ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ЗИГФРИД НЕПОБЕДИМЫЙ
Действительно, не прошло и пяти минут, как занавес опять раздвигается, показывая поле, слева от него возвышается холм, а справа - течет узкая река. На холме скромно устроилась все та же девушка в сером платье. Посреди поля зияет яма, возле которой стоят Зигфрид и Миме. Парень явно намеревался в нее залезть, но вдруг останавливается и задумчиво произносит слова, переведенные Хельгой так:
- Пожалуй, если я залягу в этой ловушке, как мы с тобой придумали, и распорю брюхо дракона снизу, когда он будет здесь проползать к воде, эта тварь может с головой залить меня своей кровью.
Миме с ним соглашается, по словам Хельги, и предлагает вырыть еще одну, смежную с первой яму, чтобы выбраться из нее после расправы над драконом. Так они быстренько, как бывает в театре, и делают. Зигфрид забирается в яму с мечем Нотунгом, а Миме отправляется прятаться в кусты на заднем плане. Там же появляется Альберих и они о чем-то переговариваются. Как объясняет Хельга, Альберих уверен, что Зигфрид погибнет в яме, а он после того заберет сокровища себе. Миме не раскрывает коварному брату тайну существования второй ямы, и тот радостно предвкушает гибель Зигфрида и захват богатства дракона.
На сцену вползает длинное и довольно тонкое существо, напоминающее больше червя, чем дракона. Музыка отзывается зловеще, и басовитый голос поет что-то типа "Ха-Ха". На фоне гортанных звуков, издаваемых драконом – героическая тема Зигфрида. Детская голова в кресле передо мной вжимается в шейку и начинает клониться в мамину сторону. Пока развивается поединок, Хельга молчит, а музыка звучит несколько громче.
В то время, как дракон-червь дергается в конвульсиях над ямой, звучит ария Зигфрида, потом раздается победный аккорд и дракон опадает. Зигфрид вылезает из второй ямы, и в музыке появляются мелодичные напевы, напоминающие щебетание птиц. А вот и они - две солидные дамы с крылышками появляются возле кустов, где прячутся братья-нибелунги.
Зигфрид теперь быстро распарывает тело дракона сверху, и на него брызгает кровь чудовища. Тут же становится ясно, что ему понятно, о чем взволнованно щебечут дамы-птицы в кустах неподалеку - он озирается и прислушивается.
За птицами ни кустов, ни братьев не видно, а говорят они между собой на птичьем языке, если верить Хельге, о том, что вот сейчас сзади на Зигфрида набросится разъяренный Альберих, обманутый братом. Он был уверен, что Зигфрид погиб и можно завладеть сокровищами, но оказалось, что это не так, и Альберих с кинжалом в руке спешит исправить ситуацию.
Услыхав это, Зигфрид в последний момент оборачивается и замахивается на Альбериха, который и впрямь готов ударить его в спину кинжалом, своим грозным мечом. Нибелунг уворачивается и бежит вон со сцены с перекошенным лицом. Зигфрид не преследует его - он идет навстречу спешащему к нему Миме и обнимает приемного отца. Пока они сидят под деревом и переводят дух, птицы продолжают болтать. Хельга пересказывает их разговор, к которому внимательно прислушивается Зигфрид.
- Вот это герой! – говорит одна из них.
- Как силен, как благороден! – вторит другая.
- И красив и статен!
- Всем он подходит любимой дочери Вотана!
- Брунгильде, что спит в замке на Гордой горе!
- В окружении огня!
- Коли он прорвется через преграду…
- Когда разрубит кольчугу на ее груди…
- Так и проснется она…
- И исполнится сердце ее любовью к прекрасному Зигфриду…
- И не будет на всей земле прекраснее пары!
Зигфрид поднимается с земли. Он явно воодушевлен и дает знак Миме поспешить с ним в пещеру. Тут же раздвигаются кусты - сзади них видна пещера в разрезе, и в ней - груда золотых монет и сокровища, на которые Зигфрид едва бросает взгляд. Лишь одно из них – золотое кольцо, которое ярко сияет в пещерной темноте, – обращает на себя его внимание. Он берет кольцо и надевает себе на палец.
Зигфрид обращается к Миме со словами, которые переводит Хельга:
- Перевези все это к себе домой, отец, а мне надо спешить.
Герой удаляется со сцены, не забыв прихватить свой меч, а Миме растерянно смотрит на богатство. Он что-то пытается крикнуть вслед Зигфриду, наверное, рассказать ему о проклятии кольца, но того уже и след простыл. Занавес закрывается, но опять, как и в прошлый раз, ненадолго.
Пять минут – и начинается новая сцена. Девушка в углу снова стоит, она взволнованно сжимает руки и внимательно следит за происходящим.
Скромная обстановка старинного замка. Посреди сцены установлена большая кровать с балдахином. За ней окно, в котором шевелятся бутафорские языки пламени. На кровати лежит фигура в одеянии из кожи и металла, на ее голове виден шлем с большими крыльями, и со стороны непонятно, кто это, мужчина или женщина. Музыка опять становится чуть громче. В комнату стремительной походкой входит Зигфрид, в его руках все то же меч Нотунг. Герой немного потрепан - его одежда в подпалинах, видимо, прорывался через огонь. Он оглядывается и, уже медленнее, направляется к ложу, присматривается к фигуре и разговаривает сам с собой. Хельга переводит:
- Грозный Вотан пытался преградить мне путь к тебе! Я сломал копье бога, чтобы попасть сюда. Судьба, что ждет меня, неведома мне, но знаю точно – сей момент был неизбежен, и ничто не могло помешать нашей встрече. Пришла пора узнать, кто ты: мое счастье или моя гибель.
Он решительно заносит меч над лежащей фигурой, и на секунду мне кажется, что Зигфрид просто зарубит того, кто лежит на кровати и уйдет. Но театрально-волшебным образом герой, как показывают остатки кольчуги в его руке, всего лишь разрезает мечом железо. Пораженный увиденным пока что только им одним, Зигфрид застывает на мгновение, потом в руках его оказывается и пернатый шлем. Показавшиеся длинные волосы говорят о том, что неподвижная фигура принадлежит женщине. Зигфрид наклоняется и целует ее. Фигура шевелится и медленно садится. Нет сомнений, что перед нами прекрасная Брунгильда - бывшая валькирия и дочь Вотана.
Моя память выдает: "Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет". Это, кажется, Некрасов. У меня возникло сильное подозрение, что валькирии каким-то образом добрались до русских селений и осели там, и Некрасов об этом догадывался.
Тем временем Брунгильда встряхивает головой, и белокурые волосы рассыпаются по ее широким плечам. Зигфрид восторженно что-то восклицает. Слов Хельги я не расслышала за внезапно усилившимися звуками музыки, и решила спросить потом у Генриха.
Занавес закрылся, и пришло время антракта.
Люди стали поднимается со своих мест, и я заметила, что они активно обсуждают увиденное. Некоторые, что постарше, качали головами, молодежь смеялась.
Из моих ушей исчезли наушники - Генрих их вынул и спросил:
- Ты устать?
- Нет, нисколько, - поспешно ответила я, хотя глаза немного слезились, и болел лоб.
- Хельга велеть снять аппарат на антракт - отдыхать.
Я послушно позволила ему это сделать и опять осталась в полной темноте.
- Генрих, а что сказал Зигфрид, когда увидел женщину на кровати? Я не расслышала за музыкой.
- Ду бист майн глюк, - ответил парень.
Он замолчал, забыв перевести мне слова на русский.
- Глюк? - переспросила я. - Интересно. У нас так называют то, чего на самом деле нет, а кто-то видит. Кажется, это галлю... галлюциниа...
- Галлюцинаций, - проявил познания Генрих. - Я знать, что есть галлюцинаций, - но это не есть немецкий глюк. "Майн глюк" на русский есть "мой счастье". Он сказать: "Ты есть мой счастье".
- Мое счастье, - повторила я, пробуя на вкус слово, которое никак не могла сейчас к себе применить.
При мысли об этом, мне стало грустно и неуютно в этом зале, в окружении зрячих людей.
-Пойти гулять! - весело предложил Генрих, заметив, должно быть, смену моего настроения. - Я хотеть напоить тебя … Чем тебя напоить?
- Я бы воды выпила, - призналась я, облизывая сухие губы.
- Жаль: ты – маленький, и пиво нельзя. Здесь очень вкусный пиво, - посетовал Генрих. Наверное, сам очень хотел выпить пивка.
- Я не маленькая! – огрызнулась я. – И пиво мам мне давала пробовать.
Генрих продвигал меня вдоль ряда. Один из зрителей громко возмущался. Когда мы оказались в проходе, я поинтересовалась у Генриха, чем был так недоволен этот человек.
- Он говорить, что пьеса переврать о нибелунг, – объяснил Генрих.
- Да, Хельга мне сказала, что сценарий спектакля отличается от либретто оперы. Получается, что люди верят Вагнеру?
- Нет! - возмутился Генрих. – Как вы, русские, говорить: да нет! Вагнер сам писать либретто и много придумать.
- Ты что, не любишь Вагнера? – удивилась я.
- Много кто не любить Вагнер. Он быть неспокойный. Из него очень страдать Людвиг. Страдать и болеть умом!
Я уже знала, что Людвиг был фанатом Вагнера и хотел сделать его своим придворным музыкантом, но что король от его музыки двинулся умом...
- Людвиг был сумасшедший? – уточнила я.
- Он быть очень умный! – возмутился Генрих, подавая мне стакан воды. – Но иметь влиять из Вагнер!
- Ну почему же Людвиг страдать? – Я невольно передразнила Генриха, чего он, кажется, не заметил.
- Король был очень много романтик, а от этого есть неприятность. Надо понимать!
Может и надо, но я пока ничего не понимала. Хотя...
Я вспомнила один момент из своей жизни, когда второй концерт Рахманинова сразил меня, десятилетнюю, наповал. Трудно объяснить, что со мной тогда произошло: будто в огромное старое дерево ударила молния, разрезала его напополам и показала толстый срез ствола с витиеватым рисунком. Узоры эти были полны вековой мудрости и печали и обещали раскрыть все тайны мира, а я ничего не могла прочитать. От свалившихся на детскую душу впечатлений мои ладони то и дело становились мокрыми и я вытирала их о белую юбку. Когда мы с папой вернулись с концерта домой, за грязную юбку от мам влетело и мне, и ему.
- ... а баварец не любить Вагнер, что Людвиг звать его и давать много денег. Людвиг разрываться.
Задумавшись о своем, я, кажется, пропустила кое-какие подробности из жизни короля.
- Значит, Вагнер тоже не знал всей правды, - сделала я вывод, но, видимо, некстати.
Генрих опять углубился в свою любимую тему, и не сразу вернулся обратно. Но, несмотря на неприязнь к Вагнеру, он возразил:
- А кто знать правда? Правда не есть прожить от древность до наш день. Исландия - свой правда, Швеция - свой, Германия - свой. Все рассказывать, потом писать легенда, потом врать легенда. Разный ученый - разный правда. Один бергинка знать настоящий.
Получается, бергинок здесь уважают и доверяют им больше, чем Вагнеру и ученым?Авторитет Хельги в моих глазах вырос еще больше.
- Ты увидеть спектакль еще, так понять, - пообещал Генрих и опять свернул в "загон". – Людвиг подарить Вагнер дом, театр, дать много-много денег на опер. Ты слышать «Кольцо нибелунгов»? Они здесь вставлять отрывки.
Теперь я поняла, что музыкальное оформление сделано не специально для меня - в зале тоже звучала музыка. Так и получилось, что в доме и в театре я прослушала почти всю оперу.
- Да, почти, - ответила я честно.
- Понравиться? – с плохо скрытым презрением поинтересовался Генрих.
Я подумала, подумала и призналась:
- Не очень. Чайковский и Римский- Корсаков лучше. Не говоря уж о Рахманинове.
Генрих почему-то не стал больше критиковать нелюбимого Вагнера, а сказал:
- Чайковский тоже придумать сам легенда из разный сказка. Он быть в Бавария, видеть премьер «Кольцо нибелунг», красивый озеро, замок и король Людвиг. Потом приехать домой и писать «Лебединый озеро».
- Точно! – воскликнула я. – У него же там главный герой Зигфрид. Только вот…
- Да, он придумать Одетта и сделать ей лебедя. Кто не знать: валькирий мог стать лебедь. Да, разный автор делать свой легенда.
- На то она и легенда, что кем-то придумана, - философски заметила я, думая о новости -способности валькирий превращаться в лебедя. Не знаю, стоит ли это вообще запоминать.
- Пойти! – Генрих взял меня за руку и повел в зал. – Пора взять место и очки.