Эту картину, созданную в 1969 году, называют и романтической "анатомией" театра, и театральной феерией в живописи, и уральской босховианой... В самом деле, перед нами уникальное произведение, отразившее буквально все грани театральной жизни — парадную, закулисную и даже мифологическую. Художник отлично знал театр изнутри, благодаря своей жене, Зое Малининой, великолепному и в своё время очень известному сценографу Свердловского ТЮЗа.
Вглядевшись внимательно, можно заметить, что по композиции "Театр" очень напоминает житийную икону с её главным изображением и клеймами по периметру. В центре — фрагмент ярко освещённой сцены, где идёт вечерний спектакль, судя по всему, "Слуга двух господ" Карло Гольдони. Это то, что видят зрители, когда приходят смотреть представление: танцующий с обеденными блюдами Труффальдино, дамы в старинных платьях, другие персонажи знаменитой комедии выстроились изящным полукружием.
В самой верхней части полотна — парящие золотые ангелы, один с трубой, другой с венком. Первый одновременно и библейский символ Страшного суда, и ангел-хранитель театра, звуком своего инструмента объявляющий о начале представления. Чем не метафора для художника, не считавшего себя православным, но превративший библейскую тему в сквозной мотив собственного творчества? Венок же всегда означал приветствие победителя, поздравление (в данном случае, возможно, что и с премьерой). Чуть ниже видна выгородка, которую ставят на сцене для быстрой смены места действия, тройной ряд опускающихся и поднимающихся декораций. Это намекает на иллюзорность театрального мира, где за одним всегда прячется другое, и нет ничего прочного, надёжного...
"Удел человека — работать!"
Многочисленные изображения, которые интереснее всего рассматривать по кругу, приоткрывают завесу тайны, окружающей закулисье, его драматическую атмосферу, немного странных обитателей. Винтовые лестницы, оркестровая яма, переходы, закоулки... В отличие от #картины в картине, эти мозаичные кусочки исполнены в сепии и тёмно-бронзовых тонах, словно в мистическом полумраке, как всегда бывает в театре вне сцены. Но сюжеты не привязаны к конкретному времени: тут вечная театральная суета, ежедневные репетиции, работа цехов, изготовление и монтаж декораций, переодевания, проверка работы софитов, пошив париков, билетная касса...
Силуэты персонажей "Театра" выполнены в единой технике, но каждая фигура обладает индивидуальной чёрточкой. Седая полная женщина-постижёр, склонившийся над столом мужчина, отдалённо напоминающий героя картины Пикассо, опытный закройщик и усталая швея, дама-дирижёр в платье с белым воротничком, худые лица музыкантов... не прорисованы тщательно, скорее схвачены необычайно точными скупыми движениями кисти. При этом они написаны с любовью, ни в коем случае не карикатурно.
Герман Метелёв относился с глубочайшим уважением к профессии своей жены, и сам с её лёгкой руки впустил театр не только в свою жизнь, но и в сердце. Почти все персонажи его эпического полотна "Театр" изображены в процессе работы, и это не случайно.
"Не люблю громких слов: творчество, вдохновение... Это всё работа. Удел человека — работать. Делать хорошо дело, которым он занят. Любое дело. (...) Если бы я не был художником, был бы печником, слесарем, плотником..." (Из интервью Г. Метелёва писателю Елене Соловьевой)
Даже некоторые работы на производственную тему ("Стройка") Метелёв визуально уподобляет театральной сцене-коробке. Впрочем, у Зои Александровны в ТЮЗе, как у главного художника, была такая нагрузка, что муж помогал ей трудиться над оформлением спектаклей, а впоследствии и сам выпустил несколько постановок в провинциальных театрах. Общение с драматургами, режиссёрами, актёрами, и особенно "невидимыми" служителями муз, скрытыми от зрительских глаз, Герман Селивёрстович очень ценил. Это читается и в картине "#театр" — даже рабочие сцены выглядят на ней настоящими творцами.
В самом низу композиции — этюд в тёмных тонах с плачущей женщиной в траурном платье и окружившими её людьми. Вероятно, это вдова кого-то из сотрудников театра. Её "окошко" отличается от других по цвету, но всё равно включено в общую вереницу, и она как бы остаётся частью большой театральной семьи...