5 июня 2019
Сегодня среда, а значит, Борина очередь идти в садик. Вчера вечером я несколько раз с ним говорила о завтрашнем походе в садик, и он согласился, после того как я обещала ему распечатать раскраски с его любимыми героями из мультфильмов.
Я его разбудила, включила мультик и налила ему чай. Собралась сама и помогла одеться ему. Но когда настало время уже идти в садик, Боря сначала не мог найти нужную игрушку, а после начал просить, чтобы его забрали из садика до тихого часа.
Я чувствовала, что что-то надвигается, но надеялась, что, может, обойдется, и обещала ему, что попрошу бабушку забрать его, когда он хочет. Тогда он начал говорить, что ему далеко идти до садика и его надо понести на руках.
Моя надежда на благоприятный исход таяла. Я решительно сказала, что у меня нет сил нести его до садика, и я уже опаздываю на работу, а если он не согласится сам дойти до садика, я буду вынуждена оставить его дома.
После моего ультиматума Боря начал плакать. Тут еще бабушка, видимо, желая сгладить конфликт, вмешалась, сказав: «Пусть Боря остается». Я чувствовала, что наш с Борей диалог — это лишь растягивание времени, он ищет причины не идти в садик. Все мои доводы типа «если ты не исполняешь свои обещания, я свои тоже не смогу исполнить, то есть не смогу тебе распечатать раскраски» на него не действовали, он как будто не верил, что я действительно оставлю его дома.
Но обычно всегда так и происходило: он начинал капризничать, я его уговаривала, грозилась оставить дома, но в итоге мы все равно шли в садик. Я, конечно, не покупала ему после такого вкусняшки, но, кажется, его это мало волновало.
Получается, для него это поведение стало игрой, и эта игра ему нравилась, а я велась на него, тратила свои силы и нервы.
И сегодня утром, когда началась эта игра, я чувствовала, что сил его уговаривать у меня нет, да и это бессмысленно. Тем более если его оставить дома, ничего страшного не случится, ведь бабушка и девчонки будут с ним.
Поэтому я сказала ему, плачущему в коридоре, что люблю его, но вынуждена оставить дома, так как опаздываю на работу. И взяв на руки, занесла его, отчаянно сопротивляющегося и плачущего, домой, где его приняла бабушка. Я видела, что он злится, пинает и кидает все, но чувствовала, что мое присутствие и оттягивание ухода лишь усугубит ситуацию. Закрыла дверь и ушла.
Шла и думала, ведь он действительно надеялся, что я его уговорю или донесу до садика. И эту надежду я сама ему давала, постоянно уговаривая. А если бы я говорила один раз, глядя ему в глаза, что либо он идет с нами, либо остается дома, и оставляла его дома — возможно, он бы усвоил это как правило и у него не было бы соблазна снова себя так вести, растягивая время, придумывая новые доводы.
Я читала у Юлии Гиппенрейтер, что детям нужны правила, они чувствуют в них опору. А это правило «собираться в садик вовремя, чтобы не опаздывать на работу, сохраняя мою энергию и нервы» — важно для меня и, значит, для нашей семьи. Чтобы Боре это усвоить, возможно, мне придется вести себя жестче.
В таких мыслях я дошла до работы. Потом позвонила бабушке, и она рассказала, что Боря быстро успокоился, хотя и напугал Дашеньку своей истерикой. Видимо, для племянницы такие истерики было непривычны, в отличие от меня.
Раскраски Боре я не распечатала. Когда пришла домой, он, конечно, расстроился, но я сказала ему, что если он выполнит свое обещание и пойдет в садик в пятницу, то я исполню свое и распечатаю ему раскраски.
