В субботу они с Митей впервые навестили Вадика в интернате. Ребёнок выглядел плохо, смотрел так, словно не узнаёт их, вёл себя заморожено, почти всё время молчал. Они тщетно пытались его растормошить. И только когда собрались уходить, мальчик неожиданно вцепился Соне в руку и разревелся.
Стена между ними сразу же рухнула. Впервые в жизни Вадик позволил усадить себя на коленки, обнять и поцеловать. Соня утешала его, как могла. Рассказывала, как они будут жить все вместе, стоит только чуть-чуть подождать, как он будет играть с дядей Митей, как они поедут в Москву в гости к дедушке. И мальчик успокоился, отпустил её, а в глазах у него появилась доверчивая надежда.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22)
Даже выйдя за ворота, Соня всё ещё оглядывалась, махая одинаковым казённым окнам, за одним из которых стоял Вадик.
— А вдруг ничего не получится… — мучилась она, — что тогда? Он ведь теперь будет ждать!
Они с Митей вновь и вновь обсуждали, как правильно собрать документы. Справка о здоровье — это ещё ладно. Из ЖЭКа… наверное, тоже. Неизвестно, конечно, чем теперь кончится история с квартирой. Пока-то все документы у Сони были в порядке, но она боялась, что существуют какие-то нормы квадратных метров на человека. В общем, всё это предстояло узнать. Самое сложное пока — получить справку о доходах. Митя надеялся взять для Сони фиктивную справку со своей работы, но и сам не был уверен, что Лариса пойдёт им навстречу.
Он предлагал поехать в Расков и расписаться там. Но это означало потерю времени, а, кроме того, в дело снова могли вступить Калюжные. Соня не сомневалась — они не позволят Диме повесить на себя чужого ребёнка, и тогда под угрозу ставилось само усыновление.
Нина Степановна тоже считала, что сначала лучше оформить опеку: во-первых, ребёнок быстрее окажется в семье на законных основаниях, во-вторых, после этого суд по усыновлению пройдёт как по маслу, в-третьих, можно будет использовать те же документы.
В свете новых забот Соня почти не вспоминала о предстоящем суде по квартире. Даже в такой, казалось бы, патовой ситуации она не чувствовала себя несчастной. Озабоченной, встревоженной, злой на Вову, виноватой перед Анькой — да. Но главное, убеждала себя Соня, они с Митей вместе, они смотрят друг другу в глаза. Господь на их стороне, он одобрил их брак. Значит, они справятся, выдержат.
Та ответственность, которую они на себя принимали, решив забрать Вадика, конечно, осложняла ситуацию донельзя. Вдвоём — это одно, но ребёнок не может остаться без угла и еды. Оба согласились, что заводить собственного малыша пока не стоит, только никак не могли сойтись на способе контрацепции, приемлемом для них обоих. Найденный в итоге компромисс не устраивал ни того, ни другого: Мите приносил физическое и эмоциональное неудобство, Соне — хоть и казался наиболее безобидным из всех, всё же не вязался с её убеждениями.
По совету всё той же Нины Степановны, да и по велению сердца, Соня в воскресенье отправилась в больницу — навестить Леонида Михайловича. Она ещё в пятницу созвонилась с его сыном, объяснила ситуацию. В результате договорились встретиться и поехать вместе — больница была не центральная, на окраине города. Симпатичный бородач лет сорока пяти оказался опытным водителем, его допотопные Жигули блестели и внутри, и снаружи, и не уступали на дороге лихим иномаркам.
Мужчина всю дорогу благодарил Соню за то, что она собирается сделать.
— Видите ли, папа хотел, чтобы мы взяли мальчика с собой. Не может о нём говорить без слёз, а ему нельзя сейчас нервничать. Но… сами понимаете. Папе теперь нужен уход, и ой какой серьёзный. Наверное, будем нанимать сиделку. Жена работает, сын вот только женился, ну, куда нам, скажите? Через два дня у меня отпуск заканчивается, надо отца забирать…
— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, — повторяла Соня. — Мы всё сделаем, мы будем звонить и рассказывать, как и что…
— Да я по глазам вашим вижу — повезло парню! — резюмировал мужчина. — И за квартирой присмотрите… Я не возражаю — пускай пацану остаётся. И вы там живите. Лишь бы этого ублюдка там не было, папаши его.
Пока всё шло очень гладко — прямо по плану Нины Степановны, но Соня всякий раз внутренне морщилась, когда речь заходила о квартире Вадика. И надеялась, что ей никогда не придётся воспользоваться дедовой добротой.
Леонид Михайлович только слегка приподнялся при их появлении, а, увидев Соню, расплакался — одними глазами. Он сильно разнервничался и, конечно же, хотел знать про Вадика всё. Соня успокоила старика, как могла. Дед, оказывается, уже был в курсе её намерений. Она объяснила, что при вынесении решения об усыновлении может понадобиться его согласие.
Речь у него пока не восстановилась, но он знаками дал понять, что подпишет любые бумаги. Леонид Михайлович всё пытался ей что-то сказать, но у него не получалось, и он снова заплакал. Наконец, с помощью сына ему удалось произнести, что теперь он может умереть спокойно — мальчик у надёжных людей.
— Леонид Михайлович, милый, не надо умирать, вы поправляйтесь, пожалуйста! — ответила Соня. — Как только у нас всё получится, мы сразу же приедем с Вадиком вас навестить. Он всё время про вас спрашивает. Вы не думайте, мы не дадим мальчику вас забыть! Да он и не забудет, поверьте.
Сын вытирал ему слёзы платочком.
Покидая палату под благодарным, плачущим взглядом немого, перекошенного на одну сторону старика, она испытывала и жалость, и облегченье.
К её возвращению Митя сделал перестановку. Накануне они, прибираясь, придумывали, как им устроить Вадика. Конечно, никому и в голову не пришло занять Анькину комнату; решили выгородить закуток в своей. В итоге Митя переставил, как и задумывалось, два шкафа, оставив между ними проход. Утром, пока Соня моталась в больницу, Митя съездил в город и заказал, отдав очередную десятку, детский диванчик. У окошка поставили журнальный столик с маленьким стульчиком — для игр и занятий. Развернули к другой стене свой старый диван и… получилось очень даже уютно.
Усталые, но довольные, ближе к вечеру они рванули к Вадику. На этот раз мальчик обрадовался — кинулся к ним с другого конца коридора. Особенно он оживился при встрече с Митей. Соня понимала — её Вадик всё ещё воспринимает, как свою воспитательницу.
Кажется, он по-настоящему воспрянул духом. Теперь он ждал, и это давало ему силы.
— Знаешь, Сонь, — сказал ей Митя на обратном пути, — может, и не обязательно пока уезжать из города. Конечно, работы у тебя здесь нет, но ребёнок — это ведь тоже работа. А у меня всё-таки постоянный доход. В случае чего, даже квартиру можно снимать — подешевле уж, чем в Раскове.
— Мить, только у Вадика мы жить не будем! — решительно заявила Соня. — Во-первых, незачем ему туда вообще… одни тяжёлые воспоминания. Во-вторых… не хочу.
— Нет, конечно, не будем! Меня самого туда не тянет. Брр… Пусть квартира ждёт, пока парень вырастет.
Замёрзшие, подходя к дому, они строили планы, как сейчас же завалятся спать — день оказался супернасыщенным. Но в квартире горел свет — дома оказалась Анька.
— А я уже думаю — куда вы пропали? — сказала она. — Чой-то вы тут с мебелью учудили?
В их отсутствие сестра выгребла из холодильника всё, что нашла, и устроила себе ужин перед телевизором.
— Где Костик? — поинтересовалась Соня.
— На работе пока. Не боись, ночевать не останусь — он за мной зайдёт. Тут вот смотри — притаранили, пришлось расписаться.
Анька протянула бумажку-уведомление, что на квартиру до решения суда наложен арест, не продать и не обменять. Соня только кивнула.
— Я тут сайты смотрела, — продолжала Анька, — в Москве, в Раскове — где сколько хата стоит. Так вот… за эту нашу квартиру в Раскове можно купить нормальную однокомнатную. Ну, не в центре, конечно. А в Москве — ни черта не купишь вообще. Вот только ещё неизвестно, что нам присудят…
— Угу… Отдадут целиком Вове — вот тогда номер будет… — вздохнула Соня.
Её даже передёрнуло от этой мысли.
— Всё не отдадут, — вдруг сказал Митя.
— Тебе-то откуда знать? — пожала плечами Анька.
— Я у адвоката был, — неожиданно сообщил он.
— Когда же? — удивилась Соня.
— Да сразу же, в среду, как ты про повестку сказала.
— И что, он возьмётся за наше дело? А где на него деньги брать?
— Ты не так поняла. За наше дело ни один нормальный юрист не возьмётся. А это — моего отца адвокат. Я спросил, чего они добиваются. Ну, какая конечная цель этого фарса.
— Зачем? — испугалась Соня. — Он ведь твоему папе доложит!
— Сонь… это такой деятель… ему всё равно. Я ему заплатил кое-что… это из премии, — пояснил он, видя её огорчённое лицо. — Короче, про срок давности можно не заикаться — не прокатит. Подпись Володи о согласии на приватизацию будет признана фальшивой, но вас в этом, разумеется, не обвинят — вы были ещё детьми. Совсем до маразма никто не дойдёт, какие-то законы придётся соблюсти, так что квартиру разделят поровну на троих. Варианта два — или принудительный разъезд, или вы должны будете выплатить Вове его долю.
— Маму обвинят в подделке подписи? — не поверила ушам Анька.
Соня прикрыла глаза. Да что же это… почему Маре не дают покоя и после смерти?
— А почему же тогда поровну? — сообразила вдруг она. — Если восстанавливают Вовины права при приватизации — у него только одна четвёртая. Мамино завещание составлено по закону, нотариус проверяла. Её доля, пусть даже она стала меньше, теперь только наша с Анькой. У нас с ней должно быть тогда…
— Одна четвертая в собственности плюс одна восьмая по завещанию… значит, по три восьмых на каждую, — быстро подсчитала Анька. — Меньше, чем половина, но больше, чем треть! Ну и чё за фи гня? Почему ты не спросил?..
— Попробуй сама спросить в суде, математик ты наш, — усмехнулся Митя. — Но ответа не жди, радуйся, что хоть так, а не хуже. По ходу, завещание вообще во внимание приниматься не будет, типа, Мара с самого начала не имела права на свою треть, обманула, недобросовестно всё составила…
— Хватит… — прервала его Соня. — Не хочу даже вникать в эту гадость…
— И правильно, Сонь. Всё равно ничего доказать не выйдет. Только нервы и деньги потратишь.
— Тогда… — Соня повернулась к Аньке. — На эти деньги, за две доли, можно купить тебе шикарную однокомнатную в центре города. Зачем тебе Расков? Метраж у нас большой, две трети — это тридцать два метра. Пожалуй, даже двушку найдём тебе маленькую.
— Чего это — мне? А вы что — на улицу? — возмутилась сестра.
— Ань, жилья хотят лишить меня — не тебя. Здесь — всё твоё, это твоей мамы квартира, ты-то за что будешь страдать? А мы с Митей всё равно уедем.
Она посмотрела на мужа, тот неуверенно глянул в ответ — уезжать ему уже не хотелось.
— Ничего не слышу! — сестра закрыла уши руками. — Вы, что ли, виноваты, что папаша козлом оказался?
— Ань, мы всё равно не сможем там вчетвером… ребёнку нужен свой угол. Лучше снимать, чем друг у друга на головах.
— Ре…ребёнку? — Анька чуть не подавилась. — Вы что — беременные?
— Нет, — поспешила объяснить Соня. — Мы Вадика забираем — помнишь, я тебе говорила? Так вот, он в интернате сейчас.
Анька только вытаращила на неё глаза — дар речи её покинул.
— Подожди… Я не врубаюсь чего-то — как это вы его забираете? А дед?
— У деда инсульт. Ань, давай потом, мы очень устали. Оставайся ночевать, завтра тебе рано вставать. И Мите тоже.
— Ничего, потерпит, — нетерпеливо отмахнулась Анька. — Так что — этот Вадик?
— Я оформляю опеку.
— Ни фига себе… Ну вы даёте! Делать вам, что ли, нечего? Да ну, не придумывайте…
— Ань, это уже решено.
— И куда же вы с ним поедете — в неизвестность? Не, не пройдёт! Или я с вами, или…
— Четверо бомжей? Нет уж… — упрямо покачала головой Соня. — Будем хоть знать, что у тебя что-то есть. А мы выйдем на работу, Вадик — в сад. Квартиру будем снимать, не одни мы такие… И потом — до раздела ещё далеко, первое заседание — только седьмого.
— Ох, как представлю — выезжать отсюда!.. — схватилась за голову Анька.
— Бедная мама… — опустила голову Соня.
— А может, Вова потребует компенсацию, а не жильё? — предположил Митя.
— Где же мы ему столько денег возьмём?
— Смешно…— усмехнулся вдруг он. — А у меня ведь в Москве такие апартаменты! Мать потребовала, чтобы отец мне купил.
— Ну да? И молчишь?! — изумилась Анька. — А что там сейчас — сдаёте?
— Понятия не имею. Документы у отца.
— Жалко! А как бы их забрать?
— Никак, — отрезал он. — Мне от него ничего не надо.
Соня только молча кивнула — уезжать от Калюжных за счет Калюжных? Вот уж точно, «спасибо, не надо».
— Так вот вы чего шкафов нагромоздили! — догадалась сестра. — Тоже мне, придумали, когда целая комната пустая!
— Ничего, так удобнее.
— А где ж теперь трахаться будете? Чур — не у меня!
— Не волнуйся, — спокойно парировал Митя. — Мы подождём, пока парень заснёт.
У них с Анькой выработался определённый стиль общения — цинично-откровенный. По отношению к Соне ни жаргона, ни молодёжного сленга Митя себе не позволял, зато с Анькой они регулярно обменивались подковырками.
Пока они соревновались в остроумии, Соня ушла на кухню, разогрела для мужа остатки ужина и принесла ему прямо в комнату.
— Делать вам всё-таки нечего, — зевнув, повторила Анька. — Ну ладно, Сонька, вся в мать пошла, пока себе лишних проблем на голову не накидает, не успокоится. А тебе-то, Димон, на кой вдруг сыночек?
— Пригодится, — отмахнулся от неё Митя. — Я тоже люблю лишние трудности.
— Ну… в общем-то, да! — подумав, согласилась сестра. — Вы оба — психи, нашли друг друга.
Анька красноречиво повертела пальцем у головы.
— А во сколько же ты его родил, Димон? В девятнадцать, выходит? — не успокаивалась она.
— Думаешь, я тогда не умел? — хмыкнул он.
— О, ты-то, я думаю, и грудным умел.
— Хватит! — не выдержала Соня. — Противно слушать. Пошли спать, язык уже не ворочается.
— А ты заткни уши, у нас ещё всё ворочается… — начала неугомонная сестра, но её прервал звонок.
Мелодия раздавалась из Митиного телефона. Анька первая схватила со стола аппарат.
— Ага… «сестрёнка» звонит, — презрительно усмехнулась она. — Двенадцатый час, между прочим. Сонь, вот я бы на твоём месте…
Но Соня уже выхватила у неё мобильник и, в упор глядя на мужа, протянула ему. Выходить из комнаты Митя не стал, дабы показать, что у него нет никаких секретов, но чувствовал себя, прямо сказать, неуютно.
— Да, Наташ, привет… — неохотно поздоровался он. — Я? Дома. Что? Что?!
Глаза у Мити стали безумными. Соня сразу поняла — случилось что-то непоправимое.
— Нет, подожди… Как, как это? Кто сказал — может… О, Господи… Наташенька, милая, пожалуйста, успокойся… Не кричи, я ничего не пойму так… Я приеду — хочешь? Я прямо сейчас приеду! Ты где? Куда везут? А там? Только перезвони мне, сразу же перезвони… Я тебя встречу… Отец там? Он тебя забрал?
Трубка ещё что-то прокричала истошным голосом, потом настала тишина. Митя смотрел прямо перед собой и не мог вымолвить ни слова.
— Что… что случилось? — одними губами спросила Соня.
— Лариса. Ларису убили, на даче. Ограбление. Натка сказала…
Он помотал головой, словно отгоняя от себя наваждение, потом скрючился, обхватив колени, и застонал:
— Как же так? Как же… Был человек — и нет… Нет, не могу, не могу представить! Такой смертью жуткой…
Все в ужасе замолчали, не зная, что говорить.
— А… как её?.. — наконец, поинтересовалась Анька.
— Застрелили. Всё из дома вынесли.
— Там же охраняемый поселок небось?
— Да… проникли как-то. Наверно, убийца с охранником в сговоре — тот исчез.
Соня подсела к нему, обняла, прижав к себе его голову.
— Митенька, родной… скажи, что надо делать? Тебе надо туда ехать?
— Не знаю… Натка сказала, отец её забрал. Она чудом уцелела, понимаешь! Лариса там уже почти месяц жила, а Натка к ней поехала. Но они поругались, Натка побежала к подружке ночевать. Как будто чувствовала…
— А охрана?
— Не знаю. Все куда-то исчезли. Прикинь, каково теперь Натке? Ещё и в ссоре расстались…
— Ужас… Мить, если надо — поедем туда вместе. Или пусть приезжает к нам.
Соня и сейчас не жаждала видеть Наташу; понимала, что горе и жалость только сблизят её с Митей. Но ведь эта беда была реальной, не придуманной, кошмар — настоящим. Соня сама пережила смерть близкого человека, и хорошо представляла, каково это… Всё казалось ничтожным, меркло на этом фоне.
— Нет… пока не надо… они у следователя сейчас, — глухо ответил Митя.
— Отец твой наверняка весь город поставит на голову. Их найдут, вот увидишь!
Митя только кивнул. А потом поднял голову, словно хотел что-то сказать, и вдруг замер. Выражение лица у него изменилось, в глазах появилась новая, тревожная мысль. Соня вглядывалась в него, опасаясь расспрашивать.
Неожиданно он вскочил и направился в коридор. Соня поймала его за рукав.
— Митенька, что ты… — жалостно позвала она.
— Подожди… не ходи за мной.
Он ушёл на кухню и там затих. Соня застыла в нерешительности.
— Не трогай его сейчас, — деловито посоветовала Анька. — Он всё-таки жил с этой мачехой, хорошо её знал. Нет, ты посмотри — вот что деньги с людьми делают! Вот ты — миллионер, вот раз — и адью!
Она произнесла это слишком громко и так поучительно, словно сама никогда не мечтала о больших деньгах.
— Заткнись ты, д ура! — внезапно выкрикнул из коридора Митя.
Соня услышала, как хлопнула входная дверь и вскочила — неужели он выбежал на улицу, как был, раздетым? Она кинулась к окну.
Митя вылетел из подъезда, остановился, метнулся куда-то, подскочил к первому встречному незнакомцу. Мужчина приостановился и полез в карман.
Соня подхватила куртку и понеслась вниз. Митя ходил вдоль дома, никого и ничего не замечая. Соня подлетела к нему, но он смотрел мимо — прозрачным, невидящим взглядом. Никогда прежде она не видела, чтоб муж курил — но сейчас у него в руке была сигарета.
— Митенька… пойдём домой. Пожалуйста, — тихо сказала она.
Митя, к её облегченью, послушался.
У подъезда им встретился Костик — он шёл за Анютой.
Митя не обратил на него никакого внимания. Пройдя в квартиру, он сразу улёгся, скорчившись, лицом к стене, и пролежал так до самой ночи.
***
Митя впал в глубокую, тёмную депрессию, таким его Соня ещё никогда не видала. В понедельник он отпросился с работы, но за всё утро не произнёс ни слова. Он тупо провалялся перед телевизором и встал только когда привезли диванчик. Молча собрал его, задвинул на нужное место и снова залёг, поджав ноги — прямо на нём. Часов в двенадцать позвонила Наташа, Митя коротко переговорил с ней и опять отвернулся.
Соня металась, не зная, что делать. Она созвонилась с нотариусом и договорилась на вторник. Потом сообщила отцу Вадика, где и во сколько они будут встречаться. Пора было ехать к мальчику в интернат, но Соня боялась оставить мужа в таком состоянии.
— Ты поедешь к Наташе? — робко поинтересовалась она.
— Нет, — ответил он, не оборачиваясь. — Она у отца живёт.
Соня предполагала, что прежние раздоры можно на время забыть, но Митя, очевидно, так не считал.
— Как она?
— Таблетками накачали, заторможенная.
— Что ещё говорит? Не нашли… того, кто…
— Идёт следствие, — коротко ответил муж. — Похороны в среду.
— Мить, мы поедем к Вадику? — не выдержала Соня. — Он ведь ждёт.
— Поезжай, я сейчас не могу. Зачем ему настроение портить?
В итоге она всё-таки собралась и съездила, но ненадолго. Около часа просидела с мальчиком в холле, передала гостинцы и пообещала приехать завтра. Когда Соня уходила, в глазах у Вадика появилась передавшаяся ей тоска. Она снова накормила его обещаниями и теперь ужасно боялась, вдруг что-то сорвётся.
Дома она застала мужа в прежней позе — казалось, за весь день он так и не пошевелился. На вопросы Митя едва отвечал. Соня не стала к нему приставать, однако она не могла понять, почему он так реагирует? Нет, происшедшее было ужасным, но не настолько же он привязался к мачехе, что после её смерти весь свет стал не мил?
В восемь часов вечера Митя расстелил постель и лёг, как и вчера, повернувшись к жене спиной. На новые попытки его утешить никак не отреагировал. Но среди ночи вдруг разбудил её и, как безумный, начал ласкать — с такой одержимостью, словно они вместе в первый и в последний раз в жизни. А потом, когда всё закончилось, снова, ни слова не говоря, отвернулся лицом к стене.
Во вторник он встал рано и начал собираться на работу. Соня только молча наблюдала за ним. Она сидела на постели, накинув на себя халат и мёрзла — то ли от холода в квартире, то ли от нервов.
— Вадика до четверга забирать не будем, — сухо объявил Митя, не глядя на неё. — Мы оба должны быть дома, когда он приедет… чтобы в нормальную, человеческую обстановку попал. Предупреди его папашу.
— Да, конечно, — расстроенно кивнула Соня. — Вадик вчера грустил, он так ждёт, бедный…
— Ты получишь сегодня заявление от отца?
— Надеюсь. На одиннадцать договорились.
— Понятно. Завтра похороны. Я уеду на весь день.
Говорил он отчуждённо, не своим голосом — жёстко и деловито.
— Что значит — уедешь? — потемнела Соня. — Ты хочешь сказать — один? Я тебя не брошу.
— Ты хочешь появиться там перед… — он сжал зубы, не договорив. — Короче, ты остаёшься. Это не обсуждается.
Её задел его приказной тон.
— Боишься скандала? Или стыдишься меня?
— Думай, что хочешь.
Он был категоричен, почти груб. Соня попыталась встретиться с ним взглядом, но он откровенно этого избегал. Самые чёрные подозрения поднялись из глубины её души.
— Понимаю… — не удержавшись, едко сказала она. — Я вам помешаю… с Наташей. Вы друг друга лучше поддержите, чем… От меня ты ничего не хочешь, да?
Соня ярко представила, как Наташа рыдает у Мити на груди, прижавшись к нему всем телом.
— Вот именно. Твоё присутствие — лишнее.
Муж повернулся к ней спиной, надевая куртку.
— Может, я вообще — лишняя? Так ты скажи, Мить… — тихо произнесла она.
На секунду он замер, готовый обернуться, но удержался. Открыл дверь и, так и не взглянув на Соню, ушёл.
Она не знала, что и думать. Так и осталась стоять в коридоре, уткнувшись лбом в стену, готовая погрузиться в любой из своих кошмаров. Потом крайним усилием воли взяла себя в руки и тоже начала одеваться. Дел предстояло много — сначала нотариус, затем — Вадик. Сегодня Соня собиралась провести с ним весь день.
***
Нужное заявление было написано, деньги переданы нерадивому отцу. Соня отвернулась, чтобы не смотреть, как он пересчитывает купюры дрожащими пальцами.
Прежде чем идти к Вадику, она заглянула к директору интерната и предупредила, что отец заберёт ребёнка в четверг. А потом попросила разрешения погулять с мальчиком в парке.
Вадик был в хорошем настроении — он уже совсем уверился, что Софья Васильевна его не бросит. Обычно бледный, он раскраснелся, глаза у него блестели. Они заучили по дороге стихотворение Пушкина «Мороз и солнце» — погода, действительно, вполне ему соответствовала. И теперь мальчик, подпрыгивая, читал его вслух каждые пять минут.
— Вадик, ты все сугробы собрал! — улыбалась Соня.
— Софья Васильевна! А какой у меня дома диванчик? — спрашивал малыш, пока она его отряхивала.
Он по-прежнему называл её по имени-отчеству — Соня решила оставить пока всё как есть.
— Очень красивый. Новенький, блестящий. Такой тёмно-серый, а на нем сиреневые цветочки. Митя тебе его собрал вчера.
— А фломастеры у меня есть?
— Есть, конечно, и пластилин есть, и цветные карандаши. А ещё — смотри…
Соня извлекла из кармана маленькую синюю машинку. Вадик в первое же посещение пожаловался, что ему не разрешили ничего брать из дома — почему, Соня до сих пор не поняла. Вроде как у детей не должно быть личных игрушек. Кто и зачем так постановил, она не знала, но не конфликтовать же ей с воспитателем?
Соседка Леонида Михайловича передала Соне ключ от квартиры. Соня сходила, взяла самые, на её взгляд, нужные детские вещи и обнаружила на полу в коридоре крохотную машинку. Она предвидела, что Вадик обрадуется, но даже не представляла, насколько.
Вадик не стал прыгать или кричать, он только прижал к себе находку, словно живое существо, и смотрел так, как если бы в его жизни случилось самое огромное счастье. Соня даже пожалела о своём поступке. Любимая игрушка — это очень опасно, кому, как ни ей, об этом знать. Воспитатели-то, наверное, правы: машинка могла потеряться, и тогда...
Соня решила отвлечь мальчика и на ходу принялась сочинять ему сказочную историю об особенных, зимних гномиках, которые прячутся под снегом и подглядывают за гуляющими детьми.
— Вот если кто потеряет варежки, — говорила Соня, — они сразу же их хватают и прячут.
— А зачем? — Вадик слушал её, не дыша.
— Делают себе из них тёплые домики.
Некоторое время мальчик молчал, переваривая рассказ — он любую выдумку воспринимал слишком глубоко. Соня подумала, что и с фантазиями надо быть поосторожнее.
— А дядя Митя сегодня придёт? — спросил Вадик.
Он задавал этот вопрос каждые пять минут, хотя и получал на него один и тот же ответ.
— Нет, сегодня не сможет. У него на работе дела, но в четверг мы вместе приедем и тебя заберём.
Правда, теперь Соня уже ни в чём не была уверена. Никогда они с Митей не расставались так плохо, никогда он не позволял себе так разговаривать с ней. А что, если это… конец? Но почему, отчего именно сейчас? Разве она в чём-нибудь виновата? За эти дни Митя снова сблизился с Наташей. Не здесь ли разгадка его поведения? Соня запретила себе сейчас думать об этом — ребёнок не должен почувствовать её настроение.
— А деда приедет?
— Нет, зайка, деда очень сильно болеет, он в Москве лечится, ты же знаешь. Мы к нему сами поедем — летом, хочешь?
— Ага... Тётя Софья Васильевна…
Соня встрепенулась — как странно он её назвал. Вроде ещё Софья Васильевна, но уже — тётя, что-то более родное.
— Что, мальчик мой сладкий?
— А вы меня не будете, как мама, по попе бить и по-вот-здесь? — Вадик показал ей на затылок.
— А ты как думаешь? — Соня присела перед ним, взяла его за руки и посмотрела ему в глаза. — Разве я буду? Разве я когда так делаю?
— Не будешь! — помотал головой мальчик, впервые назвав её на «ты». — Ты ведь не болеешь!
— Нет, не болею. Я вот так буду, ладно? — задержав от волнения дыхание, Соня поцеловала сначала обе его щёчки, потом лоб, потом — ледяные, все в цыпках, ручки.
— А если я диванчик описаю? — мальчик смотрел на неё во все глаза, ожидая ответа.
— А ты… ты сейчас в кроватку — бывает, да?
Вадик насупился, и, глядя на неё исподлобья, кивнул.
— И что — тебя ругают?
— Мне клеёнку кладут, — сказал он. — Как грудному.
«Как грудному» — это, наверняка, слова воспитательницы, догадалась Соня.
— А мы… мы не будем ругать и клеёнку класть! Да ты и писаться-то дома не будешь. А если вдруг и надуешь чуть-чуть… Мы возьмём фен и всё высушим.
Мальчик неожиданно обхватил её за шею и неловко прижался к ней. Соня ещё раз поцеловала его — звонко, без лишней порывистости, чтобы успокоить, а потом поднялась и подхватила его на руки.
— Ну, а где же ты варежки посеял? — весело спросила она.
Вадик по-прежнему крепко её обнимал. Соня даже не чувствовала его веса, так была рада его порыву.
— Я не посеял, — прошептал он ей на ухо. — Я их в сугроб спрятал. Чтобы у гномиков был тёплый домик!
— Ах, вон оно что… Ну-ка, побежали скорее искать! — предложила она, возвращая его на землю. — Я забыла тебе сказать — гномики не в каждом парке живут. Здесь, я проверяла, ни одного не завелось.
— Да… — вздохнул Вадик с видом человека, хорошо знающего жизнь. — Здесь дети очень жадные… вот гномики отсюда и ушли.
Они с трудом отыскали рукавицы, разумеется, полностью мокрые, и Соня натянула Вадику свои перчатки. Теперь он смешно махал пустыми пальцами и хохотал. Они ещё немного побегали по парку, и Соня, опасаясь переборщить с гулянием, отвела ребёнка обратно.
Они ещё посидели в холле, Соня почитала ему принесённую из дома книжку. В интернате наступало время ужина.
— Я пойду, дорогой, — сказала она. — Ты обязательно положи варежки посушиться — скажи нянечке. А мне надо ещё дяде Мите покушать приготовить. Представь, он придёт голодный — а дома никого.
— Ты ему пюре приготовь! — посоветовал Вадик. — Я люблю пюре.
— Вот, точно! — серьёзно кивнула Соня. — Я так и сделаю. Ну, беги, а то опоздаешь.
Продолжение - глава 24.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22)
Навигация по каналу Галины Маркус
___________________________________________
Обложка - Елена Юшина. Иллюстрации - Олег Ильдюков