«Много я знал в жизни интересных, талантливых и хороших людей, но если я когда-либо видел в человеке действительно высокий дух, так это в Кустодиеве. Нельзя без волнения думать о величии нравственной силы, которая жила в этом человеке и которую иначе нельзя назвать, как героической и доблестной». Слова эти принадлежат Федору Ивановичу Шаляпину. Как известно, великий артист был крайне скуп на возвышенные оценки, и только избранные удостаивались их.
Родина Кустодиева – Астрахань. Город, основанный в начале XIII века в дельте Волги, пережил несколько эпох: кочевники, Золотая Орда, казацкая вольница Степана Разина, полки восставших стрельцов – кого только не повидала прокаленная южным солнцем астраханская земля. Особую известность принесли ей рыбные промыслы и знаменитые рыбные базары, которые до сих пор привлекают к себе гурманов со всей России.
Любовь к рисованию у Кустодиева пришла через книги. Прекрасно иллюстрированные старинные издания семейной библиотеки с рассказами и легендами о «делах давно минувших дней» вызвали желание взяться за карандаш и попробовать самому перенести на бумагу книжные виньетки, лубочные картинки. Не все сразу получалось, но жить без рисования будущий художник уже не мог. Позже появились самостоятельные композиции, на помощь карандашу пришли акварельные краски. Увлечение рисованием поощряла мать Екатерина Прохоровна, учительница музыки. Она показала работы сына известному астраханскому художнику П. А. Власову, выпускнику Академии художеств. Встреча юного Кустодиева с художником переросла в дружбу, продолжавшуюся многие годы. Власов не преподавал. Он сажал подростка рядом с собой, заставлял его рисовать и писать то же, что рисовал и писал он сам: копировали репродукции известных мастеров, ставили натюрморты; затем обсуждали, исправляли… Ученик учился переосмысливать опыт учителя, применять его к собственным художническим интересам. Часто выезжали за город на этюды.
– Природный дар тебе Богом дан, – говорил Власов, – и грех его загубить. А не загубить – значит надо трудиться и еще раз трудиться. Живопись надо любить так же, как восход солнца или звезды на небе.
Уже в те годы Власов был уверен, что с именем Кустодиева появится новая творческая судьба.
«Я пришел к Вам еще мальчишкой, – писал в последствии облеченный мировой славой Кустодиев своему учителю, – и нашел у Вас все то, что сделало меня художником, любовь к нашему искусству и фанатическое отношение к труду – без того и другого я не мыслил себе никогда принадлежности к этой почетной корпорации людей искусства».
Кустодиеву исполнилось восемнадцать лет, когда, успешно сдав вступительные экзамены, он стал слушателем Петербургской Академии художеств. Занятия начались успешно. Первый же эскиз композиции «В мастерской художника» был отмечен премией, на последующих академических конкурсах его работы постоянно занимали призовые места.
Не прошло и года, как молодого художника перевели в мастерскую Репина. Атмосфера здесь была самая благожелательная, творческая. Прославленный мастер, перед которым преклонялись корифеи мировой живописи, предъявлял прежде всего к себе самые высокие требования, критически подходил к оценке своих полотен. Корней Чуковский, близко знавший Репина, вспоминал:
«Часто случалось мне видеть, как Репин уничтожает у себя на холсте детали, потому что они показались ему затемняющими основную идею картины. Помню плачущий голос Кустодиева, когда Репин замазал у нас на глазах одну из лучших фигур своей «Вольницы»:
– Что вы делаете, Илья Ефимович? Ведь как чудесно была она вылеплена!
– Терпеть не могу виртуозность, – говорил позже Репин. – Вздорная виртуозность, сгоряча нахватанные эффекты – верный признак ограниченной посредственности».
«Мастерство такое, что не видать мастерства!» – похвалил одну из репинских картин Лев Толстой. К такому критерию творчества стремился Репин в течение всей своей жизни. Этому учил и своих учеников.
Первым большим успехом Кустодиева стало участие в 1901 году в международной выставке в Мюнхене. За портрет И. Я. Билибина, графика и театрального художника, ему была присуждена вторая золотая медаль. В этом же году Репин пригласил Кустодиева к себе в помощники – писать грандиозное полотно «Заседание Государственного совета». Кустодиев работал над правой частью картины, и Репин практически перестал прикасаться к ней кистью – живопись ученика полностью отвечала могучей манере его письма.
Окончание картины в 1903 году совпало с окончанием Академии. Кустодиеву вручили диплом и золотую медаль «за отличные познания в живописи и научных предметах». Он получил право на годовую поездку за границу в качестве пансионера Академии художеств. В конце года молодой художник с женой и двухмесячным сыном выехал в Испанию.
По приезде в Мадрид после устройства на квартире Кустодиев в первую очередь посетил сокровищницу испанского искусства – Мадридский художественный музей Прадо, коллекция которого включает в себя полотна не только соотечественников, но и картины итальянских, нидерландских, фламандских и других живописцев XV-XVII веков. С именами и полотнами многих чародеев кисти он был знаком и раньше. Дело в том, что для слушателей Академии был открыт доступ в императорский Эрмитаж, да и сама Академия обладала значительным собранием западноевропейского искусства как в подлинниках, так и в копиях.
Завороженный, бродил Кустодиев по анфиладам музея, не отрывая глаз от бессмертных творений Веласкеса и Эль Греко, Караваджо и Рембрандта, Рубенса и Ван Дейка… Восхищало все: и техника, и колорит, и свет, и тень. И, конечно же, рисунок, который у мастеров Ренессанса считается недосягаемым.
Эпоха великих живописцев не могла не волновать. Но при каждом посещении музея, при работе над копиями мастеров в голове художника роились мысли о своих темах и сюжетах, и все они были связаны с родиной. Россия звала его обратно. Только дома, считал он, можно реализовать задуманное. Надо делать все по-своему, по собственному разумению. Не прошло и полгода, как Кустодиев, прервав пансионерство, возвратился домой. Это был второй случай в истории русского искусства: первым, прервав пансионерство, в Россию возвратился Василий Перов.
Репин с удовлетворением воспринял решение Кустодиева:
– Если ты родился и вырос в России, – говорил он, – то и работы твои должны напоминать о ней, должны быть проникнуты ее духом.
Купив небольшой клочок земли под Костромой, Кустодиев поставил «Терем» – так назвал он дом с мастерской. Несколько лет, прожитых здесь, были насыщены до предела работой. Он писал на холстах ту Россию, которая жила в его душе и которую любил больше всего на свете. Пейзажи дышали свежестью, поражали светоносностью. Поля, где колышется поспевающий хлеб, березовые рощи, перелески, необъятность речных далей, милые каждому русскому сердцу равнины. Писались и жанровые картины: «Базар в деревне», широко известные «Ярмарки», историческое полотно «Чтение манифеста», полное лиризма «Утро», где мать с вечно материнским обожанием купает своего младенца. Из-под кисти художника вышло также немало великолепных портретов.
В тридцать один год от роду по предложению Репина, Куинджи и графика Матэ «за известность на художественном поприще» Кустодиева избирают академиком живописи Петербургской Академии художеств. А тремя годами позже – в тысяча девятьсот двенадцатом – знаменитая галерея Уффици во Флоренции, в которой находятся автопортреты великих художников Европы начиная с эпохи раннего Возрождения, заказала автопортреты для собрания галереи трем мастерам: столь высокой чести удостоились Репин, Серов и Кустодиев. Эти заказы свидетельствовали о мировой известности русских живописцев.
Жизнь складывалась на редкость удачно: любимая работа, признание, хорошая семья… Но внезапно подкралась болезнь. Стала болеть голова, руки, и даже слабый посторонний звук, казалось, рвал клещами больные места. По совету врачей Кустодиев поехал в Швейцарию лечиться чистым горным воздухом. Около года провел в клинике близ Лозанны. При выписке поставили диагноз: туберкулез позвоночника, и заковали в твердый, как железо, корсет.
Преодолевая не утихающие боли, Кустодиев продолжает работать. Появились знаменитые «Купчиха за чаем», «Купчиха перед зеркалом», «Красавица». Верность натуре, взятая у Репина и передвижников, «драка красок», природное чувство воображения создали неповторимый кустодиевский стиль. Каждая картина, отображающая типичность русской жизни, была наполнена оптимизмом и отвечала творческому кредо художника: «Прекрасное есть жизнь».
В то же время кустодиевские красавицы-купчихи не всем пришлись по душе, особенно проповедникам академических канонов. Одному из воинствующих против современности наш великий земляк М. В. Нестеров гневно писал:
«Ты пристаешь с ножом к горлу к Кустодиеву: скажи да скажи, что он ищет? Ищет внутреннего удовлетворения, жажды красоты, а в чем? – в разном: в краске, в быте. Ищут ее в формах, ищут миллионами путей через постижение личное, рефлекторное, отрицательное, головой, сердцем, и сколько голов, столько умов. И никакого «канона», тем более никакого «дважды два четыре» в поисках нет ни у кого».
Весной 1916 года Кустодиев снова в клинике. После неоднократных консилиумов признали опухоль спинного мозга. Многочасовая операция спасла только руки, а ноги остались без движения. Более полугода ему не разрешали брать в руки даже карандаш, и он почувствовал, что силы уходят от него. Врачам твердо заявил: без работы жить не смогу. Палату пришлось превратить в мастерскую. Каждое утро после процедур коляску, к которой он был теперь прикован, подкатывали к установленному у окна мольберту, и на холст ложились мазки давно задуманной картины.
Через несколько месяцев появилась «Масленица» – одно из самых удивительных полотен в русской живописи. Картина вся пронизана солнечным светом, воздухом, наполнена обжигающей и необъятной радостью жизни, народного праздника. Многочисленные поклонники живописи отмечали: кто хоть раз увидел эту картину, запомнит ее навсегда.
Уместно здесь привести слова однокашника Кустодиева по академии Николая Рериха: «Сколько бы тебе ни твердили о значении произведения, но если оно само не сообщает тебе непосредственное очарование – все уверения, все законы будут бессильны».
«Масленица» сообщает это очарование зрителям, которые подолгу стоят перед ней в кустодиевском зале Русского музея.
В холодные и голодные послереволюционные годы Борис Михайлович ни на один день не прекращал творческую деятельность. Сидя в коляске, по пояс укутанный пледом, он писал не только картины. Много времени посвящал графике, иллюстрировал произведения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Толстого, делал декорации к спектаклям. Скованный болезнью художник торопился работать, предчувствуя, что долго жить ему не придется.
«Он был невероятным явлением, перед которым мы, здоровые люди, совершенно терялись, – писал Петров-Водкин, автор знаменитой картины «Купание красного коня». – От этой силы, воли, горения и благодушия, которые мы видели у него, делалось стыдно за собственную апатию. Если бывало очень тяжело, хотелось именно пойти к нему, поговорить с ним и унести запас бодрости и веры в жизнь».
В один из холодных зимних вечеров на Петроградскую сторону, где жил художник, пришел с заказами на декорации Шаляпин: огромный, красивый, в невероятно богатой шубе. Кустодиев загорелся:
– Федор Иванович, не раздевайтесь, попозируйте мне в этой шубе.
Великолепный рисунок был сделан быстро, но художник не смог остановиться: решил писать большой портрет Шаляпина, такой, чтобы соответствовал масштабу этого человека. В потолок вмонтировали специальные блоки, на которые подвешивали в наклонном положении огромный холст, и Кустодиев, почти лежа в коляске, писал портрет, как фреску, по частям.
Портрет вызвал сенсацию. О нем много писали, он получил распространение в печатных изданиях. На портрете Шаляпин прекрасен той красотой, какой были красивы Пушкин, Лермонтов, Толстой: красотой духа, облеченного в человеческую оболочку.
Шаляпина писали многие художники, но лучше Кустодиева суть шаляпинского таланта и шаляпинской натуры не передал никто. Федор Иванович никогда не расставался с портретом, до самой смерти висевшим в его кабинете.
Болезнь художника прогрессировала. Стала сохнуть правая рука, немели локти, только после ежедневного массажа он просил подкатывать коляску к мольберту. Спартанская суровость к себе, к своему дарованию, непреклонная воля к жизни помогали Борису Михайловичу преодолевать недуг. В самые тяжелые месяцы, дни из-под кисти живописца выходит одно из самых оптимистических полотен: «Русская Венера».
До Кустодиева никто не решался пойти на такие сопоставления. Ведь Венера – богиня, воспетая живописцами разных эпох как эталон небесной эфемерной красоты. А Венера Кустодиева – богиня земная, типично русская, полноватая, круглолицая девушка, олицетворяющая чувство влюбленности в земную красоту, духовное и физическое здоровье человека. А чего стоит ее открытая очаровательная улыбка, чуть с прищуром глаза, вобравшие в себя океан добра и нравственной чистоты! Вот такая она, «Русская Венера!»
Это была последняя картина Бориса Михайловича, написанная в 1926 году. А в весенние дни 1927-го Кустодиева не стало. Ему было 49 лет.
Творчество Кустодиева – подвиг всей его недолгой, по-своему героической жизни. Он был из плеяды тех живописцев, которые составили гордость и славу русского искусства.
Автор: Анатолий ЗАХАРОВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!