Злате из 20-й квартиры было 33. Машка гордилась такой подругой. В 15 все, кто старше 20, кажутся очень взрослыми и умными. И ты сам, общаясь с ними, кажешься себе взрослым. И умным.
Год назад Злата ушла от третьего мужа, что в глазах неискушенного подростка делало ее роковой женщиной. И источником информации. Как правильно с ним говорить? Куда лучше не смотреть? А куда наоборот. Действительно ли короткая юбка — беспроигрышный вариант? Соседская кухня стала Машиным убежищем — от усталой матери, безразличного отца и маленького брата. Здесь можно было курить, по-взрослому щурясь от едкого дыма. Пить крепкий кофе, как делали герои любимых книг в тяжелые времена, и представлять, что яблочный сок — это загадочный кальвадос.
Раз в месяц на кухне собиралась вся окрестная молодежь — с гитарой, дешевым пивом и молдавским вермутом. Кто-то целовался на балконе, кто-то спорил о Ницше в спальне, кого-то неудержимо рвало в коридоре. Злата улыбалась, демонстрировала потрясающие ноги и смотрела поверх сигареты, когда играли «специально для нее».
На одну из таких тусовок Маша привела Витю — то ли похвастаться, то ли получить одобрение. Сначала Витя увидел бесконечные ноги. Это после он разглядел яркую бабочку на левой щиколотке, тонкий шрам на правой коленке и какую-то вязь, уходящую под кожаные шорты. Сначала были ноги. Ровные, слегка загорелые, гладкие.
— Ну, здравствуйте, Виктор, я Злата, — тут он перевел взгляд на грудь и поплыл. Пробормотал нечто вежливое, и Машка утащила его на балкон, целоваться.
На выходе он об эти ноги споткнулся. Злата будто специально вытянула их в узкий проход между столом и плитой. Скрестила в щиколотках, так что бабочку почти не было видно, зато шорты уползли вверх и рисунка на бедре стало больше. Ноги были худые, но коленки не торчали, как у Машки. У Эли из 11-го «А» ноги были длиннее, но Элька волейболистка, у нее рост под 2 метра… Витька вспомнил порнушку, посмотренную тайком от родителей — без звука и с аккуратно потертой историей в браузере. Там тоже были… с ногами. И татуировкой. Он снова покраснел.
***
— Что Машка, всё к этой профурсетке бегает? — Александра Никитишна знала всё, всех и была всегда. Люба выросла в этом доме и не могла представить его без въедливой соседки.
— Пусть бегает, может Златка ее научит чему.
— Чему научит-то? Как юбку покороче выбрать? Ты, Любовь, за дочерью-то гляди, принесет тебе в подоле, то-то обрадуешься.
— Александра Никитишна, не надо. Мы с Машей разговаривали, она умная девочка… Что вы, в самом деле.
— Ну смотри-смотри. А Машкин ухажер зачастил-то к ней, Злате. Да один, без компании.
***
Витька вытер о джинсы вспотевшие руки, огляделся, выдохнул и нажал на кнопку звонка. За дверью раздались шаги.
— А, Виктор, — Злата смотрела чуть насмешливо. — Заходите, молодой человек, раз пришли.
В этот раз она была в каких-то мешковатых штанах, и не было видно ни щикотолки с бабочкой, ни шрама, ни вязи на бедре. Обычная женщина — небрежный пучок, чуть усталое лицо, простая домашняя майка. Витька шел за ней по коридору и сам не понимал, что на него нашло. Ну, обычная же, только взрослая. Тут она обернулась, под майкой качнулась грудь. Он сглотнул. Взрослая...
Он ушел через час, выпив несколько чашек чая и совершенно не помня, о чем они разговаривали. Кажется, о школе... и институте, да. Витька в какой-то момент вновь почувствовал, что это просто старшая сестра, бывают же такие, на 10 лет старше, или на 15... У него отлегло, и он довольно бодренько рассказал, что хочет в архитектурный, но не уверен. Что маме больше нравится экономический, а Машка зачем-то начала учить итальянский язык. Тут Злата закурила и открыла балкон. Под тонкой тканью майки стал отчетливо виден сосок. Старшая сестра, ага.
***
— Вить, у нас все хорошо? — Маша отстранилась от него и сняла руки со своей груди.
— А, что? Я что-то не так сделал?
— Какой-то ты не такой... уверенный слишком.
— Это я порнушку новую посмотрел, Славик посоветовал, — он провел пальцем по ее шее.
— Точно порнушку? А то говорят... Говорят, ты к Златке ходишь. Один. И сидишь у нее долго.
— Хожу. Сижу. И что? Так, погоди... Ты что думаешь, я, мы... Маш, она же старая! Ей за тридцатник.
— Ну, не такая уж и старая, — обиделась за подругу та. —И Злата красивая. И женственная, и... — разговор закончился. Подростки самозабвенно целовались.
***
— Злат, бабки говорят...
— Любань, они всегда говорят.
Они пили вино на той же кухне, где раз в месяц гуляли подростки. Машина мама была ненамного старше Златы, всего-то на 5 лет. Они учились в одной школе, но, конечно, не общались: в том возрасте слишком большая разница. А потом сдружились. Любовь помнила девчонку, выскочившую замуж в 18 лет по большой любви. И женщину, к 30 годам выгнавшую третьего мужа.
— Но мальчик же к тебе ходит.
— Ходит. И каждый раз сам не понимает, зачем. Сидит, рассказывает мне про стили в архетиктуре или новый фильм, который они с Машкой смотрели...
— И все?
— Нет, конечно. Люб, у него гормоны скачут. У него разгон до 180 градусов, — она показала жестом, — мгновенен и непредсказуем. Увидел татушку мою — встал, грудь в вырезе показалась — снова встал. Гормоны.
— Поговори с Машкой? Она с тобой на эти темы охотнее разговаривает.
— Она со мной просто разговаривает. Да не реви... работы много, я знаю. Это возраст такой у них, переходный. Пройдет.
— У тебя будто меньше.
— У меня нет мужа, которого нужно кормить, и сына, который без сбитых коленок домой не возвращается. Могу позволить быть ролевой моделью и жилеткой за всех матерей квартала. Ты себя в ее возрасте вспомни, много ты с родителями общалась?
На самом деле, думала Злата, отлично совпало. Подросткам нужен кто-то старший в стае. Ей неплохо бы выдохнуть после череды замужеств и прожить упущенное. Лучше сейчас, чем ближе к пятидесяти. Тот возраст тоже — переходный.