Он слишком поздно сообщил о приглашении, и они не успели купить Соне наряд, да и не было средств шиковать. Митя переживал, что не может сделать для неё даже такой малости, но всё равно до конца не понимал, как важно ей хорошо выглядеть перед его знакомыми. Ему-то казалось, что она и так самая лучшая.
Возможно, правдивость Жени, когда он честно объяснял Соне, что любит её такой, как есть, и заслуживала уважения. Но теперь она знала, как важно, чтобы на свете существовал мужчина, в глазах которого ты самая красивая, и все твои недостатки — это достоинства.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава16, глава 17)
Митя, и правда, не смотрел, как другие, на всех привлекательных женщин подряд — по крайней мере, в её присутствии. И всё-таки Соня частенько комплексовала. Более юных и куда более красивых — вокруг пруд пруди. Она пыталась увидеть себя мужскими глазами, и сравнение почти всегда получалось не в её пользу. Вот и сейчас — Соня элементарно боялась. Боялась, что, оказавшись среди юных красавиц, Митя взглянет на всё иначе, поймёт, что отказался от стольких возможностей. Нет, не верить его любви Соня не могла. Но страх разочаровать его, стать для него нежеланной, порой накатывал на неё мрачной волной, и тогда мир вокруг сразу темнел.
Решить, в чём она пойдёт в ресторан, оказалось нетрудно, раз уж пришлось выбирать из того, что висело в шкафу. Соня приготовила тёмно-серое платье-футляр с отрытыми рукавами — по крайней мере, оно выглядело новым и идеально подчеркивало фигуру. Мите оно тоже понравилось, он заявил, что короткое (наряд был выше колен) Соне очень идёт — у неё красивые ноги. Правда, муж не знал, что именно в этом платье она познакомилась с Женей: мать потребовала надеть его на день рождения Ирины.
В понедельник в стране объявили выходной — День народного единства пришёлся на воскресенье. В садике как раз проводили давно запланированный Праздник Осени — по теории Нины Степановны, в выходные удаётся собрать не только мам, но и вечно занятых пап. Родители не роптали, и мероприятие прошло без накладок. Яна с Викой, как обычно, назубок выучили все танцевальные движения, остальные с разной степенью успеха повторяли за ними. Настя, конечно, постоянно наступала своим соперницам на длинные подолы их дорогущих платьев (вот бы Соне такое для ресторана), но без видимого результата, так что в целом выступление удалось.
А Вадик так и не пришёл. Соня уже очень беспокоилась. Она сама не знала, почему её так трогает именно этот ребёнок — в группе регулярно болело по несколько человек. Может, потому, что мальчик одинок, имея родную мать, а Соне в своё время, наоборот, повезло с неродной?
После работы они с Митей, как и договаривались, отправились за подарком. Накануне Соня с трудом удержала возглас, узнав стоимость презента, с которым не стыдно явиться на день рождения, да и то — по самому скромному варианту. Митя и сам жалел, что согласился, и придумывал благовидные предлоги для отказа. Но теперь настаивала уже Соня: пусть его родные знают, что у него всё в порядке. Она сняла с книжки сумму, равную своей месячной зарплате — деньги, накопленные для неё Марой, таяли на глазах.
Во вторник Митя должен был зайти за ней в садик. Они собирались ехать в ресторан на маршрутке, а обратно разориться на такси. Платье пришлось нести в пакете, его предстояло ещё отгладить в тихий час. Придя в садик к двенадцати, Соня застала Надьку в пресквернейшем настроении. Дети боялись даже чихнуть, чтобы не попасть ей под горячую руку. К Насте, разумеется, это не относилось. Она уже минут пять как подливала суп из своей тарелки в компот флегматичному Мишеньке, дремавшему над вторым, а тот, как и Надежда Петровна, ничего не замечал. Соня предпочла промолчать: компот, в конце концов, супом не отравишь, а если Надьку сейчас разозлить, она отправит девочку мыть унитаз или запрёт в кладовке. Тогда Соне придётся скандалить со сменщицей — а на это нужны нервы.
Причём Надька чётко знала, кого из детей можно наказывать, а кого — не стоит, в зависимости от характера и положения их родителей. С вечно виноватой Настиной мамой можно было не церемониться, и это просто выводило Соню из себя. Но — нет... Нет, только не сегодня!
— У тебя что-то случилось? — вложив в голос как можно больше сочувствия, поинтересовалась она, когда детей уложили.
Надька любила пожаловаться на тяжёлую жизнь, и, выговорившись, становилась на некоторое время добрее.
— И не говори. Брат припё рся! И мать его пустила! — сменщица произносила слова, как будто давала отмашку, громко и отрывисто. — Видишь ли, у него нога! Да хоть бы он тысячу раз сгнил уже, лишь бы в моей квартире не появлялся!
— Подожди… ты же рассказывала, он у любовницы живёт.
Надькин брат недавно вернулся из тюрьмы, где отсидел за пьяную драку — по большому счёту, просто оказался не в том месте не в то время, да ещё был нетрезв. Супруга, пока он отбывал срок, развелась с ним и выписала его из квартиры, а он своих прав доказывать не стал, познакомился где-то с женщиной и поселился у неё. Надька постоянно боялась, что Вася заявится к ним, но одно время он только их навещал, играя сестре на нервах. «Не могу же я сына родного за дверь выставить!» — говорила мать. «Сама его распустила… любимый сыночек! А теперь мой ребёнок должен видеть эту грязную м раз ь! — бесилась Надежда. — У него наверняка туберкулёз, вши… от него воняет. А моя ванная — для такой швали, что ли? Пусть у своей ш лю хи моется!»
«Ш лю ха», однако, быстро привела мужика в порядок, но сейчас он, похоже, опять сорвался, запил, и женщина не выдержала. И вот, оставшись на улице, Василий всё-таки пришёл в родной дом.
Соня обычно молчала, слушая Надькины рассказы — не поддакивала, но и не спорила. В конце концов, у неё нет маленького сына, и она не знает, что такое «ребёнок прежде всего». Да и пьяных сцен она насмотрелась в детстве, и, хотя Вова не стал законченным алкоголиком, радости жить с ним под одной крышей было мало.
— …Гангрена, небось… чтоб он сд ох поскорее, — Надька словно заколачивала голосом сваи. — А мать ещё ползает, смазывает ему. Внуку родному царапину ни разу не смазала. Ну, я ей всё сказала. Что квартира на меня записана, вот слава-те Боже, приватизировала. Что я ради сына костьми лягу, но нормальную жизнь ему обеспечу, чтобы эта тв а рь у него перед глазами не маячила!
— А мать?
— Вопила, конечно. Только сделать-то ничего не может. Закон на моей стороне. Ну, да он сам выпе рся. Нахамил, уголовник — набрался на зоне словечек-то. А потом благородного взялся изображать: ноги, мол, моей тут больше не будет. А я ему — скатертью дорога. Так мать теперь лицом к стенке лежит, типа рыдает. Тьфу, даже разговаривать с ней не хочу. Нет, дочь она не пожалела. Внука не пожалела. А этого подонка…
— Надь… — не выдержала Соня. — А тебе-то совсем его не жалко? Брат всё-таки…
— Совсем, — жёстко ответила Надежда. — Какой он мне брат!
— Но куда же он пойдёт… — робко начала Соня. — Он же погибнет… сейчас холодно… Да и болен он. Может, в больницу его положить с ногой-то? А потом закодировать можно.
— Пусть к своей ш лю хе идёт. Пусть она его кодирует… или к дружбанам-доходягам. Нет, а почему я должна расплачиваться за него? Сейчас везде — и скорой помощи денег дай, и в больнице, чтоб приняли. И всё от ребёнка оторви, да? Ему не купи, да? Да и кто его положит — ал каша грязного? Я-то в чём виновата? Я его таким не воспитывала. Я, что ли, пила, гуляла, в тюрьму угодила? Ребёнок мой чем виноват, что должен с бабкой в одной комнате спать, пока этот, как барин, на детском диванчике… Я эту комнатку каждый день вылизываю, а теперь — свинарник разводить? Нет, а чего ты уставилась? Осуждаешь, что ли? — врубилась вдруг сменщица. — А ты бы как на моём месте, пустила и расцеловала?
— Не знаю… мне просто… страшно бы стало.
— Что — страшно?
— Вдруг с ним что-то случится… и это на моей совести будет. Даже если бы я его ненавидела — всё равно страшно. Как потом… ТАМ отвечать? — Соня подняла глаза вверх.
— А, прекращай! — отмахнулась Надька. — А если там — ничего нет? Так и здесь теперь не поживи, как человек?
Она принялась деловито выуживать ягоды из компота и класть себе в рот. Потом вдруг задумчиво уставилась в стенку.
— Знаешь… — произнесла она вдруг совсем иным тоном. — Я бы не хотела… чтобы там кто-то был. Чтобы вообще после смерти что-нибудь было. Не-а, не хочу.
— Почему? — изумилась Соня. — А как же тогда жить, если там ничего нет?
— Если там кто-то есть… он отправит меня в ад, — мрачно ответила Надька.
И снова принялась поедать сухофрукты. А Соня, обалдев, только смотрела и думала, что ничего не понимает в людях. Только сделаешь о ком-нибудь вывод, а оказывается, всё не так просто.
Она глянула на часы — сейчас Надька уйдёт, и Соне предстоит весь вечер думать о предстоящем походе на день рождения. Ей стало вдруг так одиноко, так тоскливо… Смешно, но только с Надькой и можно было теперь пообщаться, больше здесь разговаривать стало не с кем.
— Слушай, — вспомнила Соня. — Что-то не могу дозвониться дедушке Вадика. Вчера весь день пробовала, не подходит. Вдруг со стариком что случилось, а мать в больнице?
— А ты что — не знаешь? — удивилась Надька. — Она ж померла.
— Кто — мать? Как?! Когда?!
— Да так, — равнодушно откликнулась сменщица. — В выходные, говорят. Кровоизлияние в мозг — и адью. А что — и так, и так у парня мамки не было. Лучше никакой, чем такая, не в себе... Кому бы она теперь на шею-то села — старик сам на ладан дышит! Не родная дочь, тем более. Да ещё руки распускала на деда и Вадьку. Всё им легче, если уж честно.
Если уж честно, то так оно и было, но Соня не могла успокоиться.
— А чего ж ты молчала?
— Ой, да утренник, суета, забыла. Своих проблем куча. Все знают — никто тебе не сказал?
— Некому… — усмехнулась Соня. — Со мной мало кто разговаривает.
— Да не дёргайся ты. Вот я тебя не осуждаю. Не моё это дело. По мне — живи, как тебе лучше, пока есть возможность, потом не будет. Мой тебе совет — повезло, так пользуйся сейчас от своего Калюжного всем, чем только можно. За лети от него. Хотя… тут осторожно надо. Ещё бросит с ребёнком, и будешь, как я — куковать. Тогда деньги требуй, не скромничай. Ну, тебе, конечно, виднее, как сильно он на тебя запал. Слушай. А у него приятеля нет, из богатеньких? Познакомила бы.
— Надь, подожди… А что же… где дедушка-то?
— Да похороны же как раз сегодня были. Когда ему с тобой говорить.
— И что он теперь делать будет — один?
— Что раньше делал, то и будет. Как будто от матери прок был. Пенсию дед получает, как профессор; сын в Москве, подкидывает ему иногда. Опять же — Нина наша скидки для них добилась, в элитном садике держит, другая бы давно погнала. Вообще я б на месте деда отправила Вадьку в интернат — Нина давно предлагала. Сын профессорский в Москву зовёт, не отрекается. А этот — святой человек! Чужую родню бросить не может.
Конечно, Надька всегда была циничной и грубой, Соня давно не обращала на это внимания. Порой сменщица, действительно, резала правду-матку, такую, что другие подумали бы, да не сказали, не стеснялась признаваться в своём эгоизме открыто: мол, плевать ей с большой колокольни на мнение лицемерных святош. Что касается Надькиных отношений с братом и матерью — так это у неё застарелая болезнь, не поддаётся лечению, тем более что наследственная. Однако фраза про чужую родню и интернат больно кольнула Соню.
— Дед же Вадика любит… — тихо сказала она.
— Да, привязался. Ему-то, может, и правда, веселее на старости лет. А если с другой стороны посмотреть? Парню лучше среди ровесников, чем нафталином да лекарствами дышать. У них даже убраться-то некому… Подожди. Ну-ка! Тишина там! Кто ещё не спит? Щас приду — будете у меня весь тихий час стоять!
Соня встала и ушла в спальню — якобы посмотреть, кто там вертится и хихикает. Она не могла понять — почему её так мучает совесть. Словно это она, а не Надька, отправляла сейчас Вадика в интернат, а деда — к сыну в Москву. И думала, что так для всех будет лучше.
***
Можно представить, что испытывал Митя, подъезжая к «Савою» на полуразбитой маршрутке. Никто их, правда, не видел — они намеренно опоздали, но и перспектива появляться в ресторане при всех, в разгар торжества, Соню тоже не вдохновляла.
Вокруг ресторана уже были припаркованы иномарки — одна круче другой.
— А твои друзья будут? У вас с Наташей общая компания? — запоздало поинтересовалась Соня.
— Нет, не общая. Но я всех здесь знаю, у Натки всегда одни и те же, — Митя кивнул на одну из машин. — Вон, и Лёха приехал.
— Он же из твоего института…
— Ну… Он и мой друг, и с Наташкой знаком. Давно вокруг неё ходит.
«И не только вокруг неё», — возмущённо подумала Соня, вспомнив Анюту.
— А кто у него родители? Разве он входит в ваш круг?
Вопрос в свете её собственного положения был актуальным.
— У бати строительная фирмочка, бригаду сбил — коттеджи строят, отопление проводят, котлы устанавливают.
— Твой отец с ним знаком?
— Что? А, нет, конечно, это не его уровень… Сонь, да при чём тут это — Лёха нормальный пацан, не тупой, компанейский. Он мой друг.
— Ясно. И ради тебя его принимают, да?
Митя промолчал — они уже поднимались по ступенькам.
В ресторан, как поняла Соня, посторонних в этот вечер не пускали. Столы в огромном зале расставили буквой «П», как на свадьбе. Играла живая музыка — настоящий оркестр. В заведениях с подобным убранством Соня никогда раньше не бывала — даже «Парус» казался скромнее. Да ещё помещение было особым образом украшено в честь именинницы.
Митя взял Соню за руку, она мысленно зажмурилась и вошла. Помогло то, что в ресторане царил полумрак; по залу кружились цветные блики от крутящегося под потолком блестящего шара. Ей показалось, что гостей — человек сто, не меньше. Две-три парочки танцевали, кто-то сидел возле барной стойки, кто-то — за столами.
Соня старалась не смотреть по сторонам. Она держалась прямо, пытаясь выглядеть как можно уверенней. При их появлении многие повставали с мест и подошли поприветствовать Митю. Народ быстро окружил их. Митя находился здесь среди своих и, кажется, слыл всеобщим любимчиком. Вёл он себя естественно и скромно. Тут ему не приходилось ничего доказывать или выпендриваться, как тогда, на даче; про него и так всё знали. И прощали ему некоторые странности… вроде Сони. На неё смотрели снисходительно, как на очередной Димин каприз. Ну, нашёл себе парень бабу постарше, ну папаша против — кому какое дело? У каждого свои заморочки.
Если кто и не отрывал от неё взгляда — так это Наталья. Она первая подскочила к названному брату, и Дима представил девушек друг другу. Наташа повела себя очень пристойно, даже приветливо. Она сразу же заулыбалась гостье — не важно, насколько искренне, но вполне достаточно, чтобы камень упал у Сони с души. Подарок имениннице вроде бы тоже понравился.
Ларисы среди гостей Соня не заметила. Она поняла, что сможет дышать среди этих людей какое-то время и несколько успокоилась. Конечно, она чувствовала себя здесь дискомфортно, как и всегда в больших компаниях, но никто не проявлял к ней открытого негатива, не тыкал в неё пальцем. Все казались заняты собой, общались и развлекались. Если и обсудили за спиной, то так, что она не заметила — остальное Соню не волновало.
Присутствующие были разных возрастов, в основном, конечно же, молодежь не старше тридцати, впрочем, Соня оказалась не самой, как она опасалась, старой: некоторые девушки пришли с бой-френдами или с мужьями — очень даже солидными дядями. Наташа пригласила и нескольких родственников — все со стороны матери, Митя пояснял Соне, кто есть кто, но она не запомнила. Одеты были девушки, кто во что горазд: кто в вечернем платье, кто — в джинсах и топике. Ни одной красотки по кукольному типу среди Наташиных подруг не оказалось, а уж Кате никто из них и в подмётки не годился.
Да и сама именинница, к тайной радости Сони, особо выдающейся внешностью тоже не обладала. Она казалась довольно привлекательной, но и только. Ростом — немного повыше Сони, волосы выкрашены в иссиня-чёрный цвет, загар из дорогого солярия, неплохие карие глазки, аккуратный носик, качественный макияж… Соня сразу отметила коротковатую шею, которую Наташа со знанием дела зрительно исправила откровенным и весьма убедительным декольте. Девушка казалась достаточно стройной, но отсутствие ярко выраженной по сравнению с бедрами талии при малейшем отклонении веса от нормы в будущем могло стать заметным. На имениннице тоже было короткое платье — настолько короткое, что хотелось подойти и поддёрнуть. Поэтому её ноги, как и вываленная наружу грудь, невольно привлекали взгляд — и мужской, и женский. Соне очень хотелось увидеть Митину реакцию на «сестрёнку», но она не могла заставить себя повернуться к нему.
Наташа оказалась активной — подвижной, юркой, невзирая на внушительный бюст. Говорила быстро и очень уверенно. За одну секунду пересекая огромный зал, девушка подлетала к кому-нибудь из гостей, и тотчас там начинался хохот и громкие разговоры.
Соня хотела дать Мите пообщаться с друзьями, но он не отпускал её руку, даже беседуя. Он серьёзно сообщал всем, что женился, гордо представляя Соню и не замечая, что никто в это не верит. Какая ещё свадьба? Если б что было — весь город бы знал! А тут — привёл неизвестно кого. Соне даже казалось, что над ним дружески посмеиваются. Но в глаза никто не сказал ничего обидного, скорее наоборот. К Соне иногда обращались, говорили с ней «за погоду»; других общих тем, разумеется, не находилось.
Сама она на разговоры не напрашивалась, если Митя с кем-то общался — молчала и старалась улыбаться, чтоб не выглядеть букой. Никакой ущербности Соня не ощущала — для этого она как минимум должна была испытывать к собеседнику уважение, а тут — всё понятно и просто. Назвать здешнюю публику аристократией нельзя было даже с натяжкой — Надька проявляла куда больше благородных манер и образованности, чем Наташины гости. Обучение в престижных ВУЗах придавало высокомерия интонациям, но не содержательности разговорам. Одень их по-другому и посади в ПТУ — впишутся замечательно. Митя и здесь выделялся — и манерами, и взглядом, да и обращались к нему, как к старшему. Соня чувствовала за него невольную гордость.
Она почти расслабилась. Единственно, ей стало мучительно скучно. Она и в более интересных компаниях через пять минут уставала и сразу уединялась, а тут ей и вовсе оказалось нечего делать. Но Мите здесь нравилось, и Соня решила потерпеть.
Народ принялся танцевать. Наташа зажигала вовсю — она очень хорошо двигалась, сексуально и раскрепощённо. Потом началась медленная музыка. Митя сразу позвал Соню, но она воспротивилась, и он побоялся настаивать. Она сама предложила ему пригласить кого-нибудь ещё, и он неожиданно согласился.
— Да, знаешь… с Наткой надо поговорить — что у них там с отцом…
Соня только растерянно кивнула, и Митя, не подозревая о её смятении, отправился искать «сестру». Через минуту Соня уже наблюдала, как они танцуют. Нет, Митя не врал — он относился к девушке с искренней привязанностью, как старший брат. Правда, даже эта привязанность вызывала у Сони дикое раздражение. Но вот Наташа…
Девушка умело пользовалась ситуацией. Она что-то расстроенно говорила Мите, вызывая его сочувствие, при этом как бы невзначай клала голову ему на плечо, жалобно заглядывала в глаза, нежно водила рукой по его шее, трепетно, будто в поисках защиты, жалась к нему полуголой грудью, а он хмурился, слушая её, и даже погладил по голове, успокаивая.
Соня с трудом сдерживала гнев — она и не подозревала, что будет так плохо себя контролировать. Она боялась прослыть ревнивой дурой, но не могла видеть их вдвоём, поэтому потихоньку встала и отправилась в бар на другой конец ресторана. Там она села на высокий крутящийся стул и заказала томатный сок.
К её досаде, в баре тут же нарисовался Лёша.
— Привет! — он плюхнулся на соседний стульчик.
— Привет, — ответила она, хотя они уже здоровались.
— Как дела?
— Хорошо, — Соня предпочитала отвечать односложно.
— Как там Анька? Работает?
— Устраивается.
От барной стойки не было видно Митю, и Соня уже пожалела, что ушла.
— А ты… как у тебя с Димоном?
Соня не отвечала, делая вид, что роется в сумке.
— Он у нас такой… — продолжал трепаться парень. — Не как все. Ты его береги. Я-то его хорошо знаю! Я ещё на даче понял, что он на тебя запал. Эти прид ур ки ржали, а я — нет. Пусть они чё хотят болтают, а ты ему подходишь! Он у нас гений. Ему кто посерьёзнее нужен, постарше.
Ей показалось, что парень неплохо набрался.
— Спасибо… — Соня с раздражением оглядывалась по сторонам.
— А вы… вы с Анькой очень похожи, — заявил вдруг Лёша.
— Впервые слышу, — рассеянно ответила Соня.
— Нет, правда. Вы обе — такие… ну, как сказать… непосредственные.
— Ой, какой ужас… — засмеялась она. — Какие-какие?
— Не, ну я не то хотел... Вы обе… притворяться не умеете.
— Очень даже умеем.
— Не-а. Она только грубая. А ты тихая. Но я вижу — тебе здесь не нравится.
Психологические открытия нетрезвого парня были ей совершенно неинтересны.
— Глупости, с чего ты взял, — она отвернулась от него к бару, давая понять, что хочет остаться одна.
Ну, где же Митя?
— Вижу — и всё! А вот Наташка — та ещё актерка. Смотрю — бегает вокруг тебя, «садитесь сюда, кушайте это»… А сама — так бы и укусила!
— За что же? — Соня стала слушать внимательнее.
— А она давно по Димону сохнет.
— Да? А… он? — не удержалась Соня.
— Он? Да не, Димону это не надо… В своей-то семье? Это ж по-серьёзному всё тогда. А на фига гем оррой, он и так каждую может…
— А тебе она нравится? — спросила Соня, проглотив предыдущую реплику.
— Не отказался бы, — хмыкнул Лёха. — Формы у неё… что надо! Я пытался с ней замутить — беспон тово. Не, ну кому-то, наверно, даёт. Но мне, бл…, ни разу не перепало! Боится, небось, что Димону скажу… Не повезло, да? Другие могут, а мне — ни-ни…
Соне так и хотелось спросить, чего же он тогда распускал руки с её сестрой. Но к ним уже шёл Митя. Он подозрительно глянул на приятеля и нежно обнял Соню за талию.
— Чего вы здесь? Сонь, тут из дверей дует, пойдём.
— Я за соком ходила.
— Я бы тебе принёс.
— Ты был занят.
Ей хотелось наговорить ему кучу грубостей, но она удержалась. Остатки разума подсказывали, как глупо это будет выглядеть, как несправедливы рвущиеся с языка обвинения. К тому же — кругом посторонние.
— Димон! — Лёха полез к нему с объятьями. — Димон! Ты мой самый лучший дружбан… ты хоть и подл ец хороший… женился, бросил меня одного… а вот я всё равно тебя люблю! И Соньку твою люблю!
Он сделал попытку её обнять, Соня только поморщилась, а Митя нахмурился и загородил её.
— Лёх, завязывай. Ты уже лыка не вяжешь.
— Нет… дай, я её поцелую!
— Я тебе щас поцелую! — Митя начинал злиться.
Подошли девчонки и, хохоча, утащили Лёшу танцевать.
— Чего он тут? — взгляд у мужа стал почти ревнивым.
— Так просто, трепался.
— О чем?
— О том, как хочет Наташу.
— А, ну это старая песня. А ещё?
— Про то, что Наташа хочет только тебя, — Соня смотрела на него в упор.
Митя поморщился.
— Сонь, прекрати.
— Это не я придумала, да и невооружённым взглядом видно. Она к тебе липнет, как муха.
— Брось. Она к тебе хорошо отнеслась.
— Ну да… — усмехнулась Соня, но решила не продолжать. — Так что — поговорили? Насчёт её матери?
— Да… ты знаешь, тут очень серьёзно. Блин, как мне всё это не нравится!
— А что там случилось?
— Я думал, Лариска сцену ревности закатила отцу — не впервой. А тут — другое... Ладно, потом расскажу, не хочу орать.
Действительно, чтобы разговаривать, надо было перекрикивать музыку.
Тем временем настало время десерта. Вынесли огромный торт. Соня не удивилась бы, если бы из него кто-то вылез, но этого не произошло. Зато музыку, наконец, приглушили. За столом завязался разговор — так, лёгкая болтовня. Кто-то рассказывал, как отдыхал на Кипре, кто-то называл Кипр отстоем и описывал какое-то другое место — Соня впервые слышала название. Кто-то говорил про столицу — многие собирались перебраться туда, Лёхин отец уже купил ему там квартиру.
Потом ребята ушли покурить — остался только Митя. Девушки принялись обсуждать знакомых — обычный женский трёп, ничего особенного. На Соню почти не обращали внимания, даже не смотрели в её сторону, в разговор не втягивали, и она была этому только рада.
Сначала она думала о своём, но голоса стали громче, она невольно стала прислушиваться, и… ей всё больше становилось не по себе. Она начала понимать, что зря расслабилась. А через пару минут могла поклясться, что за столом идёт показательное выступление.
Наташа очень красочно рассказывала о ком-то, не принадлежащем к их кругу.
— Слушайте, слушайте, — возбуждённо тараторила она, — смотрю — идёт! Одета — как бы д ло, «made in China». Ноги — кривые, а мини нацепила. Парикмахеру её — вообще руки оторвать надо. Кожа… ну, вы знаете… Вечная аллергия, бегемот отдыхает. Плоская, как доска — а вырез до пупа. Это что — чтобы жальче было, что ли? Короче, ло хушка ло хушкой. И чё она там покупала, ей же на колготки в том бутике не хватит! Подходит такая… Ну, я в душе уже валяюсь от смеха… А сама ей: «Как дела? Что такая бледная? Не отдыхала, наверное, летом?» А она: «Загорать сейчас вредно! Солнечные лучи… кожа не восстанавливается…» Ну да, думаю, твоя-то точно не восстановится.
Общий хохот.
— Ещё бы она отдыхала! — сказала одна из девушек. — Виктор её бросил, а в Эмираты рванул с Маришей…
— У Маришки хоть вкус есть. Правда, она д ура, — высказалась другая девушка.
— Д ура — д урой, а раскрутила его на пять звёзд… — хихикнула третья.
— Нет, слушайте дальше! — в нетерпении перебила их Наташа. — Она меня спрашивает, давно ли я его видела… Даже не стесняется! Я хотела ей сказать — а ты что думала, он тебя подобрал, сейчас оденет и домой приведёт? Такой парень, как Виктор?
Все снова захохотали. Соне показалось, что Наташа бросила на неё испытующий взгляд — как будто проверяла реакцию. Да и остальные тоже поглядывали — словно невзначай.
— Да никто и не понял, чего он с ней вдруг… — пожала плечами та, что назвала Маришку д урой.
— Да она просто легла под него по пьянке, а ему-то что — плохо? Попользовал немного, и хватит, — ответили с другого конца стола.
Нет, одно из двух: или у Сони паранойя, или здесь — заговор. Роли распределены, каждый знает слова… Она чувствовала, как холодеют руки.
— Ну, подождите! — уже разозлилась Наташа. — Сейчас самое интересное. Я, говорит, машину купила. Да ты что, говорю, и что же за тачка? Да вот, говорит… И показывает… Ой, умора, девочки, держитесь крепче… я даже сразу не поняла, что это её! «Дэу Матиз»! И то, небось, всю жизнь копила…
Видимо, это стало кульминацией рассказа — потому что дальнейшая сцена напоминала гоголевского «Ревизора» — кто-то застыл в безмолвном ужасе, кто-то подавился от смеха, кто-то сполз под стол — в общем, каждый сыграл, как сумел.
— А как они вообще с Виктором пересеклись-то? Они же — небо и земля! — спросила та девушка, что говорила про Эмираты, когда всем надоело кривляться.
— Понятия не имею. Недоразумение в природе — бывают же у парней такие залёты! Ну, хоть быстро опомнился...
— Да потом — она старше на целых четыре года, это же так заметно, у неё под глазами — гусиные лапки…
— Какие гусиные лапки… у неё там уже борозды! Впору подтяжку делать.
— Так он, видать, в темноте с ней переп ихнулся, — хмыкнул кто-то.
Соня не выдержала и посмотрела на Митю. Тот безмятежно, слегка насмешливо улыбался — видимо, почти не слушал их трёп, смотрел на девчонок снисходительно и слегка иронично. То, насколько этот рассказ может быть связан с его личной жизнью, ему даже в голову не приходило. А Соня была уверена — каждое или почти каждое слово здесь про них.
Возможно, у неё попросту мания преследования, убеждала себя она. Люди часто бывают бестактными, не думая, что и при ком говорят. Да и что они могли знать про Соню? В конце концов, она работает в элитном детском саду! Никто же не знает, сколько она получает и где одевается… И морщин у неё пока не заметно, и ноги совсем не кривые…
Внезапно Соня очнулась. О ком бы ни был этот рассказ, как она могла втянуться в чужую игру — да так, что готова уже доказывать, хотя бы самой себе, что не принадлежит к классу б ыдла с л охушками?
Разговор тем временем давно перешёл на автомобили. Наталья описывала, какой замечательный «Порше Кайен» подарила ей мать, Митя с интересом слушал. А Соне становилось всё хуже и хуже. У неё словно открылись глаза — как тогда, после сцены в «Парусе». Она всегда будет чужда этому миру, более того, она ни за что на свете не хотела бы стать здесь своей. А Митя… он полностью принадлежит им. И, наверное, даже не заметит, если она встанет сейчас и уйдёт. Не заметит и не поймёт.
Последнее было несправедливо. Митя весь вечер смотрел на неё — с нежностью и довольством, даже с кем-нибудь разговаривая, постоянно поглядывал. Радовался, что пришёл сюда с женой, и её приняли. Вот и сейчас бросил на неё взгляд, и на лице его сразу появилась тревога.
— Сонечка… Тебе нехорошо?
— Зато тебе хорошо… — одними губами ответила Соня.
Она постаралась встать, но не смогла — почувствовала слабость в ногах. Не надо ей было пить сегодня шампанское, оно всегда отвратительно действовало на неё. Не смогла отказать имениннице...
— Что… что ты? Родная, девочка моя, ты что?
На них смотрели, но он не обращал ни на кого внимания. Соня понимала, что следует отвлечь его, успокоить, чтобы не доставлять удовольствия этим молокососам. Разве не ясно — Митя привык к таким разговорам, вот ничего и не заметил. Он немного выпил, и, если поймёт, что она оскорблена, примется её защищать и сделает только хуже. Надо продержаться до конца, а потом тихо уйти, улыбаясь и раскланиваясь, как ни в чём не бывало.
— Вы плохо себя чувствуете? — в Наташином голосе звучали заботливость и беспокойство.
В её искренность можно было бы поверить, если бы не откровенная насмешка в глазах — похоже, надоело притворяться.
— Всё в порядке, — сказала Соня. — Но мне, к сожалению, пора. Спасибо за вечер.
— Да, мы пойдём, — решительно заявил Митя, глядя на неё с беспокойством.
— Ты можешь ещё посидеть, — ровно сказала она. — Ещё не поздно, я отлично доберусь.
— Соня… — тихо, напряжённо произнёс Митя, но она даже не повернулась в его сторону.
— Ой, как жалко… — просюсюкала Наташа.
Соня встала, хотя ноги у неё тряслись.
— Тогда за вами прощальный тост! — выкрикнул кто-то.
Конечно, просто так отпустить свою жертву было бы скучно. За одну секунду в голове у Сони промелькнула вся ситуация — как она отнекивается, потом сбегает, как все сразу принимаются над ней потешаться. И поняла, что не выдержит. Она уже не думала о том, что разумно, её понесло.
Соня уставилась на Наташу, выдерживая длинную паузу. В ожидании её ответа становилось всё тише, но Соня дождалась, пока наступит полная, мёртвая тишина. Наташа занервничала — она с трудом выдерживала взгляд соперницы. Митя замер рядом, но Соня на него не смотрела.
— Обязательно. Без этого не уйду! — произнесла она. — Я весь вечер готовилась.
Кажется, никто не ожидал, что пришлая заговорит так открыто и смело. Соня и сама не ожидала. Она обвела глазами стол — крашеные лица, ряженые куклы, совсем ещё юные, ничего из себя не представляющие, но уже позволяющие себе унижать других — за что? За то, что у них дешёвая машина и плохой парикмахер? В душе закипали гнев и какое-то нехорошее веселье.
— Ну, во-первых, ещё раз вас поздравляю. И…
— Ой, ну что же мы всё — на «вы», да на «вы»! — перебила Наташа. — Хоть вы и старше… лет на пятнадцать, да? Но мы же теперь практически сёстры.
Соня видела, что такая сестра нужна ей, как собаке пятая нога. Наташа излучала приветливость и обаяние, но никого этим не обманула, разве что только Митю. Остальные слушали с настороженностью и любопытством — в предвкушении развлечения.
— На одиннадцать, — жёстко сказала Соня. — Но, если ты хочешь… пусть будет на «ты». Так вот. У меня есть для тебя несколько пожеланий. Во-первых. Всегда оставаться такой же красивой, молодой и здоровой. Это ведь только бы дло старится, болеет, покрывается прыщами… Тебе это, видимо, не грозит, как и всем здесь присутствующим. Но и это, конечно, не всё. Какой смысл быть красивой, молодой и здоровой, если ездишь на дешёвой машине и одета, как л охушка? Это ужасно, правда? Но надеюсь, что и такая беда тебя не постигнет. Желаю тебе, чтобы ты всегда оставалась богатой. Точнее, чтобы богатыми были твои мама и папа — не купишь же ты сама себе «Порше Кайен»?
Теперь за столом боялись даже пошевелиться. Все замерли — словно в благоговейном ужасе. Митя вдруг встал и крепко сжал Сонину руку — то ли в поддержку, то ли пытаясь остановить, ей было всё равно. Она по-прежнему смотрела Наташе в глаза, и та не выдержала, опустила взгляд. Соне сразу стало её жалко — она ведь всего лишь девчонка, глупая и избалованная. И ещё — она тоже ревнует.
— Но главное… — тихо сказала Соня и помедлила. — Главное… Говорю это тебе от всего сердца. Подольше оставайся в неведении, что такое настоящие беды, настоящая жизнь, и какие случаются в ней повороты. А то бывает, что и прыщавой ло хушке позавидуешь, лишь бы быть счастливой, как она. Прости, скажу сейчас банальную вещь. Для меня — банальную. Ты ещё не знаешь, Наташ, но счастье — не в марке машины и даже не в отдыхе на каких-то там островах. Счастье — это когда все твои близкие живы, здоровы и рядом. И ещё — это очень важно… когда у тебя чиста совесть. Не обижайся на меня. Я тебе — честное слово, вот этого желаю как самой себе.
Соня, действительно, произнесла последние слова абсолютно искренне. При гробовом молчании она вышла из-за стола, выдернув руку из Митиной ладони, но он тотчас же бросился следом, не оглядываясь на гостей. В холле Соня остановилась в надежде отдышаться — проклятая тахикардия! Митя обнял её, пытаясь поймать её взгляд, смотрел просительно и тревожно.
— Сонечка… прости меня… Я просто у род! И все они здесь — у роды… Натка — д ура! Не обращай на неё… Нет, зачем я тебя повёл сюда, свою девочку, в этот га дюшник…
— Нет, Мить… — так и не сумев сделать полноценный вдох, выдавила она. — Это ты меня прости. Ты останься лучше. Мне здесь не место, правда. Не потому, что я хорошая, а они плохие. Просто не место, и всё. Ты не обращай внимания… это всё моя гордыня, потерпеть не могла… Я всё тебе порчу… прости.
— Пойдём… пойдём отсюда… — бормотал он. — Я как слепой… Какая пошлость и гадость… Мне тошно, Сонь. От самого себя.
— Ты не виноват. Это просто привычка…
Соня, наконец, вдохнула каплю воздуха из приоткрытой двери. И тут в вестибюле появилась Наташа.
— Ну, что же вы так убегаете? А как же тортик?
На лице у неё было написано притворное огорчение. Похоже, Соня её недооценила — Наташа вовсе не собиралась оставлять последний ход за противником. Мало у кого из её ровесниц хватило бы ума разыграть великодушие в финальной сцене.
— Мы пойдём, Нат. Соня очень устала, — сухо ответил Митя.
— Но… Димочка… Я тебя столько не видела! Мог бы и побыть ещё! Сонечка ведь разрешает…
— Нет, извини. Если будут проблемы с отцом — звони, я всегда на связи.
Наташа подарила ему пронзительный, молящий, полный любви и недоумения взгляд. Но Митя уже забирал у швейцара одежду. Тогда девушка обернулась к Соне.
— Так приятно было познакомиться! Надеюсь, мы вас ничем не обидели?
А вот это уже лишнее — зачем так себя выдавать?
— Нет, — твёрдо сказала Соня. — Чтобы меня обидеть, надо было, как минимум, поговорить о ж идах. А л охушка и б ыдло — это чепуха. Про морщины тоже.
Наташа растерянно заморгала глазами.
— Но… ой, ну вы же не могли принять на свой счёт? Вы такая очаровательная, и… Даже не думайте…
— Даже не собираюсь, — усмехнулась Соня. — Знаешь, сколько глупостей я каждый день слышу? На работе — от детей пятилетних. Они такое, бывает, несут — уши вянут.
Глаза у девушки неожиданно превратились в две узкие щёлки, она уже с трудом играла свою роль. Но подошёл Митя, и она огромным усилием воли изменила выражение лица. Соня повернулась к мужу и протянула руку за одеждой.
— Миленькая, пойдём, — Митя сам надел на неё курку. — Ты вся дрожишь. Как бы опять не заболела.
Он беспокойно тянул её к выходу, уже не обращая на «сестрицу» никакого внимания.
— Мить, я хотела тачку тебе показать… — крикнула вслед та. — Она здесь, рядом припаркована — хочешь?
— Потом. Сонечка… иди ко мне, вот так…
Митя дополнительно укутал её полой своей расстёгнутой куртки — Соня и правда, сильно дрожала, как от озноба, а дышать стало ещё труднее. Но даже в таком состоянии она не могла не заметить, какой ошеломлённый, полный бешеной злобы взгляд кинула им вслед именинница.
Продолжение - глава 19.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава16, глава 17)
Навигация по каналу Галины Маркус
___________________________________________
Обложка - Елена Юшина, иллюстрации - Олег Ильдюков