"Слышь, Тань, ты мне обязательно напомни, чтоб я тебе про чертей рассказал", – попросил меня приятель мой Санька, заявившись в очередной раз почаёвничать. Сам он ничего, кроме чая-то и не пьёт. От слов "совсем" и "абсолютно", потому как лишён от природы того самого фермента, что алкоголь расщепляет. Случайно это выяснилось в молодости, когда начал прибухивать с дружками армейскими. Всем хоть бы что, а его трое суток в реанимации откачивают. После третьего раза озадачились доктора, анализы разные взяли, покрутили, поразворачивали, да и нашли отчего организм парнишки горячительный напиток за чистый яд воспринимает. И стал с той поры Александр вынужденным трезвенником.
Зато очень любит Санька истории всякие про неумеренно пьющих. Слушать, выхватывать в перекурах среди всяких других мужицких баек-анекдотов, запоминать и рассказывать потом в приличном обществе дам и не дам, озадачивая и веселя присутствующих одновременно. Кстати, чистым ЗОЖником Александру стать не удалось, с изделиями табачными подружился крепко, за двоих, компенсируя одной вредной привычкой в квадрате невозможность другой.
Так вот, чем может озадачить банальная, казалось бы, история о каком-то мужике, допившемся до чёртиков? Мало ли что кому по пьяни мерещится? И напомнила я Саньке, стоящему на балконе с сигаретой и чашкой чая, про обещанный рассказ. Ага, ну, слушай, говорит.
Токарь у нас есть один-золотые руки, Василичем зовут. Как имя? Да и не помнит никто, все так и кличут. Так вот Василич не только мастер дело делать, но и языком болтать. Шибко складно у него получается, я ж так и не передам, только примерно. А история такая.
Был у Василича товарищ Колька. Ну, как был – и сейчас есть. Только другим человеком стал. Совсем не таким, каким был до того случая.
Уехала тогда у Кольки жена на неделю в командировку. Счастья мужику привалило – не унести. Надо сказать, выпить он был не дурак совсем. И одно дело, когда жена зудит как муха над ухом: "опять напился, алкаш несчастный", а другое дело – тишина, спокойствие, никто не ворчит, бутылку не отнимает. Красота!
Затарился Колян, значит, по-полной. Стеклянная подружка, черный хлебушек, селедочка. Картошечку отварил, огурчики открыл, хозяйственной жёнушкой засоленные, и приступил к блаженному времяпровождению. Аж зажмуривался от удовольствия, закусывая вкусненько каждый глоточек обжигающей жидкости.
И разожмурясь в очередной раз, вдруг увидел, как изо всех углов комнаты лезут маленькие зелёненькие твари с рожками. Снова закрыл глаза обалдевший Колька, головой потряс, открыл – та же картина. Да нахально так, главное, лезут. Как к себе домой. С ухмылочкой дьявольской. И к столу подкрадываются на копытцах своих раздвоенных.
Рукой попытался Николай тогда очи свои прикрыть. Отнял руку – лезут, чертяки. Ничего не придумав лучше, схватил Колька ведро помойное, благо пустое было, успел мусор выбросить до застолья, и давай зелёных собирать в него, да на улицу бегать выкидывать к контейнер.
А на улице, то бишь во дворе, в это время тесть Колькин с мужиками в домино играл. В одном доме они жили, по-соседски подружились в своё время, да сроднились потом. И мужики говорят тестю: глянь, затёк-то твой с ведром все до помойки бегает. Уже раз несколько туды-сюды смотался.
Да ладно, говорит тесть. Может, уборку грандиозную затеял, пока Ленки нету. А сам насторожился, понаблюдать решил, что дальше будет.
А Колька, между тем, почти всех чертей повыкинул. Лишь один, самый вёрткий, никак не давался. И отличался от всех. Цветом красным, и упитанностью, как ни странно. Но силы, да ловкости в нём было немерено.
Запыхался Колька, умаялся. Достал второй стакан, и говорит: "Ладно, чёрт с тобой. Проходи, садись, гостем будешь."
"Только я пиво люблю, – сказал чертяка голосом мультяшного Карлсона, и вскарабкался быстренько прямо на стол, – есть пиво-то?".
Пенное у хозяина в холодильнике имелось – на утро припас. А как же иначе, здоровье надо беречь. Пришлось оторвать от сердца, достать, а куда деваться.
И пошла у Николая с рогатым собутыльничком нормальная такая беседа за жизнь. Про то, про сё, про политику, про футбол, про баб, естестно, куда ж без них-то. Колька на свою черту пожаловался, загрызла мол, совсем, хоть домой не приходи. Пива не дает попить даже, выхлоп ей, видите ли, не нравится.
Прихлёбывая Колькино угощение, гость кивал понимающе и сочувственно, но про своё житьё-бытьё не особо распространялся. Только в гости к себе стал звать Николая. Приходи, говорит, на качелях покачаемся. Качели, говорит, у меня – во!
"А ты где живёшь-то,– спрашивает Колька чёрта, – на детской площадке, что-ли?" "Ну зачем же на площадке,– отвечает тот, – на чердаке живу, в доме твоём".
Любопытно стало Кольке, очень уж ему захотелось в самом логове чёртовом побывать, тем более – оно так близко, только на этаж выше подняться, да по лесенке чердачной....А страх леденящий тут как тут, сковал всё тело, не шевельнуться....
"Да ты, я гляжу, испугался", – с язвительной усмешкой заметил чёрт. И посоветовал для храбрости добавить.
Добавлять было нечем, и Колька помчался в ближайший магазин обновить запасы для себя и гостя. Тесть приметил возвращавшегося со звенящим пакетом домой зятя, и почуял недоброе. Потому как знал, что Колька дома один должен быть сейчас.
А Колян с чертякой обновили, отлакировали, догнались – и поехали. Точнее, полезли. На чердак. "Ну, и где твои хвалёные качели?"– заплетающимся языком проговорил Николай, озираясь в полутёмном помещении, пахнущем голубиным помётом и ещё чем-то, похожим на запах горелых спичек.
"А вот они!" – с этими словами чёрт откуда-то сверху выхватил верёвку с петлёй, засунул туда голову и начал весело раскачиваться, словно ребёнок на качелях. Только балка скрипела жалобно, довершая жутковатое зрелище.
Накачавшись, чёрт с криком "а теперь твоя очередь" сунул петлю Николаю. Руки человека дрожали и не слушались. Тогда обитатель чердака в качестве "дружеской" помощи сам закинул петлю на Колькину шею...
Колька очнулся на больничной койке под капельницей. Голова раскалывалась, тошнило. Как позже рассказал доктор, привезли его на скорой без сознания после того, как трое мужиков, удивительно вовремя залезших на чердак, вынули его из петли. И ещё спасло Николая то обстоятельство, что верёвка низковато висела, росту он был богатырского и стоял на чердачном полу, а не на табуретке. Но, опоздай мужики на пару минут, и Кольке бы "помогли" раскачать "веселые качели"...
С тех пор Колька не пьёт даже пиво. Даже вида горячительных не выносит – сразу тошнота подступает и тело сковывает леденящий ужас. Жена не нарадуется, ласковой стала, доброй. Тесть за руку здоровается и никогда не припоминает историю второго Колькиного рождения. Правда, мужики не зовут больше в баню-на рыбалку, чё зря человека мучить-то...
А выше этажом Николай больше не поднимается. И мужиков попросил вход на чердак заколотить для верности. Те пообещали. Главное же пообещать, чтоб человек успокоился, правильно?...
Задумчиво-расслабленно выпуская дым четвертой сигареты подряд, Санька выразительно прокашлялся и захлебнул все это оставшимся чаем. "Вот такая история приключилась с дружком Василича нашего. И будто бы правда всё это было", – произнёс в заключении повествования мой приятель...