Не угадали мы ее привычки. До меня доходили кое-какие слухи о ее страсти к комфорту, но верилось с трудом: она привыкла к походам по рынку за продуктами и никогда не носила платья. В таком наряде она выглядела бы белой вороной.
— Вы, должно быть, нездешние? — спросила она, как только мы вошли в дом.
(Я ожидал, что меня с ходу начнут расспрашивать о том, что привело меня сюда и чем я тут занимаюсь. Но вместо этого Нелл сразу же усадила меня в кресло.)
— У вас гости, мисс Нелл?
Она опять кивнула, и я, пропустив вопрос мимо ушей, поинтересовался, зачем она вышла из дома в таком наряже. Она посмотрела на меня с оттенком легкого изумления.
— Разве вы еще не слышали, как поет Эдди Ли?
— Племянница Эдди? Она поет? Почему же она этого не делает?
Лицо Нелл просияло.
Она поднялась с кресла и протянула мне руки.
На ее лице было написано полное обожание, и, так как она еле держалась на ногах, я подошел к ней поближе.
Может, я слишком прислушивался к ее словам, но, слушая ее пение, я вспомнил собственное пение, и у меня вдруг возникло такое ощущение, будто мое тело, как мехи, раздувается и тяжелеет, чтобы сделать его еще более мощным. Мне так захотелось увидеть ее лицо, что я боялся оторваться от Нелл, а она все тянула ко мне руки и пела, и ее пение словно можно было потрогать руками.
Слова Эдди лились сквозь мое тело.
Эдди Ли поет: «Все на свете хорошо, лишь бы в сердце жила любовь».
Все на этом свете хорошо…
На всякий случай я все-таки задал вопрос:
— Это вы ее нашли?
Я указал на Нелл.
Ее лицо сияло. Она сказала:
— Я нашла ее. Боже, я нашла ее!»
Может показаться странным, что это восклицание вырвалось у Нелл в тот момент, когда она находилась в самой глубокой тьме отчаяния. Случайное совпадение или в ее словах было гораздо больше правды, чем я поначалу счел возможным предположить?
Но все это слишком сложно.
А теперь вернемся к Эдди. Она нашла Нелл совершенно случайно. Дело в том, возвращаясь поздно вечером домой, она нашла в парке буквально прикованную к дереву маленькую девочке глаза горели от стыда.