Статья посвящена рассмотрению трехмирия в творчестве современной поэтессы Веры Полозковой. Указывая на три этапа развития лирической героини поэтессы, мы обнаруживаем характерные признаки исповедальности автора. При этом особое внимание привлекает тот факт, что между лирической героиней и писательницей мы не всегда склонны ставить знак равенства. Доказательством тому является смена носителя авторского создания: от молоденькой девушки-подростка до серьезного взрослого мужчины и, наконец, до лирического обобщения – он и она.
После 60-х годов прошлого столетия в отечественной поэзии начался период затишья. Стихотворения, конечно, создавались, но авторы писали «в стол». Для поэзии наступило сложное время, когда каждый пишущий человек надеялся стать ярким явлением, не никак не мессией в литературе. Читательская аудитория так же, как и литературная критика, не перестает ждать «нового Северянина» [1], чьи стихи были бы одновременно и злободневны, и изысканно элегантны, мысли своевременны, но эстетичны. Именно в таких условиях, как-то незаметно и обыденно новым голосом поколения ХХI века, на наш взгляд, стала Вера Полозкова.
Вера Николаевна Полозкова – московская поэтесса, получившая известность на просторах Интернета как один из популярных литературных блогеров своего времени. Ее сетевая слава быстро перешла в невертуальную, и теперь молодой автор имеет несколько печатных сборников стихотворений: «Непоэмание» (2008, 2010), «Фотосинтез» (2008), «Осточерчение» (2013), «Ответственный ребенок» (2017), а также альбомы («Знак не/равенства», «Города и числа»), где звучащие произведения сопровождаются музыкальным аккомпанементом, что само по себе не нового, но изящно позволяет поэтессе без прикрас, обнажая душу, быть понятной, абсолютно своей, близкой и родной.
Уже в 22 года поэтесса получила премию «Неформат», что поспособствовало ее признанию в кругу читателей и повлияло на отношения к ней критиков. Хотя последние до сих пор горячо спорят о значении произведений Веры Полозковой в современном литературном процессе. Несмотря на это, ее «неформатные» стихи все же относят в большей степени к высокой, нежели к массовой литературе. Это во многом связано с большим поэтическим мастерством автора, с невероятной образностью и художественностью ее творчества.
Анализируя творчество Веры Полозковой, следует обратить внимание на названия и порядок выхода сборников. Это не просто последовательная публикация стихотворений – эти три разных этапа становления героини, три художественных мира, три времени, в которых она жила и взрослела: мир отрочества, мир юности и мир молодости.
Первый мир созвучен названию первого сборника поэтессы – это подростковое недопонимание. Здесь лирическая героиня еще юна: она ищет себя, бунтует и делает то, что ей заблагорассудится. Так, в стихотворении «Питер» девушка жалеет о несбывшейся детской мечте, искренне не понимает, как она прожила восемнадцать лет и «ни разу не видела Питера», обещает себе, что «уедет завтра», ведь есть «уже билет» [3].
«Недопоэманием» законов жизни и быта она делится с мамой, которая, может, не всегда сможет подсказать нужное решение, но всегда выслушает («Банкиры»). Интересно, что этот образ фигурирует во всех программных циклах автора, как бы напоминая о том, что мама всегда может поддержать.
Тут же рассказчица размышляет о фатуме и о Боге. Она уверена, что Он управляет всем в жизни. В стихотворении «Покер» героиня заявляет, что даже несчастная любовь, свалившаяся на нее, не случайна – это Бог, словно игрок, рассчитал подобный ход: «Бог играет всегда нечестно. Бог играет наверняка… Он блефует. Он не смеётся. Он продумывает ходы» [3].
Мысли о несправедливости судьбы продолжаются в более приземленной форме в произведении «Хлороформ». Героиня сетует на скоротечность времени и ускользающее детство, в котором все было легче. Она уже готова отказаться от мысли писать стихи. Ей трудно жить без книг, но обреченно девушка констатирует: «Ведь выдадут зарплату в понедельник – Накупишь книг и будешь жить без денег. И только думай, где их раздобыть...» [3].
Но заботит ее не только карьера – ее возлюбленный хочет серьезных отношений, а она еще не готова называть мать N своей свекровью. Девушка с «пакостным чувством» на душе скорбит по выросшим «в деловых» и разъехавшимся друзьям. И только очередная осень, словно «доза хлороформа», может помочь ей «на время забыться» [3].
В стихотворении «Все логично» читатель видит, что для нее Любовь. У героини она ассоциируется со смелостью и решительностью: девушка не боится сказать любимому о чувствах, может даже «засвистеть из окна», чтобы позвать его. Это время, когда Вера с трепетом ждет «новых входящих писем» [3] в своем почтовом ящике.
Подобно образу матери, всегда рядом с лирической героиней образ моря, к которому ее необъяснимо тянет. Мечта о море заставляет ее двигаться «дальше»: «Пока я собираюсь к морю…» [3]. Для нее это то место, где можно спрятаться от всего, и одновременно это эквивалент свободы, которую девушка жаждет всем сердцем: «Свиться струйкой водопроводной – Двинуть к морю до холодов…» [3].
Несмотря на то, что цикл посвящен жизненному «непоэманию», уже в его конце героиня приходит к важным и значимым для себя выводам. В стихотворении «P. S.» автор подытоживает подростковые искания, надеясь на то, что в ином возрасте (мире) все станет намного лучше:
«…С годами мной приобретётся статус,
И чаши в равновесие придут.
Согреем шумный чайник, стол накроем
И коньяку поставим посреди.
Устанешь быть лирическим героем –
Так просто пообедать заходи» [3].
На смену суетному, сумбурному времени подростка-девушки приходит новое время – это период юношеского взросления, так называемый созидательный «фотосинтез», как называет это автор. Именно этот период также созвучен следующему циклу стихотворений поэтессы («Фотосинтез»), где с новой стороны раскрывается ее художественный и образный мир, она сама.
Героиня стала старше, но все так же думает о Боге и его влиянии на человеческую жизнь. Теперь рассказчица видит, что Бог – не разрушитель судеб, а их создатель, творец. Она понимает, что деяния Его велики и масштабны: «Или даже не бог, а какой-нибудь его зам / поднесет тебя к близоруким своим глазам / обнаженным камушком, мертвым шершнем / и прольет на тебя дыхание, как бальзам…» [3].
С возрастом все не стало проще, только она изменилась, сделала себя новую и приспособилась выживать в этом «мире заменяемых», где ее протесты «теперь кажутся чем-то смешным» [3]. В своеобразном гимне «Хвала отчаявшимся» героиня ликует и «аплодирует» тем, кого окружающая действительность, как и ее, не сломила, но сделала сильнее. Поэтесса скандирует: Хвала Отчизне. / Что бы без нее / Мы знали о наркотиках и винах, / О холоде, дорогах, херувимах, / Родителях и ценах на сырье. / Отчаянье, плоди неуязвимых. / Мы доблестное воинство твое» [3].
Нет больше наивных мечтаний и веры в детские сказки. Стихотворением «Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой» автор показывает, каково теперь ее отношение к происходящему. Она видит, чем все может закончиться: «Дочь-одиночка станет алкоголичкой, / Вежливой тётечкой, выцветшей оболочкой,… / Мать постареет и все, чем ее ни пичкай, / Станет оказывать только эффект побочный [3], но теперь отчетливо понимает, что нельзя надеется на помощь Всевышнего. Все зависит от нее самой: Оттого, что ты, Отче, любишь нас больше прочих, Почему-то еще ни разу не стало легче» [3].
Новая Вера более реалистично смотрит на жизнь. Теперь она не побежит в порыве чувств за возлюбленным, не бросается в омут с головой, как это было в восемнадцать лет. Героиня способна сжечь мосты: «Мы расстанемся здесь. Ты дальше пойдешь один» [3].
Отношения с близкими теперь другие. Мать больше не является для героини советчиком, ведь рассказчица выросла и все знает сама: «Мама просит меня возвращаться домой до двух. Я возвращаюсь после седьмого виски» [3]. Но никуда не делось море, которое не дает ей отчаяться, даже если она «лежит на дне» [3]. Мысли о стихии и в этом возрасте помогают ей скрыться от страшной действительности в «сон, таинственный и глубокий» [3].
Взросление в мире созидательного «фотосинтеза» далось лирической героине особенно тяжело. Заканчивает свой цикл Вера Полозкова неоднозначным стихотворением «Мы найдемся, как на концерте» [3], в котором намекает, что этот период заставил ее поразмыслить о многих серьезных вопросах. И, как следствие, новые измерения, новые мысли, принадлежащие уже взрослой Полозковой.
Мир унылого «осточерчения», так назовет новый этап жизни Вера Полозкова, показывает новую реальность, которая, подобно действительности из стихотворения «Проверка связи», заставляет человека надевать маски. Автор пытается донести, что совершенно не важно, кто ты, пусть даже «одета женой магната или посла» [3], ведь, придя вечером домой, будешь готова «кожу с себя снять» [3], потому что настолько сложная и невыносимая бывает жизнь. Уберечь себя в этом меняющемся и агрессивном мире очень сложно.
В произведении «Final cut» снова упоминается осень, которая навевает героине меланхоличные мысли о прошлом: «Осень опять надевается с рукавов, электризует волосы – ворот узок. мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров… «[3]. Символично, что это время года было с героиней в начале ее пути, как бы провожало с ней ее уходящее детство. Теперь осень – это якорь, точка невозврата, напоминающая о том, что было.
В мире «осточерчения» как Вера Полозкова, так и ее лирическая героиня оценивают прожитое, подводят промежуточные итоги своего «непоэмания» и «фотосинтеза». Теперь они не гадают, не предполагают, а уверенно заявляют: «И не мечтай, что Бог на тебя набычен, Выпучен, как на чучело, на чуму. Как бы ты ни был штучен – а ты обычен. А остальное знать тебе ни к чему» [3].
В произведении «Снова не мы» героиня не просто переосмысливает былое, но и анализирует будущее, представляя себя в старости. О любви теперь она говорит издалека, наблюдая за другими парами, которые «не они» (не лирическая героиня и ее возлюбленный), а другие – еще неопытные и глупые: «Как красивые и не мы в первый раз / целуют друг друга в мочки, несмелы, робки / как они подпевают радио, стоя в пробке…» [3]. Рассказчица жалеет о том, что многое поняла только сейчас. Так, она задается вопросом: почему мы всегда чудовищно переигрываем, когда нужно казаться всем остальным счастливыми?… [3]. Любовь в этом мире у героини сливается со стихией. И если раньше она находила у моря приют, чтобы скрыться от внутренних переживаний, то теперь море – это место, где она когда-то обрела счастье: вот они сидят у самого моря в обнимку, ладони у них в песке… [3].
Есть и обращения к маме, Вера хочет сказать, что у нее «все в порядке» [3], что она выросла, хотя она открыто признает, что «страх неизвестности, незнания того, что готовит ей будущее, никуда не делся» [3].
Финальным стихотворением цикла становится произведение «Сыновья», где героиня говорит о том, что теперь сама стала матерью. И та жизнь, которой она так неистово боялась, оказалась совсем не страшной, ведь с ней ее дети, «прекрасные сыновья», а впереди их всех ждет другой, еще не изведанный мир, «полный смеха и стрёкота, как полуденный майский зной», а еще «шелковичные пятна в тетрадях в клетку и дневниках» и детские «острые колени в густой зелёнке и синяках» [3].
С точки зрения образной системы сетевой лирики Веры Полозковой можно выделить еще одну разновидность трехмирия – три разных «авторских я». Еще В. Я. Брюсов говорил: «Лирик в своих созданиях говорит разными голосами, как бы от имени разных лиц» [4, с. 533]. Так же и у поэтессы – большую часть произведений можно сгруппировать в соответствии с разными формами выражения авторского сознания.
Отметим, что лирика, в отличие от иных литературных родов, в большей степени отражает переживания, чувства и эмоции поэта. Однако не следует ставить знак равенства между «реальным» и «лирическим я». Читатель в стихотворении сталкивается не с проблемами автора, а с душевными терзаниями лирического героя.
Первое «лирическое я» выражено откровениями женщины от первого лица, которая в некоторых произведениях даже называет себя Верой Полозковой. Но здесь стоит вспомнить слова В. В. Виноградова о том, что нельзя отождествлять образ героя и образ автора «даже в тех случаях, когда поэт, играя обывательской привычкой – видеть в нем откровенного человека, раскрывающего перед публикой свое личное «Я», даже как бы идя навстречу ей, свое имя переносит в композицию стиха, героя лирики делает своим однофамильцем» [5, с. 112]. Хороший пример – стихотворение «Давай будет так»: …Встречаемся, опрокидываем по три / Чилийского молодого полусухого / И ты говоришь – горжусь тобой, Полозкова! И – нет, ничего не дергается внутри… [3].
Эта лирическая героиня, несомненно, близка поэтессе, но последняя, в отличие от Веры, не является непосредственным персонажем мира художественного текста: И чем дальше, тем безраздельнее мы зависим, Сами себя растаскиваем на хрящики. Здравствуйте, Вера. Новых входящих писем Не обнаружено в Вашем почтовом ящике [3].
Разновидностью второго «стихотворного я» в лирике В. Полозковой является субъект-мужчина. В нескольких текстах поэтессы можно заметить мужскую исповедь. Герой раскрывает свои личностные грани, представляет собственную точку зрения, однако, как и предыдущий тип, находится в близких отношениях с автором: Он звонит, у него тяжелый день – щетину свою скребя: «я нашел у скамейки желудь, вот, и кстати люблю тебя» [3].
Особенностью произведений, герой которых – мужчина, представляется их формат: как правило, это всегда письма или воспоминания, где лирический герой изливает душу возлюбленной или просто близкой ему женщине. К примеру, в стихотворении «Бернард пишет письмо Эстер» мужское признание заключается в кавычки, а само письмо сопровождается ремарками рассказчика: Бернард пишет письмо Эстер: «У меня есть семья и дом. Я веду, и я сроду не был никем ведом. По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом. Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом» [3].
Третье «я» лирических произведений сетератора представлено местоимениями «он» и «она» или формами третьего лица глагола: с ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша [3]. Такой типа героя дистанциирован от автора и если и имеет с ним некую связь, то очень тонкую: Он звонит, у него тяжелый день – щетину свою скребя: «я нашел у скамейки желудь, вот, и кстати люблю тебя» [3].
Итак, три мира (этапа) взросления преодолела героиня Веры Полозковой, она обрела все, что искала. Сама же автор продолжает поиск, творит и значит – и не постареет.
Три лирических «я», три образа, фигурирующие в сетературной поэзии поэтессы, демонстрируют различные аспекты авторского сознания. И в некоторых места действительно трудно определить, «что в поэзии В. Полозковой правда, а что – стих, где лирическая героиня, а где сама Вера Полозкова» [6]. Но в любом случае это судить не нам, важно, что поэтесса есть, а также есть и всегда будут почитатели её таланта.
Список использованных источников:
1. Ботяновский, А. Вера Полозкова [Электронный ресурс] : А. Ботяновский / Проза.ру. – URL: https://proza.ru/2015/04/17/2175.
2. Виноградов, В. В. Избранные труды. О языке художественной прозы / В. В. Виноградов. – М. : Наука, 1980. – 360 с.
3. Стихотворения Веры Полозковой [Электронный ресурс] : стихи классиков / В. Полозкова // РуСтих. – URL: https://rustih.ru/vera-polozkova/.
4. Брюсов, В. Я. Избранная проза / В. Я. Брюсов. – М. : Современник, 1989. – 672 с.
5. Бартош, Ю. В. Язык сетевой поэзии: жанровая специфика, языковая игра : автореф. дис. ... канд. (д-ра) пед. наук / Юлии Васильевны Бартош ; Белорусский гос. пед. ун-т им. М. Танка. – Минск, 2019. – 26 с.
6. Андреев, А. В. CETERAтура как ее NET :
от эстетики Хэйана до клеточного автомата – и обратно [Электронный ресурс] : теория сетературы / А. В. Андреев // Сетевая словесность. – URL: https://www.netslova.ru/andreev/setnet/.