Инышка никогда не видел этой бабы, но сразу смекнул, что стратегии Ивана Прокопича уже начались.
- Доброго тебе, Прасковья!
- Смотри, казак, чтоб глаза не разбежались! Ишь какую цацу привез! - Прасковья подбоченилась и ревниво сощурила глаза.
- То, Прасковья, не цаца тебе, а ясновельможная, считай, принцесса! - Инышка старался не переигрывать, хотя занимался такими лабиринтами ума впервые. Но природа и интуиция помогали молодому человеку. Скряба действительно редко ошибался в людях. А уж Василь Модестович..!
- Мне кака разница, хучь прикцеса, хучь кикимора из леса! Скидывайтеся да в хату. Чего носами натощак хлюпать!
- Я занимаюсь делом сейчас масштабной важности. Ты, Прасковья, по-вежливее бы с, эт как его там...? - казак посмотрел на Радзивилл.
- С представителями европейской аристократии! - помогла ему Ядвига.
- Во-во, баба ты не разумная, Прасковья! - Инышка явно начинал входить во вкус. Но Прасковья так глянула исподлобья на него своими зелеными глазищами, что пришлось парню захлопнуть рот.
- Ну, входите, гости дорогие! - хозяйка шагнула в избу.
- Парась, я пойду до реки дойду! - сказал Силантий и повернулся спиной к гостям.
- Иди, Силушка! Только не долго. Нужно еще в баню чуть подкинуть.
- Я уже туда свежего сенца закинул и ведерко с квасом поставил.
- Ай, не рановато ли с квасом-то. Но да ладно. Я сейчас ужо вынесу на холод квас-ат. А вы входите. Обувку в сенях скиньте. Грязи ныне много. Когда еще подсохнет в лесу. Как там люди живут? Во что рядятся? Девки-то еще зубы чернят. Али уже отошло это?
- Где чернят, а где нет. На Москве и румяна уже не жалуют! - Ядвига вошла, сильно согнувшись.
- Ишь, как оно все быстро-то. А вы куда ж, пани, путь держите?
- Беглые мы, Прасковья! Вот казак Иннокентий Полужников спас меня, из темницы высвободил. Теперь к своим пробираюсь.
- Ты-то к своим, а мужика зачем с пути сбиваешь? - Прасковья играла блестяще.
- Люб он мне. Вижу, что и ты его любишь. Но как быть. Он меня выбрал. Такая наша доля бабья — терпеть от них все да сносить без гордыни.
- О-хо-хонюшки! Что верно, то верно! А может вернешь мне его, а? Сгинет ведь он там с тобой в земле шляхетской. Да и тебе не нужен он там будет. Он ведь сам-то не из местных. Откуда-то из под Воронежа письма важные возит. Гонец словом. А как с новым письмом так и ко мне сюда заскакивает.
Инышка завозился в сенях, разболакиваясь. Ноги взопрели до такой степени, что сапоги никак не хотели слазить. Потому и не слышал бабьего разговора. В голове у него мелькали разные шальные мысли. Он словно был рассечен напополам. С одной стороны Ядвига, полька, враг и невыносимая тяга к ней, с другой — государева служба.
От того и медлил, ища повода задержаться в сенях. И, если бы не Силантий, то еще б посидел под видом каким-либо.
Силантий появился бесшумно, словно осторожный кот. Посмотрел с прищуром на казака. Хмыкнул, увидев наполовину приспущенный сапог. Взялся квадратной ручищей под пятку и в один миг сдернул.
- Ступай в дом, казак. Да сопли подотри. Не время сейчас о человечьем думать. Вот отобьемся, тогда уже...! - и, подмигнув, скрылся в натопленном сумраке хаты.
- А вот и Силантий! - Ядвига смерила вошедшего оценивающим взглядом, - Что-то собак не слыхать на дворе? Не любишь собак?
- Ну, не пну! - Силантий снова надвинул на глаза шапку и сел на лавку возле печи.
Это был явный просчет! О собаках-то никто и не подумал. Но ситуацию спасла быстрая Прасковья.
- Да был у нас кобель Понай. С неделю как волки задрали.
Инышка так и замер в дверях. Вопрос польки был подобен выстрелу из его самострела. Уж кому-кому, а ему сразу бросился в нос острый запах затхлости, какой бывает, когда помещение давно не топилось. Да и так при беглом осмотре дома сразу было видно, что не жилой он. Но похоже Ядвига этого не заметила. И про собак спросила скорее из того, чтобы поддержать беседу.
- Собак, пани, волки не жалуют. У нас так это за постоянно. Только весна настает, гляди а половины псов как не было. Волк — зверь уж больно хитрый да злобный! - Полужников в который раз поймал себя на том, что когда волнуется, то начинает говорить без умолку.
- Да что всё о волках. Собачек новых принесем. Скоро вон Крушка ощенится у Тарановых, так и для нас будет что. - Прасковья бухнула на стол чугунок с кашей, - Вы чуть поешьте с дороги, чтобы в бане-то не замутило с голодухи. Но не сильно. Потом, когда вернетесь уже и поосновательнее перекусите. Там все найдете. Полотенца новые у меня все. Стиранные.
- И то верно. - Ядвига зачерпнула из чугунка деревянной ложкой, - Вкусно, Праскеша.
- Так это наша, ячменная. Я масла-то ведь не жалею. Не то что некоторые.
- У некоторых его вовсе нету! - Силантий подал голос, громко хмыкнув носом.
- Да ты, Силушка, не набундюкивайся. Я ведь так. Нежли запямятовала, думаешь, кто у нас кормилец?
- Детей-то нет у вас, Прасковья? - Ядвига прилежно работала ложкой, при этом не забывая о манерах.
- Мы же с братом живем, пани! Так вот Бог не дал. Моего мужа еще на той Смоленской порешили. До деток дожить не успели. Только поженились и на тебе... У Силушки жинка от лихоманки сгорела.
- Ну, простите, люди добрые. Не хотела о больном. - Ядвига положила ложку, - Мне уже пока и хватит.
- А я вот квасом только обойдусь. - Инышка стирал липкий пот с ладоней о полы кафтана, но плохо это у него выходило. Липкость тут же появлялась опять.
- Так что, Иннокентий, будешь прислуживать мне при омовении? Ха-х, не спрашиваю, а прошу. - Радзивилл посмотрела в сторону Прасковьи, но та, закусив угол платка, деланно отвернулась, якобы скрыть обидные слезы.
- Так это, я ж, пани, не умею. Какой с меня прок?
- Неужто я сама должна ведра на полок поднимать? - встала и, еще раз окинув всех вышла на двор.
- Иди, Иныш, да пребудет с тобой сила русская! - Прасковья толкнула казака к выходу.
Инышка шел, не чуя под собой земли. В предбаннике опять долго возился с сапогами. Сопел, стягивая их. Дрожащими руками освобождался от одежды. Наконец, вошел стыдливо прикрывая срамное место бугристыми кистями рук.
- А ну подавай воды, казачина! Нечего руки крестить, где гордость казать надо.
Полужников поднял глаза и увидел ее. Обнаженную богиню, словно вылепленную из ослепительно белого воска.
Она взяла его за запястья и подтянула к себе. Он оказался ровно между ее колен и вдруг ощутил жгучую гладкость внутренней части женских бедер. А потом был запах. Невероятный, чуть душноватый, но при этом обволакивающий, подавляющий своей бешеной природой.