двор. За женщиной вышел мужчина. Мне стало интересно: куда это они, и я двинулся следом.
То, куда мы пришли – был крестильный храм. Прямо перед собой я узрел старушку за столиком, несколько стульев вдоль стены, справа – служебное помещение, слева – маленькая комнатка с купелью и иконостасом.
Очередной обряд закончился, новообращенные ушли. А за ними – священник, который быстренько направился к служебной двери, но появилась внезапно какая-то дама, перехватила его, попыталась всучить деньги. А тот возмущенно:
- Вы что? Я вам не продавец! – и скрылся за дверью.
Из служебного помещения вышел отец Александр (тот самый) и скрылся в крестильной – чтоб подготовиться. Он будет крестить следующую группу. А группа эта небольшая – это дети, и я до сих пор помню их имена. Младенец Ростислав (светское имя которого Рустам), девочка Ирина лет 13-ти, и мальчик лет 7-8-ми – Алексей. Их все привели родители и у каждого своя крестная или крестный. Родители заплатили старушке, что у входа, а тем времен Алексей и Ирина прошли в крестильную. Следом мужчина с младенцем Ростиславом на руках. Я подошел к старушке.
- А сколько стоит? - спросил я.
- Девятнадцать рублей.
Я робко:
- Ладно, завтра тогда, а то у меня денег нет…
Старушка оживилась:
- Давай быстрей, пока не началось, завтра деньги принесешь!
Она протянула мне маленький желтенький крестик с распятым Христом и надписью «Спаси и сохрани», и с ниткой зеленой. Я принял дар радостно, готовый бежать и креститься.
- Как зовут?
- Тимур!
- Нет такого имени! Тимофеем будешь!
Так я стал христианином.
- Отрицаюся тебе, сатано, - говорил священник.
- Отрицаюся, - повторяли мы хором трижды…
Голова летом сохнет быстро…
Крестил меня бывший учитель рисования – отец Александр. На следующий день я принес деньги, но старушка их брать отказалась.
- Положи в пожертвования на ремонт храма, – сказала она.
Что я и сделал. И только когда готовился к первому причастию, то вспомнил о том, что обещал Архангелу Михаилу. И о том, что на время забывал об обещании.
***
Прошло лето, закончилась моя подработка. Началась учеба. 11 класс в новой стране. Хорошо забытой старой. Я пришел в класс триумфатором, я пришел победителем, всем своим видом произнося речь в стиле: «Я же говорил!» И, типа: «Ну? Что вы теперь скажете?» Мол, «Добро пожаловать в МОЮ Россию!» Взгляд горел, нос задран. Наше дело, было правым. В известном смысле. Сестра Даша перестала быть пионеркой, а учителя так толком и не смогли детям ничего объяснить.
Популярной стала песня группы ДДТ – «Последняя осень». Звучала она тогда особенно романтично, и со смыслом особым воспринималась.
Ленинград переименовали в Санкт-Петербург. Смешно и непривычно. Ровно как 2010-м, когда милицию в полицию перекрашивали. Сейчас всё «притерлось», но когда-то Михаил Задорнов остро шутил над словосочетанием «аэропорт Санкт-Петербурга» и над «мэрами», с «префектами», что вприпрыжку по русским колдобинам скачут. Зрители падали со смеху. «Порш ударил об осину» - тоже непривычно звучало. Пока.
***
Страна разваливалась... Но я думал о будущем. Мне хотелось как-нибудь поучаствовать в политической жизни страны, мои монархические взгляды никуда не делись. Я то воображал себя русским Джорджем Монком, который должен вернуть корону законному владельцу, то видел себя будущим губернатором края, который обязан привести регион к капиталистическому процветанию. К химии я уже тогда охладел, считал, что надо выбрать профессию наиболее близкую к деятельности, связанной с историей… Но в красноярском Универе не было тогда исторического факультета, а вопрос о поступлении в другом городе я вследствие своего местечкового патриотизма не рассматривал вовсе. Хорошо. Какая профессия наиболее близка к исторической деятельности, после профессии историка, собственно? Та, которая связана с ее деланием. Это профессия юриста или экономиста. Но экономику я не люблю, а вот к юриспруденции тягу имею. Итак: я собрался поступать на юфрак в Красноярского университета. А поскольку шел я на серебряную медаль – шансы мои не так уж плохи.
Продолжение следует)
Предыдущий выпуск ЗДЕСЬ.