— Срок давности, наверное, прошёл по таким делам, — удивлённо сказала Ира. — Чего это вдруг сейчас?
Тетя Ира обрадовалась нежданной гостье — оживилась, захлопотала. Они, и правда, давно не виделись. Соня решила забежать к Ирине после первой смены — по телефону всего не объяснишь.
— Да не знаю я… разве его поймёшь?
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20)
Они сидели у Иры в гостиной. Вот кто умел и любил наводить уют — так это Ирина. Дядя Лёша обожал комфорт и порядок, и жена ему это полностью обеспечивала. Она теперь тоже работала в школе — учителем музыки, и времени на домашние дела у неё оставалось много.
— Теть Ир… А ты ведь тоже квартиру приватизировала?
— Да, конечно, она у нас с Лёшей пополам. У него тогда ещё мама была жива, так я помню, мы просили от неё заявление, нотариально заверенное, что она не возражает.
— А про Вову с Марой — не помнишь? Она брала с него такое заявление?
— Брала, брала, конечно, брала! Точно помню — мы даже говорили об этом. По закону нельзя было приватизировать без детей, чтобы, значит, права ваши с Анечкой не нарушить. А без Володи можно, но только с его согласия.
— А он?
— Согласился. Мы даже Лёшу к нему посылали для переговоров, мало ли что. Ну, обошлось, вроде как мирно решили. Понимал-таки, что чужая квартира, не совсем совесть-то потерял. Ну, а может, решил не наглеть… у кого бы деньги занимать бегал? Я ещё тогда Марочку спросила, может, проще его выписать, развелись ведь уже? А она — нет, наотрез. Квартплату за лишнего жильца платила — чепуха такая… Он ведь к Жанночке в её хоромы мог в любой момент прописаться.
Интонации у неё стали неприязненными — Жанночку Ира терпеть не могла и не понимала снисходительности подруги к этому «чуду в перьях».
— И где теперь может быть это заявление?
— Как — где? Со всеми документами сдают при приватизации. Но ведь можно архив поднять — там его подпись! Если откажется — экспертизу провести.
— Ой… — буквально застонала Соня. — Да что же это такое! Вот геморрой вылез — честное слово, иначе не скажешь… Вот уж нет у меня сейчас ни времени, ни желания…
Настроение у неё окончательно испортилось. Она вздохнула и встала, подхватив куртку:
— Ладно, тёть Ир, спасибо… Пойду…
Брови у женщины поползли вверх. Вид у неё стал удивлённым, почти оскорблённым.
— Как — пойдёшь? Не для этого же ты приходила?
— А… для чего? — не поняла Соня.
— Как — для чего? Ты что — ничего мне не скажешь, не объяснишь? Я-то думала, ты опомнилась малость и…
— В смысле — опомнилась?
— Соня! Не строй из себя дурочку! Что у вас с Женей произошло? Что-то ты вытворяешь такое… я не понимаю.
Ах, вон оно что… Действительно, дурочка, да что там — натуральная дура! Как можно было забыть, что именно Ира являлась автором тщательно продуманного плана — познакомить их с Женей? Просто начисто выпало из головы — видно, и правда, мозги перестали работать.
— Тёть Ир… Я не хочу об этом.
— Нет уж, Соня! Меня это напрямую касается — я не знаю, как ему в глаза смотреть. Вы поссорились? Что случилось? Я-то твой характер знаю — закозлит тебя, и…
— Он что — не рассказал? — настало время Соне удивляться.
— Я с ним на прошлой неделе столкнулась у брата. Говорит — вы расстались.
— И всё?
— Он — настоящий мужчина, не сплетник. Я его спрашиваю — давно? А он: да почти месяц уже. Даже какие-то дни называл, словно подсчитывал. А мы ведь с дачи всего пару недель как приехали. Заготовки, банки, потом к маме в деревню — к зиме её подготовить… Лёша, как ты понимаешь, мне уже не помощник, лишь бы не болел. Всё сама. А ты — не звонишь, молчишь. Я не хотела на тебя давить, всё ждала, когда ты объяснишься.
Дача у маминых друзей была — не чета Мариной. Дядя Леша всё сделал своими руками — брёвнышко к брёвнышку, любовно и основательно: построил настоящий зимний дом с капитальным вторым этажом, выкопал колодец, выложил из красного кирпича русскую печку и даже отделал резьбой крыльцо, как в стародавние времена.
Соня, которой казалось, что весь мир в курсе происходящего между нею и сыном Калюжного, оторопела. Она не знала, как объяснить всё Ирине. У той, правда, имелись наготове свои версии.
— Соня, я всё понимаю, ты с мужчинами не привыкла общаться, у тебя принципы какие-то там… странные. Но ты пойми — такие, как Женя, на дороге не валяются. Иногда лучше и уступить — пусть он где-то проявит упрямство, зато потом будет тебе благодарен, что ты его мужское самолюбие пощадила… Или — в чём там у вас дело?
— Тёть Ир… я просто не смогла с ним… я…
— Ну-ка, садись… — Ирина схватила Соню за рукав, подтащила к креслу и буквально насильно усадила в него. — Я всё поняла… Дело в… близости, да?
Соня попыталась что-то возразить, но та продолжала:
— Сонечка… я всё знаю, поверь. Ты… ты у нас своеобразная девочка. У тебя никого раньше не было, и ты, может, в чём-то и не готова… А он, видать, слишком прост в этом вопросе. Но Женя — он очень умный, понятливый, у вас бы обязательно всё наладилось!
— Тёть Ир! Да подождите же вы! Дайте сказать! — не выдержав, взмолилась Соня. — Женя тут вообще ни при чём! Я… я встретила другого человека. И… вышла за него замуж. Вот и всё.
Сказать, что Ирина поражена — это было ничего не сказать. Она несколько секунд молчала, пытаясь понять — не примерещилось ли ей то, что услышала. Потом попробовала что-то вымолвить, но у неё вырвалось только нечто нечленораздельное. Таращась на Соню, как на ненормальную, она, наконец, произнесла:
— Ты, наверное, шутишь? Как — вышла замуж? Когда это?
— Месяц назад. Как рассталась с Женей.
— Как это — прямо сразу? Когда же ты… то есть — а откуда же он… Да, чёрт возьми, откуда другой-то мог взяться? Ты что — одновременно встречалась с Женей и… — Ира взмахнула руками. — Ну, Сонечка! Ну, девочка… Я от тебя такого… никогда…
— Тёть Ир… так получилось. Нет, не одновременно, конечно. Просто случилось всё очень быстро. Я встретила другого и поняла, что люблю его.
— Но… как и когда это вы поженились? Почему я ничего не знаю? Кто это? — Ирина вышла из ступора и принялась забрасывать Соню вопросами.
— Мы повенчались. Его зовут Дмитрий.
Но отделаться несколькими словами у Сони не получилось. В конце концов, Ира всё равно узнает, решила она. И рассказала как можно короче, как встретила Митю, как узнала, кто он, как Женя сам обо всём догадался…
Соня понимала, при всей симпатии к тёте Ире: поддержки здесь ждать не стоит — во-первых, та всегда будет на стороне Жени, во-вторых… во-вторых, никто до сих пор их с Митей не поддержал. Так и получилось. Когда у Иры закончились возгласы, и она несколько успокоилась, то принялась урезонивать Соню.
Правда, то, что Митя — сын Калюжного, не сильно подействовало на Ирину, она только поинтересовалась, как отнеслись к Соне его родители, и кивнула:
— Ну, ясно.
Больше всего Иру задела разница в возрасте. Соня поняла, что сейчас начнётся лекция про молодых мужиков, и не ошиблась.
— Сонечка… Ты же у нас такая девочка… неземная. Тебе не нужен младенец, тебе нужен человек, который стал бы тебе опорой, относился к тебе, как к маленькой, жалел тебя…
— А он и есть такой человек! — завелась Соня.
— Пойми, пойми, кто тянется к женщинам постарше? Маменькины сыночки, которые ищут себе няньку с кухаркой. Они инфантильны, они…
Соня даже засмеялась.
— Господи, какие штампы! А если человек давно перерос своих ровесников, если они чужды ему, если он вылез уже из этих штанов… я не чувствую себя взрослой с ним! Это он со мной… как мамочка. Ходит за мной, как за ребёнком. Всё делает по дому. Зарабатывает… Тёть Ир, он состоявшийся мужчина! Да, он в чём-то, возможно, слишком порывистый или наивный… но это такое детство — неизживаемое… он такой и в пятьдесят будет!
— Соня! Молодой мужчина... — Ира качала головой. — Нет, сейчас ты, конечно, молоденькая, хорошенькая. Но потом… Не рассчитывай на него — на всю жизнь. Он всё равно потянется к девочкам: для мужчины это — как спорт, для него важно, что он ещё может, для самооценки своей. А Женя! Он бы с тебя пылинки сдувал! Он уже обжёгся один раз. Он бы тебя… И я же вижу — он тебя любит до сих пор! У него такое лицо было, когда он мне сказал… Сказал — и замкнулся в себе… ничего так и не вытянули… Да он тебе по всем статьям подходит!
— Тётя Ира! Я жила с Женей — забыли? Он так и остался мне чужим — за всё это время… Да и к чему вы мне это теперь говорите? Я замужем! Я понимаю, как вам неприятно, вы для меня старались. Мне его жаль, очень! Но больше — никакого Жени! И никогда…
— Вспомни маму и Вову! — перебила Ирина. — Он ведь изменял ей по-чёрному! Да и Жанночке своей изменял бы, если бы не пил столько раньше… теперь уже силы не те.
— А зачем вспоминать Вову? — ещё больше вскинулась Соня. — Тоже мне, пример! Козлы в любом возрасте бывают! И старше, и младше… Талдычите все одно и то же! И никто, никто не может за меня просто… просто меня… Да ладно, всё! Хватит!
Она прервалась, и обе зло замолчали. Соня уже пожалела, что полезла в бутылку — всё равно бесполезно. Но так хотелось, чтобы кто-то из близких понял её, наконец!
Тем временем Ира уже несколько секунд смотрела на Соню в сомнениях, словно решаясь.
— Тёть Ир… Я пойду, ладно? Вы не сможете понять… Хотя бы поверьте — мне хорошо сейчас… при всех наших трудностях — мне никогда в жизни не было так хорошо!
Но та как будто не слышала, думая о своём.
— Сонь… Понимаешь… Никому никогда не говорила, — внезапно произнесла она, и губа у неё нервно дёрнулась. — Но… мучает меня это.
Ира потянулась в карман халата, достала пачку сигарет, вынула одну, но не зажгла, только принялась вертеть в руке.
— Ты уж выслушай, будь добра… И не осуди. Расскажу, может, легче станет, а то после смерти Марочки просто вся извелась. И тебе… урок.
— О чём вы? — не поняла Соня.
— Сонь… Сама себе никогда не прощу, но у меня с твоим отчимом… кое-что было, — Ира подняла на неё глаза и сразу же опустила, уставившись в пол. — Видишь ли, ты — взрослая женщина, всё понимаешь. А Лёшенька… В общем, ему пятьдесят три уже было, и он к тому времени… Нет, ну не то, чтобы совсем, но ведь мне было всего тридцать шесть. Сонечка, я всё знаю, как это подло, но… уступила слабости, мне ведь тоже хотелось… Володя был такой красивый, руки сильные, ох… Я держалась столько, ночью аж скрючивало. А потом…
— Зачем вы мне это рассказываете? — Соня зажмурилась в тоскливом отчаянии. — Слава Богу, мама не знала… И я не хочу знать!
Ну вот, ещё одним горем для Мары больше, хоть это и в прошлом, и ей теперь всё равно… Но зато Соне будет ещё тяжелее. Значит, и лучшая подруга её предала.
— Мама… — Ира посмотрела как-то странно, — в том-то и дело, что знала. Она нас застала.
— Как это? — Соня изумлённо уставилась на неё.
Она не помнила никаких конфликтов по этому поводу. Может, как-то сгладилось между ними потом — уже после развода с Вовой? Но Ира всегда приходила в их дом, без длительных перерывов, и до последнего момента была самой желанной гостьей. Выходит, мама «по-божески» помогала своей обделённой мужской лаской подруге, добровольно предоставляя ей мужа? Ну нет, это уже чересчур!
— Я… сама не пойму. Но она всю жизнь вела себя так, как будто не знает. Я — вот тебе крест, больше и смотреть на Володю не могла, так мне было стыдно, — заспешила Ирина. — Тогда Анечка приболела, и Мара не повела её в садик. А у меня — отпуск как раз, я сама и напросилась с маленькой посидеть. Мама твоя ушла на работу, ты — в школу, Анечка уснула, а мы… В общем, Мара вернулась — беспокоилась за Анечку, ты же её знаешь, проведать прибежала. Ну а мы тут… в самом разгаре. Мара посмотрела и ушла в кухню. Стала там чем-то греметь, разогревать. И всё молчком. Я, конечно, одеваться. Хотела просто убежать, а не смогла. Вова так презрительно хмыкает — мол, она сама виновата, не додаёт, старая стала. Может, она даже слышала, не знаю. Я выползаю на кухню — слезами обливаюсь, в ноги ей грохнуться готова. А она так спокойно ко мне поворачивается: «Ира, обедать будешь? Я всё разогрела, садись…» И я — представляешь — села! И Вова пришёл — и стал жрать! И так мы молча обедали, а она нам подавала. И мы все делаем вид, что ничего не было. Я с тех пор борщ вообще есть не могу… Давлюсь сразу, как вспомню.
— А потом?..
— Потом… Я внушила себе, что она ничего не видела. Называется, не верь глазам своим. Но к Вове больше — ни-ни. Хотя он и пытался…
— А мама… — Соня была потрясена. — Как она… дальше…
— Сонечка, она и раньше знала, что он ей изменяет. И всё ему прощала. Я не знаю, сумела бы вот так или нет, даже если бы очень любила…
— Я не про Вову, — жёстко сказала Соня. — Про Вову я и сама знаю. Как она дальше с вами… не понимаю…
Ирина скривилась, словно собиралась заплакать.
— И я не понимаю, — обречённо кивнула она. — Она должна была прогнать меня, навсегда. Пожалела, наверное… Ведь тогда бы и Лёша всё понял. И… Сонечка, у меня же никого, кроме неё… никого дороже. Даже детей своих — только вы. А ты? Ты бы простила? Смогла?
— Нет, не смогла бы, — резко сказала Соня и отодвинула стул. — Зря вы мне это всё рассказали.
Она уже поняла, что не похожа на мать. Что предательства не простила бы Мите никогда, не то что самого факта — даже вожделеющего взгляда на другую женщину. Что её требования к людям намного отличаются. Мара, возможно, была почти святой. Но Соня могла быть только собой.
— Ты теперь будешь меня презирать, да? Ненавидеть?
— Кто я такая — презирать? А ненавидеть… Если мама не ненавидела…
— Пойми, для чего я это тебе рассказала, — обрадовалась Ира, подобострастно ловя её взгляд. — Не только ведь ради себя, чтобы облегчить… Подумай: если ты не сможешь простить измену, этот парень — не для тебя.
— Пожалуйста, тётя Ир, можно, я пойду?
— Соня, Соня, ты только пойми — я желаю тебе, чтобы ты не повторяла судьбу Марочки!
— Оставьте меня в покое, наконец… — умоляюще произнесла Соня. — Вы все живете, как вам нравится… Дайте и мне жить!
— Соня! Но кто же тебе посоветует… Ты на меня очень сердишься, да?
— Я не могу больше… Мне очень плохо, — сказала Соня. — Отпустите меня.
***
Неприятности. Снова не до Бориса.
Ира посеяла в её сердце новую боль. Нет, Соня всецело доверяла Мите — когда была в здравом рассудке. Но помрачения, когда она оставалась одна, между его звонками, не зная, где он и что делает, находили на неё всё чаще. Она не боялась, что он изменяет ей сейчас. Она боялась представить, что это случится когда-нибудь. Красочная картинка, нарисованная Ирой — чтоб ей! — стояла перед глазами. Вот Соня прибегает домой, как тогда мама, входит в комнату и видит… Митя в постели с Катей, целует её, ласкает… или — всё то же самое, только с Наташей, этой короткошеей грудастой девицей — Соня прекрасно представляла её обнажённой. Как в страшном сне привиделось ей однажды, что Митя изменяет ей с Анькой. Ведь для Мары Ира была больше, чем родная сестра. Что, что бы тогда сделала Соня? Ушла бы, далеко-далеко, шла бы так — дни, недели, годы и никогда, никогда не возвращалась!
Митя замечал, что с ней что-то происходит, но не могла же она рассказать ему это… Конечно, он высмеял бы её, утешил, но что толку, если он сам не знает, что будет с ним завтра — ведь люди меняются.
Соня тоже замечала, что Митя бывает подавлен или расстроен, и понимала, с чем это связано — мать продолжала действовать ему на нервы. Визит Валерии ничего не изменил, и в бескорыстность Сони никто не поверил — мать утверждала, что та отказалась от крохотной части, дабы когда-нибудь заграбастать себе всё.
На следующей неделе неприятности навалились на Соню, как снежный ком. В среду случилось сразу два события. С утра ей, действительно, пришла повестка в суд — значит, Вова не пошутил. Всё утро Соню трясло от негодования и предчувствия нервотрёпки, хотя Митя, как мог, успокаивал её по телефону. В этот день она отрабатывала Людмиле Алексеевне одолженную смену. А в тихий час за Соней снова прислала Нина Степановна.
Соня шла и гадала, что же на этот раз. Подкупать её уже приходили, настала, очевидно, пора угроз. Но Калюжные, оказывается, предпочитали действовать. Нина Степановна, опустив глаза в стол, призналась Соне, что вынуждена её уволить.
— Пойми, Сонечка, я сама себе не хозяйка. Я ведь предупреждала — не дадут они тебе жизни, это такие люди! Я здесь работаю только благодаря Валентине, стоит ей слово сказать, и… Она с самого начала требовала тебя выгнать, но я всё кормила её «завтраками» — мол, сменщица болеет, заменить некем. Ну а в понедельник она мне уже ультиматум поставила.
Заведующая сама чуть не плакала, но Соня выслушала её спокойно, не проронив ни слова. Если подумать, то всё это можно было предвидеть. Просто Соне нравилось жить так, словно Калюжных не существует.
— Я два дня тебе сказать не могла, сердце кровью обливалось — мне таких работников, как ты, днём с огнём не сыскать, — сокрушалась Нина Степановна.
— Ну что вы, — ответила Соня, — незаменимых людей нет. Сюда очередь выстроится из желающих.
— Очередь-то очередь! — в сердцах воскликнула заведующая. — Да только таких, чтобы по-настоящему любили детей и умели работать… Да разве в работе одной дело! Я же тебя с детства знаю и люблю! Всю голову сломала — что же придумать… Даже пристроить тебя некуда — теперь тебя даже в муниципальные заведения не возьмут, у них всё под контролем! Вообще она требовала тебя по статье уволить. Но я на свой страх и риск сказала, что заставила тебя написать вчера по собственному желанию, и что приказ уже выпущен. Мы тебе трудовую сегодня в течение дня отдадим.
Соня видела — Нина Степановна не лукавит, она искренне сожалеет, да и действительно ни в чём не виновата — ради чего ей выдерживать подобный прессинг? Чтобы полететь с этого места?
— Да не переживайте вы так, — сказала она. — Вы столько для меня сделали… Я всё понимаю, правда. Давайте, я напишу заявление задним числом.
Соня взяла бумагу и принялась строчить заявление — даже руки у неё не дрожали. Только в голове колотилось гневное: «Ладно, Валентина Юрьевна, ладно… Думаете, так вы меня сломаете? Не дождётесь! Пусть ваш сын видит, что вы из себя представляете!»
Соня вернулась в группу, спокойно объявила Надьке, что уходит. Та ничуть не удивилась — в садике давно недоумевали, для чего теперь Соне работать. Потом забежала Танечка — впервые за долгое время. Она немножко поворковала, даже выразила что-то вроде сожаления, но явно придерживалась общей точки зрения.
Соня держалась хорошо, даже подтвердила, что денег у неё теперь столько, что ходить на работу, да ещё так рано вставать — вовсе не обязательно. Муж, мол, требует варить обеды и убираться дома. И только когда она начала поднимать детей на полдник, отчаяние нахлынуло на неё в полной мере.
Малыши подбегали к ней, обнимали, что-то говорили, а у неё в горле стоял ком — она не знала, как смотреть им в глаза, как сказать, что бросает их, оставляет с Надеждой Петровной. Соня даже не догадывалась до настоящего времени, как много значит для неё детский сад, насколько она привязана к каждому ребёнку. Она мрачно представляла, как Надька вытягивает из постели Вадика мокрую простыню и позорит его перед всей группой. Или как издевается над Настиной мамой, рассказывая ей таким тоном, словно рубит дрова, что девочка неадекватна и не способна к обучению…
Мужу Соня звонить не стала — боялась разреветься при детях. Вечером, раздав всех ребят родителям, она принялась собираться. Оказалось, в кладовке скопилась целая куча личных вещей — сменная обувь, пара шарфов, запасные перчатки, какие-то тетрадки и подаренные детьми рисунки, которые не стоило оставлять Надьке.
Халат тоже был её собственным — помнится, Соне не понравился фасон выданного ей казённого. Она аккуратно сложила его — неужели больше никогда не придётся надеть? Неожиданно раздались шаги в коридорчике, и она, обернувшись, увидела Митю — не дождавшись на улице, он поднялся в группу.
— Ты чего закопалась? — спросил он.
Собирался обнять, но Соня смотрела на него таким прозрачным, невидящим взглядом, что Митя замер на месте.
— Что-то случилось?
— Меня уволили, — бесцветно сообщила она. — Вот, укладываюсь. Представляешь, так детям и не сказала. Надо было сказать… а я не смогла. Придут завтра, и…
Соня не выдержала, закрыла лицо руками, отвернулась к шкафу и разрыдалась. Митя секунду пребывал в ступоре, потом произнёс очень грубое слово, из тех, что не говорят в адрес родителей. Он даже не сомневался, чьих рук это дело.
Но через секунду опомнился и бросился успокаивать Соню.
— Сонечка, родная, пожалуйста, не надо… Всё это пройдёт… и ты снова вернёшься! Ты — самый лучший воспитатель на свете, это я тебе говорю! Не надо, им только в кайф, что ты будешь страдать, они этого и хотят. А ты не будешь, да? Мы ведь уедем с тобой, и там ты устроишься на работу…
— О Боже, Митя! — Соню словно ударили. — А ты? А тебя… Они же и с тобой так же… Чтобы нам не на что было жить — вот чего они добиваются! Чтобы ты за подачкой к ним прибежал! А ты говоришь — не считают за деньги…
— Сонь, нет… не из-за денег это… ну, не только… Это — месть. Узнаю мамину руку!
— Мить, всё равно… Надо быть готовыми ко всему!
— Нет, не волнуйся, — как-то смущённо произнёс он. — Меня не прогонят.
— Да почему ты так уверен?!
— Ну… они же просто хотят доставить тебе неприятности. Мать не допустит, чтобы я голодал.
— Да она всё сделает, лишь бы ты вернулся! Отрежет тебе все пути!
— Нет, Сонь, — твёрже сказал он. — Меня не уволят.
— Почему?! — Соню выводила из себя его убеждённость.
— Потому что фирма… Ларисина.
Соня несколько секунд переваривала информацию. Супруга Калюжного больше ему не подчиняется. Мало того, всё делает ему назло. Значит, сейчас она невольно — на стороне своего пасынка.
— И почему я об этом только сейчас?..
— Ну… я же сказал тебе, что устроился сам. Чтоб ты не говорила: «Всё папа твой»! Но я, и правда, сам! Через отдел кадров прошёл и фамилию материну назвал — специально, интересно было: возьмут, не возьмут. Лариска даже не знала сначала. Потом решила — отец собирается мне фирму отдать. Она бы и не возражала тогда, у неё рестораны… Но я отцу сразу сказал — хочу, как все, с нуля. Мне не нравится, когда пацанам бизнес дарят — ни за что, ни про что.
— А… Наташа… она тоже там работает? — не выдержала Соня.
— Натк… то есть Наташка? — быстро поправился он. — Нет, конечно. Она вообще не работает, учится на дневном. Сонь, ну ты что, опять?
— Ладно, ладно, я так… — отвернулась она. — Пойдём домой, я очень устала.
Продолжение - глава 22.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20)
Навигация по каналу Галины Маркус
___________________________________________
Обложка - Елена Юшина. Иллюстрации - Олег Ильдюков