Дома, подъезды, люди на одной площадке. Кто вы? Ученые, профессора, заслуженные артисты или преступники? Редко кто знает.
Одинокая морщинистая старуха достала всех в подъезде.
Ей все были не такими и все делали не так. Сама то хоть понимала, что хочет? Когда мы закапывали под деревом ушедшую на радугу нашу любимицу кошку, орала бабка Нюрка на пол квартала и швыряла в нас с 7 этажа прищепками. Дальше, если коротко, мусоровозка сильно гремит рано утром, будит всех. Дворничиха в цветастом платке наталкивает на мысль о заполнении страны чужестранцами. Сосед на мерсе раздражает, честным трудом на такую машину не заработать. Девчонка с 8 этажа юбку носит лишь до... стыдобушка! Мужики специально идут медленно сзади, подсматривают. Можно продолжать до бесконечности. Лишь детишки маленькие, дошкольного возраста, вызывали у нее улыбку и прямо на глазах разглаживали морщины на ее лице. Им она прощала все, называла странными именами. Аркашу-Аркадиусом, Аню-Анелей, Катю-Катажиной, Андрюшку-Анджей, а Владика-Владеком. Странно, но все привыкли. Пусть себе чудит.
Пропала старушка на три дня.
Забеспокоились соседи. Одна живет, мало ли что. Отправили к ней старшую по подъезду Марину. Как раз 9 мая было, праздник, надо бы поздравить, заодно узнать, что не дежурит во дворе, аж скучно без ее ворчаний. Дверь открыла не сразу. Слышно было, как долго шла, шаркая ногами в старых тапках. В квартире темно, лампочка перегорела, запасная есть, но недостать. Кряхтя полезла Маринка на стул, не хватало еще звездануться с него, древнего. Мягкий свет будто обнял бедную обстановку в квартире. Как стояла наверху, так и замерла. На дверце шкафа пиджак весь в медалях и орденах. Переливаются награды. На стенах море фотографий в простеньких рамках. Дети разного возраста в странных одеждах. Лет 70 этим фото, не меньше. Матроски, подтяжки, штаны на лямках. А вот здесь полосатая роба на худеньких плечиках. Концлагерь! Каким боком он к нашей соседке? На стареньком столе ровная стопка исписанных тетрадок. Их не менее 15. Толстых, общих, на каждой стоит дата, май 1943, июнь 1943... и так далее.
Сколько прошло времени, Марина не смогла бы ответить.
Она сидела с бабой Нюрой за остывшим чаем и слушала ее воспоминания о войне. Как в концлагере в Польше присматривала в бараке за детишками. Не хочу описывать подробности. Очень тяжело. Оттуда и имена польские запомнились ей. Все записывала в тетрадки, боялась ослабевающей памяти. Вот какую награду и за что получила, точно не помнит. В ее понятии просто делала то, что и все. А вот за детишек могла говорить часами. Помнила их имена, даже кто в чем был одет, и что потом случилось с каждым. Марина вышла из квартиры. Не могла успокоиться. Люди, как мы живем? Что мы знаем о тех, чья квартира за тонкой бетонной перегородкой? Сосед работает дворником, значит лох! (а ничего, что на пожаре обжог сильно руки, спасая детей?), дед из второго подъезда вообще зэк, сидел три года. (на дачу его залезли воры и попали в капканы, которые расставил под окнами). А вон та бабка торгует цветами, а ведь дачи у нее нет. Перекупщица, значит, спекулянтка!(у дочки есть дача, но кто поверит, что молодые сейчас цветы выращивают?) Мы видим то, что на ладони, ничего не знаем, что в скобках. И ведь самое страшное, знать не хотим.
Прошло несколько лет. Нет больше бабы Нюры. Я не знаю, кто сейчас живет в ее квартире, куда делись мемуары. Сама я приезжаю редко, и Марина продала свою квартиру, уехала куда-то. Но всегда сжимается сердце, стоит вспомнить сгорбленную фигурку на лавочке и услышать:-"А ну-ка! Идите отсюда, хулиганы! Нечего тут сидеть! Это площадка для детишек, а не для ваших вонючих окурков. Быстро ушли отсюда!"
Знаю, эта история не получит много классов, более того, ни один человек ею не поделится. Не нравится такое читателям. Но мне надо было написать о бабе Нюре. Зачем, не знаю. Для меня самой надо было. Спасибо, что дочитали.