7 июня 2019
Боже мой, как тяжело. Как тяжело выдерживать слезы детей, когда они плачут и кричат. Разумом понимаю, что это манипуляции, но душу эти слезы цепляют.
Сегодня пятница. После прошлых «неудачных» сборов в садик я надеялась, что сегодня все пройдет по-другому. Но моим надеждам не суждено было сбыться. Боря снова начал просить выбрать ему игрушку, отвергая мои предложения и оттягивая время похода в садик. Тогда я, недолго думая, поставила его перед выбором: либо он сам выбирает себе игрушку, либо я ухожу на работу. Видя, что он не собирается ничего выбирать, я направилась к двери. Боря, видя это, с криком «Мама, не уходи!» хотел выбежать за мной в подъезд. Но его удержала бабушка. Я шла и слышала, как он за дверью продолжал кричать: «Мама, не уходи!»
Я не знаю, что меня остановило, но я все же вернулась, подошла к нему, присела рядом. Он, задыхаясь от слез, попросил его успокоить и налить чая. Я начала гладить его, сказала, что люблю его. Бабушка принесла чай, потом он попросил положить ему в рюкзак раскраски и любимую машинку.
После этого он молча надел обувь, и мы вышли на улицу. Его настроение мигом улучшилось. В таком приподнятом настроении он и остался в садике.
Я понимала, что опаздываю на работу почти на час. Ехала и думала: заметит директор мое отсутствие или нет. Как только вошла в кабинет, один из проектировщиков мне сказал, что директор просил меня зайти к нему.
Где-то глубоко внутри меня шевельнулся страх, что это из-за опоздания. Но тут же ответом на этот страх в душе появилось ощущение: «значит так надо, я делаю все, что в моих силах, я не могла по-другому».
Я взяла по обыкновению блокнот с ручкой для записи заданий и зашла в кабинет. Увидев меня, директор кивнул, я села на стул, а он, обернувшись ко мне, спросил: «Чего опаздываем?» В его голосе я не услышала претензии, может, поэтому тут же, не задумываясь, прямо ответила: «Сын не хотел идти в садик». В ответ директор только сказал: «Бедолага!» В его голосе я услышала сочувствие. И он тут же перешел к объяснению мне рабочей задачи.
Меня порадовала и поддержала такая реакция директора. Но чуть позже днем мне снова вспомнился Борин плач, и у меня полились слезы из глаз. Хорошо, что мониторы компьютера скрывали меня от посторонних глаз. Слезы текли, а я думала, что, наверное, это я себя вспоминаю, когда меня не слышали и отводили в садик, который я ненавидела. Из того садика у меня есть фотография, где я очень грустно смотрю туда, куда меня просят смотреть.
Потом вспомнила, что, когда умер мой папа, а мне было 3,5 года, мне не сказали об этом. Утром говорили, что он уже ушел на работу, а вечером — что еще не пришел. А я тогда плакала и истерила, что не хочу идти без папы в садик и не хочу уходить из садика без папы. Видимо, Борин плач откликается во мне, раз я сижу и плачу сейчас.
Успокоившись, я подумала, почему же мне сегодня захотелось вернуться к нему и я смогла найти в себе силы успокоить его? Ведь в среду я так не сделала, а просто ушла, потому что абсолютно не чувствовала сил в себе. Наверное, потому что сегодня я не тратила сил на уговоры, сразу заведя «заезженную пластинку», повторяя одно и то же: «Не знаю, Боря, какие игрушки тебе взять. Выбери сам, я могу помочь положить тебе их в рюкзак». Это сэкономило мне силы. И, видимо, оттого, что я их не растратила — они у меня остались, чтобы подойти к нему и успокоить.
