Олжас Сулейменов – об основных событиях своей жизни: полигон, «Аз и Я», встречи с Гагариным.
Вехи жизни казахстанского поэта, общественного деятеля и гениального тюрколога-исследователя Олжаса Омаровича Сулейменова известны каждому, кто интересуется историей родной страны. Ведь его имя вплетено в эту историю своеобразной золотой нитью – недаром Олжас Омарович выступал в качестве совести народа, его голоса.
В преддверии годовщины закрытия Семипалатинского полигона мы попросили Олжаса Сулейменова вспомнить основные события его биографии. Реперные точки маршрута его жизни, приведшие к главному свершению в новейшей истории Казахстана – уничтожению того запредельного зла, которое долгие годы выжигало степь и медленно убивало людей.
Земля, поклонись человеку!
– Олжас Омарович, вы, как говорится, внезапно проснулись знаменитостью. Причем сразу же – всесоюзного значения. Рассказывают, что вашу поэму «Земля, поклонись человеку», написанную к полету Юрия Алексеевича Гагарина в космос, разбрасывали над Алма-Атой с вертолетов в виде листовок…
– Как сказали бы некоторые, мне повезло. И я согласен с этим. Ведь все началось с драки в московском Литературном институте, где я учился. Меня отчислили, пришлось возвращаться в Алма-Ату. Это был 1961 год, устроился литературным сотрудником в «Казахстанскую правду», разбирал письма читателей и отвечал на них.
– Пока что на везение не очень-то похоже…
– Но вот что произошло дальше. Наш редактор Федор Боярский, зная, что я пишу стихи, вызвал меня 11 апреля и сказал: «Завтра, по секрету скажу тебе, полетит в космос наш человек. Давай какие-нибудь стихи. Ты инженер, должен понимать». Ближе к полуночи я отпечатал стихотворение, отдал и спокойно поехал домой спать. А утром – шквал. То, как народ отмечал 12 апреля 1961 года – в мире не было такого ликования с мая 1945-го. И меня греет мысль, что я участвовал в этом, греет до сих пор.
Потом в течение недели, чувствуя небывалый душевный подъем, набросал всю поэму. В мае она вышла отдельным изданием, и меня сразу пригласили участвовать в разных мероприятиях. В конце мая я читал эту поэму в Колумбийском университете, в июне – в Сорбонне. Такой вот космический взлет поэтической карьеры.
– А с Гагариным довелось встретиться?
– Да, и даже несколько раз, несмотря на то что Юрий был нарасхват. Помню, в 1967 году писатель Михаил Шолохов пригласил несколько советских и зарубежных поэтов к себе на Дон, в станицу Вёшенскую. К этой группе на несколько дней присоединился и Юрий Алексеевич. Июль на берегу Дона, ловля стерляди, уха, игра в волейбол. Гагарин тогда порезал ногу о ракушку. Он опустил ногу в воду и потекла алая, как казачий лампас, полоска крови. Через восемь месяцев Юра разбился…
Отец ушел и не вернулся…
– Ваша жизнь, Олжас Омарович, напоминает крутые горки. Всесоюзный и даже всемирно известный поэт впоследствии впадает в опалу и на добрых восемь лет отлучен от издательств Москвы…
– Горки начались сразу, с момента рождения. Я появился на свет 18 мая 1936 года. Родился на улице Крепостной. Она была названа в честь той самой крепости, описанной в повести «Мятеж» Дмитрия Фурманова. Крепость тогда – это был довольно высокий глиняный вал на границе Малой и Большой станиц. И там стоял наш домик, где жили мой дед, бабушка и я. Были еще дядя Турсун, тетя Сара.
Отец служил в этой крепости в Казахском кавалерийском полку, который в 1936-м был расформирован. Через несколько дней после моего рождения он уехал в Туркестанский военный округ, располагавшийся в Ташкенте, и исчез.
Тогда Сталин готовил так называемый «большой террор» 1937 года. Чтобы национальные военные части, которые были в каждой республике, не помешали истреблению интеллигенции, их заранее расформировали. Рядовых по аулам распустили, командиров либо посадили, либо постреляли. В 1937-м начались формальные суды, когда арестовали Сейфуллина, Майлина, Жансугурова. 1936-й же проходил тихо. Поэтому отец вроде не был осужден. Много позже, в 1976, кажется, году, мне Лев Николаевич Гумилев сказал, что сидел с моим отцом, кавалеристом Омаром Сулейменовым, в одном лагере где-то на Севере.
– Искать следы не пробовали?
– У нас в архивах про это полный молчок. Когда я анализировал причины репрессий, которыми подвергли всех без исключения командиров этого полка, то пришел к следующим выводам. В 1936 году страна готовилась принять первую Конституцию. Казахстан тогда был автономной республикой, а теперь получал более высокий статус союзной республики. Национальные воинские части существовали повсюду, но было решено их распустить, чтобы организовать единую Красную армию СССР. Идея в принципе правильная, но исполняли ее чисто по-сталински. Так что никаких документов в архивах я не нашел, пропал человек и все. Видимо, тогда расстреливали без всяких судов.
Слово о словах
– К счастью, когда вышла ваша главная работа в сфере тюркологии, был уже 1975 год, и обошлось без ссылок и тюрем. Хотя на вас сильно обиделась академическая публика…
– Да, тогда на меня крепко насели. Таких ярлыков навешали! Я же пошел против общепринятой в тогдашней академической среде оценки «Слова о полку Игореве» как подделке эпохи Екатерины II. Критики «Слова» твердили, что произведение придумали, чтобы доказать древность древнерусской литературы.
Но «Слово о полку Игореве» действительно было написано в двенадцатом веке, когда в киевской Руси существовало двуязычие, и это доказывают тюркизмы в нем. Автор «Слова» был двуязычным, как многие современные казахи, например, поэтому он легко переходил с одного языка на другой. Вставлял не только отдельные тюркские слова, но и целые предложения. Именно этот тезис вызвал тогда резкую критику в мой адрес. Все прежние исследователи «Слова», включая самых авторитетных академиков, были моноязычными, они не могли понять явных тюркизмов. А я был двуязычный читатель и исследователь, поэтому прочел древнерусскую поэму по-другому. Кроме того, и мои поэтические практики сыграли тогда свою роль.
Кстати, обида на «Аз и Я» продолжается до сих пор. Ведь в современных трудах по «Слову о полку Игореве» повторяются все те же ошибки, на которые я указал еще в «Аз и Я».
Например, фразу «се урим кричат под саблями половецкими» они трактуют как «это у Рима кричат под саблями половецкими». Половецкий хан Кончак до Рима доскакал, представляете!
«Урим» – это коса по-татарски. По-казахски «өрім» – девичья коса. Автор хотел сказать: после того как Игорь совершил нашествие в Степь, в ответном набеге половцы брали города. При этом позорили девиц, отрубая косы. Была такая традиция, это известно. Автор имел в виду, что девичьи косы кричат под саблями половецкими.
Движение против полигона
– В стихотворении «Дикое поле» 1963 года прозвучал призыв о запрете испытаний и сравнение Казахстана с каторгой. Как и почему вы создали его?
– Об испытаниях на Семипалатинском ядерном полигоне тогда знали все. А когда Хрущев в 1961 году взорвал чудо-бомбу на Новой Земле, все физики стран атомного клуба ужаснулись и обратились к правительствам с призывом прекратить испытания сверхмощных бомб на земле и в воздухе, потому что, если такие испытания будут продолжены, человечество вымрет и без войны. После чего испытания ушли под землю. Тогда я и написал «Дикое поле».
– Тем не менее, в следующий раз к теме полигона вы вернулись лишь в 1989 году, уже в ранге политика. Как это произошло?
– Ученые тогда нас убедили, что подземные испытания ядерного оружия никакого вреда человеку и окружающей среде не наносят. И мы поверили в это. Но в 1989 году, когда в разгаре была перестройка Михаила Горбачева, гласность, то есть, свобода слова овладела умами даже военных.
Я уже был депутатом Верховного Совета СССР, когда мне позвонил человек, представившийся летчиком с аэродрома Чаган, это недалеко от Семипалатинского полигона.
Он сказал: «Мы думали, кому позвонить, решили, что вы сможете донести это до верхов: при испытаниях 12 февраля произошел выброс радиоактивных газов, и облако фронтом в несколько десятков километров прошло и над нашим городком. А у нас здесь дети, семьи, поэтому мы не можем это терпеть». Я спросил: «Может, это случайно?». Он сказал: «Всегда при подземных испытаниях выбрасывается радиоактивный газ, но атомщики во время испытаний рассчитывают розу ветров, чтобы это облако не коснулось жилых поселков, городов, ушло в степь. Но в степи тоже люди живут, чабаны».
С этого и началось наше движение. Я выступил по телевидению 27 февраля, причем изначально заявлял другой текст, но решил, что эфирное время надо использовать, чтобы донести до людей: нас обманывали с 1963 года. 28 февраля у здания Союза писателей мы собрали митинг, на котором утвердили движение «Невада – Семипалатинск». Мы назвали это движение не «Семипалатинск», а именно «Невада – Семипалатинск», потому что два этих суперполигона как сиамские близнецы: если один остановится, то и другой замолчит. Поэтому мы решили: давайте остановим наш полигон, тогда и американцы свой остановят. Вот такая была задача, и она оказалась выполнима.
29 августа 1991 года Первый Президент Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев подписал Указ об окончательном закрытии Семипалатинского полигона. Но фактически, благодаря народному движению «Невада – Семипалатинск», испытания были прекращены еще в октябре 1989 года.
Главное – взаимозависимость
– Олжас Омарович, у нас в стране периодически возникают эксцессы на межнациональной почве, когда, кажется, в очередной раз определенные силы внутри страны ставят вопрос ребром: каким быть Казахстану – поли- или моноэтническим.
– Я всегда был против того, чтобы Казахстан становился мононациональным государством. Нас ведь и так очень мало, а территория страны занимает больше двух с половиной миллионов квадратных километров. Дальше можно не продолжать.
Мой девиз: взаимозависимость. В 1979 году, когда Дэн Сяопин в Китае провозгласил свои реформы, я в Ташкенте на конференции писателей стран Азии и Африки сделал доклад. А перед тем помотался по азиям и африкам, посмотрел, что стало с получившими независимость странами и их народами. Там ничего хорошего не было: яростная борьба за власть, племенные, клановые, национальные разборки, резня. И тогда я сказал с трибуны: независимость не может быть конечной целью национально-освободительной борьбы. Формула нашей жизни в будущем должна быть такой: от веков зависимости через период независимости к эпохе осознанной взаимозависимости.
Я пытаюсь это внушать и у нас в Казахстане, и в каждой республике, где бываю. Если мы внутри общества будем взаимозависимы – все классы, все этносы, то будущее состоится. Как это происходит в семье: каждый ее член зависит от другого и должен с этим считаться.
– Спасибо за беседу!