Привет мои занятые, совершенно неуловимые друзья, Ваш Читающий Кот сегодня разбудит книгу, ходившую по краю сонливого острия. Ну, на моей-то полке она уже выхрапывала такие рулады, что соседям было слышно, так что откладывать ее и дальше, было постыдно и никудышно. Вы, наверное, заскочили, мол, «Так, что там, что там, давай-ка поживей доставай свои тузы, да я погнал» но я, знаете ли, вознамерился хорошенько потрясти свой аргументированный арсенал. Я расскажу вам о книге, про которую слышал абсолютно каждый, но часто обходил ее стороной, утоляя чем-то другим свою жажду. Видимо, моя предсказуемая любовь к классике никогда не будет осовременена, встречайте, в нашей светской гостиной - Лев Николаевич Толстой и его «Анна Каренина».
Снова, снова и снова…бесконечное множество раз, подобные произведения игнорируются, потому что слишком часто мылили глаз. Я ведь и сам тому наглядный и банальный пример, сколько раз я гнал в другую сторону свой читательский ветромер. И это при моей безграничной любви к Толстому! Прямо скажем, недвусмысленно указывает на мою черепную гематому. Если учесть, что я так долго ее игнорировал, значит, я действительно как-то нескладно функционировал.
В общем, дела обстоят так: моя рифма не успевает за беспокойными пальцами, поэтому накроем ее на время дремотными одеяльцами. Я немного выпущу свой нервный, неугомонный пыл, а попозже снова запрягу свою пару стихотворных бегущих кобыл.
Святые отцы! И как же мне снова не возмутиться тем, в какую ипостась унесли эту книгу? Ну почему все так бесконечно любят повторять друг за другом, говорить только то, что уже сказано кем-то другим, и пересыпать свои «откровения» этой заурядной звенящей узостью, которую по узколобию своему считают единственно возможной, еще и «красиво ими оформленной» истиной. Я, на минутку, отнюдь не считаю, что для описания события/ книги/ автора/ жизни/да чего угодно/, необходимо и непреложно следует изъясняться высокопарно и гулко, наоборот, я очень люблю простые и спокойные слова. Но слышать, как они опускают произведение до уровня односложной гаммы: «Измена и ее последствия», языком, который считают колоритным и выразительным, выше моих сил. Видеть, как они культивируют эту безобразную манеру повторения одного и того же, укладывая, самым вульгарным образом, на какие-то бульварные подмостки колоссальный и многогранный труд, это извините, тут уж никакой лукавый злата звон меня не заткнет. Возможно, кто-то мог бы в ответ обругать мою несдержанную манеру изъясняться фигурно и выспренне… Ну, тогда ладно, прошу прощения. Просто это немного отбивает скверный привкус окружающих банальностей. Я, если позволите так выразиться, не люблю заходить через главный вход. Там всегда толкучка и много болванов. А вот служебные, или там, запасные, эти уже интереснее. Еще и на тайных посетителей можно наткнуться, если повезет. А они господа преинтересные, всегда прячут в карманах какие-нибудь удивительные истории. Ну или хотя бы спички, на пример. Интересный ракурс - всего-навсего мое интеллектуальное требование, общий итак всем видно.
Может быть, конечно, я здесь тщетно грохотал на целый неприлично-длинный абзац, и вы уже серьезно решили свернуть меня как трухлявый старый матрац. Но погодите уносить меня на заваленный всяким хламом балкон, я еще вам тут подожгу ацетон.
Я повторюсь, эта книга отнюдь не ограничивается понятиями о верности и предательстве, давайте не будем участвовать в последующем укрывательстве. Разрушим строй этих ложных в своей неполноценности представлений, и добавим несколько озаренных чувствительностью смятений. На утесистой, пыльной дороге этих страничных судеб, голос их тлеющей страсти горек и безрассуден. Копаясь в этих ранах сердца, ты вдруг начинаешь уметь видеть,- волшебство красноречивой скорби и ее способность возненавидеть. Ты вдруг находишь этот страшный след их роковой воли, и чувствуешь оттенки этой стихийной боли. Ты видишь людей, не умеющих любить не погибая, и эта любовь влечет в неотвратимое отчаяние ввергая. Страницы этой книги зажжены таким огнем, который обжигает пальцы и слепит даже ярким днем. Замкнувшись твердой стеной своих испепеляющих мыслей, они отметают все оставшиеся формы здравомыслий. Они низвергают твердыню гордости и пламенного духа, и на месте чьих-то жизней остается одна лишь разруха. И в эти проломы развалившихся хмурых зал, светит тусклое солнце того, что ты прочитал. Я упивался восторгом созерцания этого бегства вглубь души, и оставил при себе эти кровные барыши. Не спешите обороняться от того, что только что прочитали, в этой книге есть такая чистота, которую многие в себе не воспитали. Толстой, позволил себе на прощание, ополчиться оружием славным, - он сделал крепкую, нравственную любовь в жизни этого произведения - самым главным. Я рад, само собой, что он решил показать в итоге, силу самого светлого чувства, а не завершать все и делать упор на губительное безумство. Это удивительная и прекрасная редкость друзья, дочитать нашего классика и не обнаружить у себя под дыхом его увесистого кулачья. Это был неожиданный и такой желанный подарок, как самому нуждающемуся и обделенному- пачка бесплатных контрамарок. Могу на перечет назвать все произведения, в которых наши столпы литературы не сотворили со мной изнурительного измождения. И как бы я не любил чугунную , пробивающую книжную силу, я не всегда в состоянии тащить на себе эту напившуюся горем верзилу.
Поэтому ребята, если вы откладывали ее считая, что тут все только нравственный и душевный гнёт, то я вам искренне советую, проведите на своих полках внимательный бухучёт. И может быть кто-то из вас новую жизнь в эту книгу вдохнёт, и еще одно заблуждение бессильно падёт. Ну, а пока…
Ваш тайный посетитель еще зайдет. Думаю, вы и сами знаете, где тут служебный вход. Спички и пару историй, я положил на комод.