оглавление канала
Я стояла, позабыв о том, где нахожусь, и смотрела на девушку с выцветшей фотографии. А перед глазами мелькали картины ночного леса и невеста в разодранном свадебном платье с распущенной косой. Когда за моей спиной раздался тихий голос, я от неожиданности вздрогнула.
- Это тетка моя, родная сестра матери, Аграфена.
Я медленно обернулась. На меня внимательно смотрели голубые глаза Марии Афанасьевны. Пребывая в легком столбняке, я не сразу нашлась что сказать в ответ. Просто стояла и смотрела на старушку, с почти суеверным страхом. «Надо же, как переплетаются события!» - только и мелькнула мысль. Как во сне, я прошла и села на край лавки. А бабулька с легкой усмешкой продолжила:
- Вижу, тебе уже рассказали нашу семейную историю. Да, оно и понятно, раз ты поселилась на Игнатовом кордоне.
Я все еще выглядела немного ошеломленной. Меня привело в чувство легкое покашливание Михалыча. Он глядел на меня с удивлением.
- Викторовна, ты, как будто, привидение увидела.
Я посмотрела на него, вроде как, впервые увидела, и, вообще, не могла понять, как я здесь оказалась. Медленно проговорила:
- Так и есть. Она мне снилась. – Забывшись, тихо проговорила я.
Мария Афанасьевна внимательно посмотрела на меня. И с пониманием кивнула. Подняв на нее глаза, я попросила:
- Расскажите мне о ней.
Бабулька со значением посмотрела на Михалыча.
- Тебе не надо никуда ехать?
Егерь, усевшийся уже поудобнее и навострив уши, отрицательно помотал головой.
- А куда мне ехать? Мне и здесь хорошо. – И вцепился руками в край стола, как будто, кто-то пытался его силой выволочь из дома.
Мария Афанасьевна аж плюнула с досады.
- Ну, смотри, пенек старый! Если хоть одно слово в деревне сболтнешь, я тебе твой болтливый язык отрежу по … сам знаешь покуда. А в добавок еще и прокляну! Я это могу, ты знаешь. Мое слово крепче железа. – И она сверкнула на него своими по-девичьи яркими глазами.
Потом посмотрела на меня внимательно, как будто, пытаясь проникнуть внутрь моих мыслей. Не знаю, что она там увидела или поняла, но это ее удовлетворило. И старушка опять заговорила, обращаясь к егерю.
- Вижу, ей это надо. Раз Аграфена к ней во сне является, значит почуяла в ней что-то. Поэтому ей знать надо все. И я расскажу. Только это не для всех ушей. Если чуешь в себе слабину, не сможешь язык свой за зубами удержать, лучше сразу уходи! Иначе, хуже будет.
В этот момент она сильно напоминала древнюю сивиллу, пророчащую и провидящую. Михалыч сидел притихший. С изумлением я поняла, что он сильно напуган. Но, любопытство было сильнее. И, он застыл на скамье, как суслик перед норкой, только глазами хлопал. Так и не дождавшись от него внятного ответа, только одни мотания головой, Афанасьевна продолжила:
- Ну, гляди … дело хозяйское. Моя забота – предупредить. А твоя – промолчать. – Забила она последний гвоздь в сказанное. Потом обернулась ко мне, и продолжила. – Бабка моя, Степанида Прохоровна, была корня цыганского. Ейный отец красавицу-цыганку из табора привел. Только той цыганке долго с ним не пожилось. Померла родами, как бабку рожала. И видно таланты женщин нашей семьи от крови цыганской и пошли. Бабка много чего могла. Только, глупостями она не занималась. Приворотами там разными или еще чем-то таким. – Покрутила она рукой в воздухе. - Вот, ежели кого полечить хворого или помочь скотину на ноги поставить, все к ней шли. И отказу не знали. Потому, в деревне она пользовалась уважением. Талант ее перешел к дочери младшей, Аграфене. Моей то мамке не досталось даже малой крупицы. Но, счастья ей это не принесло. Аграфене, то есть. Был еще у бабки Степаниды медальон заветный серебряный, в виде головы волка. А, вместо глаз, камушки зелененькие, смарагды, цены немалой. Много раз у бабки тот медальон барин тогдашний, старший Игнатов, купить желал. Но, бабка ни в какую не соглашалась его продать. Барин уж и так и этак к ней подъезжал. Но, бабка уперлась. Даже и в голодные годы берегла его, как зеницу ока. Говорила, он ей память о матери-цыганки последняя. А силой отнять у нее Игнатов не мог. Боялся. А, ну, как проклянет его Степанида. Так вот, завещала бабка этот медальон Аграфене. Говорили, в нем сила немалая скрыта. Но, сила эта сама выбирает кому служить. И только женщине она положена. Для всех прочих же, он был просто дорогой безделушкой. Аграфена уж очень боялась его. Не хотела брать. Да, только, как же волю покойной матери не исполнить. Грех это тяжкий. Вот и носила, не снимая его ни днем ни ночью. Да, только не принес он ей счастья.
Мария Афанасьевна замолчала, сокрушенно вздыхая. Надо полагать, о судьбе тетки своей Аграфены печалилась, или вообще, о женской доле. Кто угадает? Потом посмотрела опять на меня долгим взглядом, и продолжила.
- Когда Игнатов к ней посватался, они уж с моей мамкой сиротами были. Отец их, дед мой, то есть, в тайге зимой сгинул, а бабка Степанида уж померла к тому времени. Вот и выходило, что мать то моя, за старшую в семье оставалась. Так что, Игнатову не стоило больших трудов Аграфену сосватать. Кто же противиться в нашей округе ему мог? Уж точно, не две девки-сиротки. А, у Аграфены то к тому времени жених уж был. Хороший парень, кузнецов сын. Ванькой звали. Тоже, к тому времени сиротствовал. Об остальном так уж и вся деревня знает. Ваньку того в армию, а Аграфену – под венец. А Игнатов к свадьбе подарил Аграфене серьги и перстень с адамантами, красоты немыслимой и цены немалой. От его матери наследство. Потом его первая жена носила. Но и ей, сердешной, счастья то не было, молодой померла. – Она встала и подошла к фотографии. Ткнула пальцем в изображении девушки. – Тут вот видать серьги те.
Я тоже подошла и вгляделась в фотографию. В ушах, действительно, были видны сережки в форме капель. Я про себя присвистнула. Если это бриллианты, то они действительно должны были быть цены немалой. А, старушка меж тем продолжила:
- Так вот, того не знают в деревне, что Ванька то из армии сбежал. А когда, после первого побега ее на заимку то привезли, так она там не повесилась. Это уж Игнатовы сами выдумали, чтобы значит, позора избежать. А, то, чтобы в деревне то стали баять? Что, мол, Игнатовы девку не смогли утихомирить. Думается мне, что Ванька Аграфену нашел, да и утекли они вместе. А уж, что там дальше было, один Господь ведает. – Горько вздохнув, закончила она свою повесть.