Война была важнейшей областью применения колдовства. Участники боевых действий неизменно находились в зоне магических рисков. Это и поиск удачи, и неожиданное фиаско, и стремительный поворот событий – зачастую ко всему было причастно вражеское чародейство.
Текст: Денис Хрусталёв, коллаж Анжелы Бушуевой
Окончание. Начало см.: "Русский мир.ru" № 6 за 2021 год; продолжение — в № 7 за 2021 год.
Курбский писал о мистических событиях со всей серьезностью. Князь сталкивался со злокозненным колдовством во время Казанской войны 1552 года, когда татары «наводили на христианское войско чары и насылали великие ливни». Он видел, как на восходе солнца из осажденной крепости выходят «то пожилые мужчины, то старухи и начинают выкрикивать сатанинские слова, непристойно кружась и размахивая своими одеждами в сторону нашего войска». После этого небо темнело и начинался дождь, который лил именно над русским воинством, а рядом было сухо. Царю после этого посоветовали послать за какой-нибудь священной реликвией, которая усмирит разгул сатанинской напасти. Из Москвы доставили крест с частицей «спасительного древа», с которым христианские иереи совершили крестный ход, освятив воду, после чего «силою животворящего креста эти языческие чары тотчас исчезли». И Казань взяли.
Межконфессиональное противостояние в этой войне сильно заострялось современниками. Победа воспринималась в том числе как сакральная, осуществленная вспомоществованием святых угодников, одолевших силы зла. Доходили до того, что представляли Казань форменным исчадием ада, чье основание уже было результатом волхвования.
Вскоре после завоевания Казани, в 1564–1565 годах, некий русский автор, проживший долгое время в плену у татар, составил «Казанскую историю», живо описывающую 300-летнюю историю ханства. Там сообщается, что, по легенде, Казань заложил некий преемник Батыя по имени Саин. Он облюбовал место в устье Камы, но там жило множество змей. Только колдовством удалось их извести: «Царь же Саин много дней смотрел на место то, обходил его, любуясь, и не мог придумать, как бы изгнать змея из его гнезда, чтобы поставить здесь город, большой, крепкий и славный. И нашелся в селе один волхв. «Я, – сказал он, – царь, змея уморю и место очищу». Царь же был рад и обещал хорошо наградить его, если он это сделает. И собрал чародей волшебством и чародейством своим всех живущих в месте том змей – от малых до великих – вокруг большого змея в одну громадную кучу и провел вокруг них черту, чтобы не вылезла за нее ни одна змея. И бесовским действом всех умертвил. И обложил их со всех сторон сеном, и тростником, и деревом, и сухим лозняком, поливая все это серой и смолой, и поджег их, и спалил огнем. И загорелись все змеи, большие и малые, так что распространился от этого сильный смрад змеиный по всей той земле, предвещая грядущее зло от окаянного царя – мерзкую тину проклятой его сарацинской веры. Многие же воины его, находившиеся вблизи этого места, от сильного змеиного смрада умерли, и кони и верблюды его многие пали».
А вот за рубежом «боевую» магию приписывали именно московским войскам, которые якобы часто использовали ее в войнах против западных соседей. Это зафиксировал в своем сочинении Реджинальд Скот, автор первого английского трактата о колдовстве, опубликованного в 1584 году. Он приводил примеры народов, которые в войнах используют магические заклятия. Ему известен случай во время войны между Данией и Швецией в 1563 году, когда шведский король привлек в свою армию четырех ведьм, которые так охмурили датчан, что те ничего не могли делать – оружие валилось из рук. Все прояснилось, когда одну из ведьм взяли в плен. Чары активно использовали и ирландцы, у которых имелись ведьмы, владеющие техникой активного сглаза. Ведуний на войне использовали также гунны. Заключает тему Скот указанием, что «также поступают западные индейцы и московиты». В своих рассуждениях он не раз рассматривает вместе американских индейцев и московитов – для него это явления одного порядка. Прежде всего в связи с их колдовскими практиками. Впрочем, он осведомлен, что самые могущественные колдуны живут в Лапландии, хотя свои заклинания они произносят исключительно на славянском наречии, как тюрки, московиты, русские и норвежцы.
Эксперт отметил, что эти бесценные сведения он почерпнул из бесед с господином Томасом Рэндольфом, который бывал с посольством в России. Рэндольф посетил Москву в 1568–1569 годах, в самый разгар ведьмовских процессов. Но поскольку языком он не владел, то информацию, очевидно, получал через приставов, которые накормили его отменными байками.
ВЛАСТЬ ПОТУСТОРОННЕГО
В народной среде сохранились воспоминания о Грозном царе в связи с его мерами против чародейства. До нас дошло сочинение, впервые опубликованное в 1844 году под названием «Повесть о волхвовании, написанная для Ивана Васильевича Грозного». В целом она развивает тезисы, отразившиеся в челобитных Пересветова. Государь попадает в зависимость от советников-колдунов, которые смущают и клевещут, а потому губят царство. Но покаяние и молитва всех спасают. «Чародеев» сжигают, и мир восстанавливается. Несмотря на название, сейчас исследователи склоняются к мнению, что текст повести возник не ранее начала XVII века и связан с событиями времен Смуты, намекая на обстоятельства при дворе Василия Шуйского – сугубо мнительного правителя. Тем не менее очевидно, что присутствие ведьм в окружении Ивана Грозного, а также жестокие меры царя против них были общеизвестны, и авторы повести считали их оправданными.
В 1874 году на Третьем археологическом съезде в Киеве историк-этнограф Н.Я. Аристов сообщил о рассказах «столетнего» соседского крестьянина Ивана Климова по прозвищу Шувай, которые ученый записал в своем родном селе Стеньшине Липецкого уезда Тамбовской губернии. Тот сообщил, что, «когда на Москве был царем Иван Грозный, он хотел делать все дела по закону христианскому, а бояре гнули все по-своему, перечили ему и лгали», отчего он даже вынужден был бежать, но потом вернулся и «перекрушил бояр, словно мух». Кроме того, «когда царем в Москве был Иван Васильевич Грозный, то на Русской земле расплодилось всякой нечести и безбожия многое множество». Государь горевал «о погибели народа христианского и задумал наконец извести нечистых людей на этом свете, чтобы меньше было зла, уничтожить колдуньев и ведьм». Он указал собрать всех чародеиц в столице на площади, обложить соломой и поджечь. Так и сделали. Но ведьмы стояли и ухмылялись, а как горячо стало, обернулись сороками и разлетелись кто куда. Обманутый царь разгневался и наложил на них проклятие – довеку оставаться им сороками. Заклятие действует до сих пор, почему и сороки до Москвы ближе 60 верст не долетают.
Здесь мы видим те же «пересветовские» темы вплоть до сожжения, хотя достоверных случаев таких аутодафе при Иване Грозном не зафиксировано. Активная борьба с колдовством в те годы сохранилась в памяти, причем, что характерно, активным пользователем заклятий выступает и сам царь. Он, конечно, имеет на это право, поскольку царь по определению на стороне добра. Впрочем, у многих таких поздних сказаний вполне могли быть и книжные корни.
Сам Грозный определенно позволял себе больше других. Читал отреченные книги, заказывал их у провинциальных интеллектуалов-западников типа Рыкова, а также собирал у себя всяких знатоков потустороннего, провидцев и астрологов, о чем писал Курбский. Царь не просто любил запретные забавы, но именно использовал колдовство. О высоком уровне познаний в «боевой магии» говорили иностранным дипломатам, в том числе Рэндольфу. Наконец, есть указания, что клятва опричника сильно напоминала любовное заклятие, магическую формулу, обеспечивающую личную верность. Курбский утверждал, что опричники были околдованы.
Астрологическими предсказаниями Иван корректировал свои административные и политические инициативы, вплоть до смены главы государства, как в случае с Симеоном Бекбулатовичем. Эти же критерии применялись в борьбе с оппозицией – реальной и мнимой. Его маниакальная подозрительность, возможно, имела под собой и основания. Вполне серьезно о заговорах против государя писал Горсей. Именно в связи с этим англичанин отмечал исключительное пристрастие царя к трансцендентному, особенно астрологии и магии. Предчувствуя заговор, Иван приказал доставить к себе саамских чародеев-предсказателей. Лапландцы считались самыми могущественными ведунами в Европе. Их вызывал ради чадородия и Василий III. Теперь они оказались в Москве накануне смерти Грозного. Горсей записал, что в Кремле собралось до 60 лапландских ведьм и колдунов.
Легенда гласит, что умер царь именно в предсказанный саамскими кудесниками день. Горсей прозрачно намекал на причастность к этому Бельского.
Колдовством увлекался не только царь. Это был путь познания природы и человека. В годы господства религиозных догматов он неизбежно проходил по грани дозволенного. Но стоит подчеркнуть, что собственно догматы и предполагали повсеместное присутствие сверхъестественного, в том числе симпатического колдовства, литомагии, предсказаний, астрологии. Власть потустороннего, то есть непознанного, присутствовала везде, подразделяясь на добрую и злую. Главный вопрос был – как выделить злую, запретную? Казалось бы, доброе определено церковным каноном, но жизнь многообразна, и метод установки четких рамок был далек от точности даже в среде самих священнослужителей. А вокруг – XVI век: церковь расколота уже не только на восток и запад, секты заполняют Европу, интеллектуалы, лишенные способности отказаться от религиозного контекста, мечутся в поисках точки опоры. Московия была, конечно, периферией этих процессов – почти дикой в этом смысле окраиной цивилизации, но знатоки встречались и здесь, тем более в окружении царя.
АПТЕКАРСКИЙ ПРИКАЗ
Некоторые полагают, что уже при Иване Грозном оформилось специальное учреждение, ведавшее знахарскими препаратами, – Аптекарский приказ. Высказывались предположения, что оно возникло еще в 1560-е годы. Известный историк медицины М.Б. Мирский считает, что ведомство появилось в 1581 году с прибытием в Москву английского врача Роберта Якоби и аптекаря Джемса Френчема, хотя эти медики и вернулись на родину уже в 1584-м.
Достоверные свидетельства о деятельности Аптекарского приказа фиксируются только с 1593–1594 годов. Именно при Федоре Иоанновиче он становится институцией. Без труда можно предположить, что активную роль в его создании (а Мирский считает, что и в руководстве) принимал Борис Годунов. Ведь, скорее всего, промышлять диковинными снадобьями, экзотическими кореньями и дорогущими препаратами царь поручал доверенным – лично преданным – людям, среди которых был и «государев слуга», конюший, высший придворный чин. По документам, однако, приказ представлен малоизвестными дьяками.
При царе Федоре внимание к медицинским практикам было особенно пристальным в связи с бездетностью царицы Ирины. Это безмерно волновало окружающих. Особенно ее брата Бориса Годунова, прилагавшего все возможные усилия, чтобы разрешить проблему.
В сентябре 1585 года английский торговый поверенный Джером Горсей был отправлен в Англию к королеве Елизавете в качестве посла царя Федора и получил, судя по всему, от Бориса Годунова лично устные указания по привлечению в Россию опытных специалистов повивальных практик. Прежде всего его интересовал доктор Якоби, который уже служил при дворе Ивана Грозного, но потом уехал. Об этом сохранилась даже записка Годунова Горсею.
Горсей успешно справился с заданием. В воспоминаниях он специально отметил свои хлопоты. Кроме того, королева Елизавета искренне взволновалась бесплодием царицы Ирины и написала ей по этому поводу личное послание, которое должно было служить рекомендацией повитухе: в июне 1586 года Горсей вернулся в Россию и привез с собой доктора Якоби с опытной акушеркой. Но акушерку вдруг в Москву не пустили: она год провела в Вологде, а потом была выдворена домой, о чем написала жалобу в лондонский офис Московской компании. Причины конфликта не ясны. Судя по всему, при дворе не хотели поручать здоровье Ирины заморской кудеснице. Но Якоби к царю попал, хотя исправить ситуацию с бесплодием не смог.
Вполне возможно, что к этим усилиям относится и сюжет с попыткой привлечь в 1586 году на русскую службу знаменитого на всю Европу интеллектуала, математика, астролога, алхимика, мага, знатока ангельских языков доктора Джона Ди (см.: «Русский мир.ru» №11 за 2020 год, статья «Доктор Ди vs Борис Годунов». – Прим. ред.). Границы между научными дисциплинами тогда были размыты, но Ди, несмотря на свои энциклопедические познания, был не только врачом – для него это лишь один из прикладных навыков, которым он в определенной степени владел, но активно не практиковал. Он вообще не имел однозначной специализации. Королева Елизавета называла его «мой философ», а работы его посвящены как математике и навигации, так и календарю, географии, астрономии, астрологии, магии, алхимии, диалогам с ангелами, медитативным практикам вплоть до предсказаний. Ди принадлежал к узкому кругу самых просвещенных умов второй половины XVI века, распределявших свои работы и усилия в самом широком диапазоне научных знаний. Для современников он был Философом, а сейчас его чаще всего сопровождают эпитетом «Чародей» (Conjurer).
ВЕДОВСКИЕ ПРОЦЕССЫ
Внезапная смерть царя Ивана 18 марта 1584 года породила множество слухов, в том числе о ведьмовских злодеяниях. Страх порчи пронизывал сердца близких к трону. Но при благочестивом царе Федоре Иоанновиче колдовских атак в государевом окружении намного меньше. Молитвенные усилия, казалось бы, возымели действие, хотя и не во всем. Подбирались со стороны стариков и других родственников.
Считается, что Иван Грозный оставил завещание, в котором описал состав регентского совета при царе Федоре – правителе, склонном больше уделять внимание делам церковным, нежели светским. В совет вошли И.Ф. Мстиславский, Н.Р. Юрьев, И.П. Шуйский и, возможно, Б.Ф. Годунов. Иногда к ним добавляют Б.Я. Бельского. Позднее утвердилось мнение, что власть сразу захватил будущий царь, Борис, но это далеко не так. Напротив, есть указания, что первые годы в стране заправлял Никита Романович (Романов) Юрьев, брат первой жены Грозного – царицы Анастасии, родной дядька царя Федора, ближайший его родственник. Но он был уже в летах и болел. Государственные заботы быстро измотали старца: с лета 1585 года он фактически перестал появляться при дворе. В Разряде его имя последний раз упоминается в августе 1585 года, а рядом приписано «болен». Английский посланник Горсей передавал мнение, что он «был околдован», а потому «внезапно лишился речи и рассудка». 23 апреля 1586 года боярин умер.
Летом 1585 года другой регент, Иван Федорович Мстиславский, отправился в паломничество, в ходе которого внезапно постригся в монахи и в Москву не вернулся. 23 июля 1585 года он был на Соловках, потом ушел на Белоозеро и в Кириллове остался иноком под именем Иона. Там он и умер 7 мая 1593 года, укрывшись за монастырскими стенами от чародейских посягательств.
При дворе остался герой псковской осады Иван Петрович Шуйский, которого подпирала плотная группа близких родственников. Среди думских чинов тогда было пятеро Шуйских. И в 1586 году слуги – «Федор Старов сотоварыщи» – донесли об их «измене». Такое обвинение предполагало нарушение клятвы верности и посягательство на благополучие государя, то есть, например, сговор с зарубежными правителями, политический или физический ущерб династии, в том числе ворожба и порча. Подробностей следствия не сохранилось, но схожесть мер позволяет видеть аналогию в позднейшем деле Романовых 1600 года, которое представляло собой ведовской процесс – бояр обвиняли в намерении околдовать государя.
Осенью 1600 года Второй Бартенев, служивший у Александра Никитича, одного из пяти братьев Романовых, донес на хозяина, что тот якобы держит у себя некие чародейские коренья. Дело долго рассматривала Боярская дума. Участников пытали, но никто ни в чем не сознался. В итоге старший из братьев, Федор Никитич (будущий патриарх Филарет), был пострижен и отправлен в Антониево-Сийский монастырь, а других братьев сослали на Урал и в Сибирь, откуда трое так и не вернулись. Михаил сгнил в порубе в Ныробском поселке около Чердыни; в далеком Пелыме Василия «удавиша», а Ивана морили голодом. Александра Никитича увезли на Белое море в Луду («к Студеному морю к Усолью, рекомая Луда»), где он был удушен. Репрессии коснулись также многих их родственников – Черкасских, Репниных, Сицких, Карповых.
В отличие от дела Шуйских фрагменты дела Романовых сохранились – это разрозненный комплекс докладных записок приставов. Существующий объем информации позволяет сопоставлять схемы этих интриг – против Шуйских в 1586–1587 годах и против Романовых в 1600 году. Судя по всему, везде шла речь о злоумышлении на здоровье государя, государыни и их детей, то есть возможности деторождения.
В ходе репрессий над Шуйскими будущий царь, Василий Иванович (Шуйский), примерно после сентября 1586 года был сведен со смоленского наместничества и отправлен в ссылку. Остальных братьев тоже разослали. Василий с Александром оказались в Галиче, Иван и Дмитрий – в Шуе. Иван Петрович Шуйский был выслан на Белоозеро и удушен в Кирилловом монастыре 16 ноября 1588 года. А в 1589 году задушили и Андрея Ивановича Шуйского. Судя по всему, власти, как и в случае с Романовыми, очень не хотели проливать кровь именитых нобилей, но предпочитали лишать их дыхания или гноить болезнями. Впрочем, это могли быть и меры, упреждающие некие колдовские последствия.
После ухода Мстиславского, смерти Юрьева и опалы Шуйских из первоначального совета у власти остался только Борис Годунов, оформивший к 1587 году свою монополию на трансляцию монаршей воли. Молодые Романовы, с которыми он расправится в 1600-м, пока были покорны и согласны. Из других конкурентов сохранялся клан Нагих, объединившийся вокруг удаленного в Углич наследника престола – царевича Дмитрия.
ТАИНСТВЕННАЯ СМЕРТЬ
Нагие точно жаждали власти. Но теперь уже сложно разобраться, кто нанес первый удар. 15 мая 1591 года царевич Дмитрий погиб. Гнев Нагих вместе с горожанами обрушился на дьяка Михаила Битяговского, заправлявшего в Угличе от имени царя. Разорвали сына Битяговского, разграбили подворье дьяка, разорили Дьячью избу (центральный административный офис удела), пострадали другие служащие. Всего в ходе беспорядков было убито 18 человек. Царица Мария горевала и во всем винила Бориса Годунова, который подослал для организации покушения на царевича дьяка Битяговского, который, в свою очередь, подкупил баб в ее окружении, в частности Василису Волохову, отвечавшую за женскую часть двора. Братья Нагие были согласны с сестрой. Волохову избили, а ее сына лишили жизни. Удивительным образом не пострадала кормилица Ирина Тучкова, на руках у которой испустил дух царевич. Не были наказаны и детишки, игравшие с Дмитрием во дворе в момент гибели. Уже непосредственным свидетелям происшедшее казалось странным и загадочным.
Немедленно из Москвы была направлена следственная комиссия, которая должна была расследовать три дела: гибель царевича, гибель государева дьяка и ведьмовской заговор на жизнь царя. В Углич поехали боярин князь В.И. Шуйский, окольничий А.П. Клешнин, дьяк Е.Д. Вылузгин, а также митрополит Сарский и Подонский Геласий, ведавший, надо полагать, вопросами духовных преступлений. Все материалы работы комиссии не сохранились, но из того, чем мы располагаем, можно заключить, что обвинения в колдовстве предъявляли обе стороны конфликта. На допросе Волохова подтвердила, что на подворье у Михаила Битяговского жила некая юродивая («жоночка уродливая»), которую приглашали к себе «для потехи» и Нагие. Во время этих визитов она встречалась с царевичем, которого «портила». Через два дня после смерти Дмитрия про ведьму вспомнили, нашли и убили. Это случилось еще до прибытия московских следователей.
Несчастная вдова Авдотья Битяговская, напротив, рассказала, что это Нагие сами «беспрестанно» добывали «ведунов и ведуний к царевичу Дмитрею». А ведун Ондрюшка Мочалов постоянно обитал на подворьях Нагих, у Михаила Нагого, у Григория Нагого и у жены Андрея Нагого Зиновии. Михаил Нагой, старший из братьев, приказывал Мочалову «ворожити» и про государя, и про царицу, «сколько они долговечны». Он же, кроме того, что приказал убить государева дьяка, еще и оказался замешан в чародействе на жизнь царя Федора и царицы Ирины. Судя по всему, были еще какие-то версии о случаях чародейства, но сохранились только намеки. Так, городовой приказчик Русин Раков подал челобитную митрополиту Геласию – именно ему, а не светским следователям, сообщив, что Михаил Нагой приказал ему собрать всяких ножей и оружия, убить курицу, измазать все ее кровью и разложить по трупам погибших в ходе беспорядков, сваленным в крепостной ров. Шуйский со товарищи также допрашивали Русина о случившемся. Вообще, этой акции с кровью уделено в сохранившихся бумагах очень большое внимание, хотя ее причины остались не до конца понятны. Возможно, Нагие хотели отвести обвинения в мятеже и подкрепить вину убитых, оказывавших сопротивление или перерезавших друг друга, но сделано это было слишком бесхитростно, а появление жертвенной курицы вообще могло указывать на колдовскую практику.
Как бы то ни было, результаты расследования угличских событий первым делом доложили церковному собору и патриарху, то есть тем, кто судит духовные преступления. Они вынесли постановление по каждому из обвинений, а уже потом передали выводы царю: 1. Гибель царевича случилась «Божьим судом»; 2. Главный организатор беспорядков и убийства дьяка Битяговского – Михаил Нагой; 3. «Михаило Нагои держал у себя ведуна Ондрюшу Мочалова и иных многих ведунов».
Характерно, что после слушания материалов следствия и постановлений собора царь Федор с боярами приказал арестовать и доставить в Москву для дополнительных изысканий только трех человек: кормилицу царевича Ирину Тучкову с мужем и ведуна Ондрюшу Мочалова. Для этого были направлены в Углич два отдельных пристава: Михаил Молчанов – за Тучковыми, а Федор Жеребцов – за чародеем. Сохранилась память, выданная Ф.А. Жеребцову, первому известному нам в русской истории охотнику на колдунов: «Память Федору Олексеевичю Жеребцову: ехати ему на Углеч к Федору к Мисюреву и быть с ним на Углече, покаместа сыщет Федор ведуна Ондрюшу Мочалова; а как Федор Мисюрев ведуна Ондрюшу сыщет, и Федору того ведуна, у Федора Мисюрева и у дияка у Первого Карпова, взяв, везти, сковав крепко и бережно, с великим береженьем, в ручных железех и в ножных, чтоб однолично с дороги не утек и дурна б над собою никоторого не учинил, а ехати с ним наспех, не мешкая».
Что случилось далее, нам неизвестно. История получила продолжение только тринадцать лет спустя, когда до двора тогда уже царя Бориса Годунова доходят сведения, что где-то на Украине объявился чудом спасшийся царевич Дмитрий. И в первых же письмах московские власти отражают подход к самозванцу как к ведьмаку, чернокнижнику, некроманту. Летом 1604 года патриарх Иов пишет послание, которое рассылают польскому королю, сенату, западнорусскому духовенству, «по городом на Украину к воеводам», в частности к киевскому воеводе князю К.К. Острожскому. Там говорится, что они приютили беглого монаха Гришку Отрепьева, «еретика» и «богоотступника», который «впал в ересь и в чернокнижное звездочество и в иные скеверные дела, и призванье духов нечистых и отречение от Бога у него выняли». В сентябре 1604 года в Литву был направлен посланник Постник Огарев, который должен был на сейме сообщить официальную позицию Москвы: расстрига «як был в миру и до чернечства, отступил от Бога, впал в ересь и в чорнокнижье и призывание духов нечистых, и отреченья от Бога у него вынели». Аналогичные обвинения в отношении Отрепьева были представлены в грамоте, отправленной в ноябре 1604 года с посольством к императору Рудольфу, – «чернокнижничество» и «вызывание злых духов». Не иначе как сатанинскими кознями сочли воскрешение царевича Годунов и его советники, включая патриарха Иова. Они вовсе не ставят вопрос о простом самозванстве – никаких подобий Хлестакова! Перед нами некромант, который сумел захватить, поработить и воплотить душу царевича Дмитрия – дьявольской силой на погибель правоверным. Для Годунова, судя по всему, это было самым понятным объяснением случившегося.
Еще Горсей, близко знавший правителя в 1580-е годы, писал об увлечении Бориса Годунова некромантией. Это был очень мнительный и погрязший в суевериях человек. После избрания на царство в 1598 году он утвердил подкрестную присягу верности, которую должны были приносить все служилые российского государства. Четверть (!) этого текста посвящена обязательствам не наводить порчу и не колдовать против государя: «…людей своих с ведовством да и со всяким лихим зельем и с кореньем не посылати и ведунов и ведуней не добывати… на следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством по ветру никакого лиха не насылати и следу не выимати, ни которыми делы, ни которою хитростью. А как Государь Царь… и его Царица… и их дети… куды поедут или куды пойдут, и мне следу волшеством не выимати и всяким злым умышлением и волшебством не умышляти и не делати ни которыми делы, ни которою хитростию, по сему крестному целованию».
Страх чародейства пронизывал все политические процессы эпохи Ивана Грозного, а Борис Годунов был плоть от плоти того же круга. И никак иначе не воспринимал измену и вообще неправедное действо, как искус дьявольский, отчего и меры принимал прежде всего духовного характера – через церковь. Заговоры против Годунова – действительные или мнимые – также воспринимались как ведьмовские. Таково было дело против братьев Романовых осенью 1600 года, о котором мы упоминали. В том же году обвинения «в коренье и ведовском деле» возвели и на одного из Шуйских – И.И. Шуйского, младшего брата будущего царя.
Стоит признать, что такая страсть к поиску чародеев была свойственна вовсе не только Годунову. Это было распространено при всех европейских дворах XVI–XVII веков. Россия в этом смысле не была исключением. Тексты сохранившихся подкрестных записей чуть ли не всех русских царей до Петра Великого содержали обязательство не наводить порчу и не колдовать против государя. Так и у Лжедмитрия (грамота в Сольвычегодск 12 июня 1605 года), так и у Василия Шуйского (в Пермь Великую 20 мая 1606 года) – того самого Шуйского, который вел следствие в Угличе в мае 1591 года, а потом стал царем.
Божья благодать предполагает гармонию, мир и благоденствие, единство и добро. Любое нарушение социальных устоев, а тем более покушение на верховного правителя, как личное, так и опосредованное, – дьявольское наущение. Противодействовать ему следует всеми доступными силами. Не только церковными таинствами, но и физическими казнями сатанинских приспешников. Иван Грозный понимал именно так. Его преемники были лишь чуть более гибкими. Духовная сфера не только устанавливала правила личной жизни человека Средневековья, но и определяла социально-политический быт всего общества.
