Заходит он к Петровне вечерами, когда у той с домашними делами покончено, когда она неизвестно отчего вздыхает, слушает мурлыкание кошки, вспоминает прошлогодний ливень, словом, все, что не воспринимается и не слышится в сутолоке дня.
– Да-а-а, – не скрывает зевка она, – Что ты за человек, ей-богу! Сам о себе не знаешь, а уж с других и подавно какой спрос. Вот хотя бы с меня, старой.
Петровна опускает в таз с горячей водой натруженные за день ноги. Он глазеет по стенам, по потолку, потом будет спрашивать о Полкане, о курах, о внуке Петровны Витьке, бубнящего урок в соседней комнате, обо всем на свете, но не о главном для себя.
– У нас в Алёково, – понятливо вздыхает Петровна, – Были такие по фамилии Рожновы. Драчуны известные. Где какой зажор – там, само собой, Рожновы. Или девки у Чуркиных. Кто брал у них девку, то уж твердо знал – девка чистоплотная, работящая. Вот как. А ты спроси нашего Витьку: кто вы такие – Мосейки? Чем отличаетесь от других? Не знает. А может, там, по Витькиной-то мужской линии, есть чем гордиться, честь блюсти? Или, напротив, поостеречься? Нет. Всякий с нуля начинает. Так что ты не один такой гордый.
Петровна накидывает на ноги плед, чтобы дольше сохранить в тазу тепло, и уже напрямую спрашивает:
– Что, опять накатило?
– Опять, – с готовностью отвечает он.
Петровна задумывается, словно решает про себя, как с ним поступить. Хотя знает, что ничего не надумает.
– И как это оно у тебя происходит? Как зараза какая, пра слово!
– Не знаю.
– Да как так не знаешь? Пора бы и знать!
– Звезды нынче какие-то...
– Ага, – говорит Петровна, – «Звёзды». Ох-хо-хо…у кого что болит.
– Я стих сочинил, – произносит он.
В доме становится тихо. И в Витькиной комнате.
– Ладонью провожу по земле. Это не шершавая корка асфальта. Я трогаю рукой планету. Планету Земля. У меня есть слова. У меня есть силы. Но без тебя они мучают. А ты улетаешь по неизвестной орбите. И я догадываюсь – навсегда.
– Ага, – говорит Петровна и клянет себя, что не может сказать ничего другого.
– Такими стихи не бывают, – появляется в дверях Витька, – Это не стихи. Не складно.
Петровна живо оборачивается к нему.
– О! Явился не запылился! Грамотные какие они пошли! По нынешним-то временам они еще в животе у мамки девять классов кончают, а как появятся на свет, так сразу в техникум!
Витька хочет уйти, но Петровна продолжает:
– Посмотри на себя. На кого ты похож? Рубаху распустил. Лохматый. А губа! С губой что?
– Спрашивала уж. Чего десять раз спрашивать!
– Слава богу, до десяти считать научился. Все выучил?
– Ну.
– Вот и спать пора. Да. Вон и Полкан голос подает. Чего это он? Луной что ли не доволен?
Петровна в замешательстве взглядывает на гостя, будто наступил ее черед говорить о Полкане, Мурке, скрипящих половицах, дымоходе.
– Пойду, – говорит он.
– Ага, – уже и не ищет других слов Петровна.
– Господи, – шепчет она, когда гость уходит, – Вот так поневоле подумаешь: лучше б пил или какой другой грех имел. Хотя, не приведи, Господи, разных этих грехов, ох-хо-хо…
Не поднимаясь с табуретки, не вынимая ног из таза, она стягивает с кровати покрывало, расправляет одеяло, взбивает подушку. Витька стоит рядом.
– Сбегай на двор, грамотей, да ложись. Родителей не дождешься. Они у нас народ занятой.
Витька выходит на крыльцо, пускает струю на лопухи.
Поднимает лицо к небу и в ужасе замирает.
– Ба… Баба! – выговаривает он и несется в дом, – Баба! Там! Посмотри!
– Что? Что там? Да что там, Господи!
Оставляя на полу мокрые следы, Петровна ковыляет к двери. Витька пропускает бабку вперед и, прячась за нее, указывает в небо.
Там, в жутком безмолвии, между крышей дома и крышей сарая, распластался хвост кометы.
– Господи, – шепчет Петровна, – Господи, а эти где-то шляются! – ругает она родителей Витьки, – Дело пытают, или от дела лытают. Не до дитя им. Спихнули бабке. Иди в дом, Витя. Иди.
Они переглядываются. И не уходят.
Им чудится какая-то связь между явлением в небе и стихом вечернего гостя.
Хвост кометы на глазах тает.
– Страсть-то какая! Что ж мы стоим-то? У меня ноги из тепла и ты нагишом. Прохватит разом. Много ли надо старому да малому. Пошли, Витя, пошли, милый.
Как совсем маленького, Петровна укладывает Витьку с собой. Оба не могут уснуть. Оба молчат.
– Что это, ба? – шепчет Витька.
– Комета. Сколько лет прожила на свете, а увидеть довелось впервой.
– А он – чего?
– Он? Ох, спроси что полегче, – Петровна надолго замолкает, а после длительной паузы продолжает, – Иногда замру перед простым подсолнухом. Головой ведь за солнцем вертит. Неужто он живой. Может, все от одного и того же зависит.
– От чего?
– Если бы знала. Переворачивайся на бок и спи.
Но Витька скоро снова оказывается на спине.
– А что делать будем, ба?
– «Что делать», – Петровна опять надолго замолкает, – А что нам остается делать! Только одно. Принимать всё, как есть. Ох, сорок сорок – сорок морок. Спи, родной. Утром все встанет на свое место.
Автор: Юрий Калинин.