Он полагал, впрочем, что если он сумеет добраться до полей к обеду, то умереть он сможет уже в Вонючке - а это было лучше, чем умереть в Отбросах, так как в Отбросах трупы бродяг было принято закапывать в выгребные ямы, а в Вонючке их всё-таки сжигали в кремационных печах. Но до полей он добрался только к ночи - и судя по отсутствию городских ярких огней на горизонте - никакого Вонючка-Сити за ними не было. Холмы были, и он, роняя слёзы от усталости и какого-то странного чувства трагической торжественности, переполняющего его измятое сердце, двинулся вперёд, к тёмно-синей волнистой гряде, виднеющейся впереди.
Свежий ветер дул в его морщинистое, до срока состарившееся лицо, и он думал о том, что если в Вонючке свидетелем его смерти не смогут стать Гробы и его банда (он плохо помнил его лицо, но прекрасно помнил его хриплый вопль: что ты знаешь, что ты знаешь, что ты слышал, отвечай, сучья ты душа), то там, у подножья Старых холмов его не найдёт вообще никто из людей, только разве что те дикие твари, что водятся здесь...
Может быть, тут его не найдёт и сама Смерть, подумал он, вглядываясь в окружающее его пространство. Сейчас, когда из него ушли все силы, которые ему отдала поджаренная и съеденная им же тушка крысы из старой котельной, он соображал уже сосем плохо, однако именно эта мысль была какой-то очень отчётливой и яркой. Словно бы на эту мысль потребовались все остатки мощности его мыслительной деятельности. Все последующие мысли действительно были куда слабее, и куда более размытее, чем эта: нет, найдёт... вездесуща...что за...нет, нет, я и сам уже уста... Ноги его уже еле плелись, глаза еле видели, а мышление деградировало до мышления виноградной улитки, лишённой ракушки, и медленно засыхающей на солнцепёке, когда он уже практически добрался до холмов и увидел перед собой нечто чёрное и квадратное, и врытое в землю.
Люк, подумал он, неумолимо приближаясь к нему, хотя, будь он в себе и сильнее, чем сейчас, он бы скорее подумал, что никакого люка здесь наоборот нет, и он идёт к обыкновеннейшей квадратной дырке в земле, которая вот-вот поглотит его, рухнувшего на её дно, и станет его могилой.