Найти тему

Доступка – для домохозяек?

Увидев в соцсетях анонс сентябрьского номера журнала «Домашний очаг», посвященного проблемам создания доступной среды, я удивилась. Я знала его как известный и достаточно успешный журнал для женщин, посвященный широкому кругу вопросов домоводства, от кулинарии и косметики до построения отношений в семье и воспитания детей. Но на этот раз дизайн его обложки был отнюдь не глянцевым.

Сразу мелькнула мысль: кто это купит? Удивила и цифра, вынесенная на обложку: согласитесь, утверждение, что в России 170 тысяч детей не ходят в школу, звучит достаточно сильно. Сразу возникло желание узнать, что это за дети и кто их посчитал. Однако дело было на даче, на сайте журнала я не нашла ничего, кроме всё того же анонса, так что выяснение подробностей пришлось отложить до возвращения в Москву.

И вот журнал, купленный онлайн (в окрестных киосках его не было) у меня в руках. Первое, что обрадовало, – тираж. Если все 150 000 экземпляров разойдутся по стране и их действительно прочитают, это может стать ощутимым вкладом в общие усилия по формированию позитивного отношения рядовых граждан к «доступке». Тем более оказалось, что о доступности в нем говорится не только в связи с инвалидностью. Героини фоторепортажа «Город без преград», который размещен в разделе «Мода», – молодые мамы, которые рекламируют красивую стильную одежду и одновременно делятся своими впечатлениями о том, как непросто передвигаться по столице с детской коляской.

Мысль, что доступная среда нужна не только инвалидам, не раз повторяется и в разделе «Спецпроект», авторы которого – люди с инвалидностью, их родители и сотрудники благотворительных организаций. Нельзя не согласиться с приглашенным редактором раздела, журналисткой с ДЦП Яной Кучиной: «Взял человек в руки большой классный чемодан – и вот ему нужны пандусы, раздвижные двери, лифты, низкие пороги. Родился в семье красивый младенец? И любому, кто решился выйти с ним из квартиры, нужны те же условия, что и человеку на инвалидной коляске. Да, и доступный транспорт. Всем остальным мы подарим велосипеды, самокаты, сумки на колесиках, с которыми так удобно ходить на рынок. И вот перед нами не просто горожане, а амбассадоры доступной среды».

Несомненным плюсом номера для меня стало и то, что его создатели не ограничились вопросами архитектурной и транспортной доступности. Президент благотворительного фонда «Журавлик» Ольга Журавская рассказывает об инклюзивном образовании, «разработчик и красивый человек» (так в журнале) Иван Бакаидов – о проблемах тех, кто не может говорить, а сразу две мамы, Олеся Лихунова и Ольга Оводова, – об удобной одежде для детей-инвалидов. Значит, у читателя будет возможность узнать, что понятие «доступная среда» не сводится к пандусам и подъемникам.

Впрочем, всё это случится только в том случае, если этот самый читатель прочитает весь раздел «Спецпроект» «от» и «до». Он занимает 17 страниц, однако в содержании журнала о нем написано буквально следующее: «Доступная среда. Эксперты и люди с инвалидностью о том, что нужно изменить в России, чтобы в ней было комфортно жить всем». Содержание других разделов раскрыто намного подробнее…

И это – далеко не единственная странность номера.

Заинтриговавшая меня цифра 170 000 нашлась на 4-й странице, во вступительной статье главного редактора журнала Натальи Родиковой. Цитирую: «В России сегодняшнего дня около 170 000 детей не могут ходить в обычную школу, просто потому что там нет доступной среды. Потому что в школе рядом с их домом положен плохой пандус и дверной проем в туалет не пропустит коляску». К цифре есть сноска: «По данным Института проблем инклюзивного образования за 2018 год». Вам понятно? Мне – не очень.

Прежде всего, я решила узнать что-то об институте. Оказалось, это – подразделение Московского городского психолого-педагогического университета, созданное решением Ученого совета МГППУ в июле 2009 года. С 2011 по 2019 год в институте прошло 5 Международных научно-практических конференций, посвященных инклюзивному образованию. Однако где именно и в каком контексте были опубликованы данные, которые приведены в журнале, мне установить не удалось.

Приведенные выше слова Натальи Родиковой однозначно говорят о том, что все 170 000 детей не могут ходить в школу из-за того, что передвигаются на коляске. Но так ли это? Точного количества детей-инвалидов, которые пользуются колясками, мне тоже найти не удалось. Однако согласно данным Федерального реестра инвалидов, численность детей-инвалидов в возрасте от 8 до 17 лет в России в июне 2021 года составила 509 460 человек. Неужели каждый третий из них – колясочник? Разумеется, нет. Согласно данным Росстата, из 76464 детей, впервые признанных инвалидами в 2019 году (более свежих цифр нет), только у 2618 выявлены «нарушения, вызывающие необходимость использования при передвижении кресла-коляски». Таким образом, из общего числа детей-инвалидов колясочников всего 3,4 %. Среди повторно освидетельствованных за тот же год эта цифра чуть выше – 4,2 %. Но даже 4 % от 510 тысяч – это 24 тысячи, а отнюдь не 170!

Уважаемый редактор и ее информаторы, скорее всего, имели в виду всех детей, которые, по разным причинам, не посещают общеобразовательные («обычные») школы. В их число попадает и 15-летний Гор, один из двух приемных сыновей Фатимы Медведевой, интервью с которой открывает журнал. Он передвигается на коляске и учится «в очень маленькой частной школе». Но попал он туда отнюдь не из-за коляски (в школу на трамвае Гор ездит один!), а из-за того, что до 12 лет жил в детдоме, где с учебой было, мягко говоря, не очень.

Продолжив поиски, я обнаружила публикацию Интернет-издания «Вести образования» от 6 июля 2021 года. В ней, со слов вице-премьера Татьяны Голиковой, приводятся такие данные: «Более 17 млн детей в России учатся в школах сегодня, из них 840 тысяч составляют дети с инвалидностью. При этом более 56% из них получают образование в общеобразовательных школах со встроенной инклюзивной структурой». Остальные, видимо, учатся в коррекционных школах, которых, как сообщило ТАСС по данным пресс-службы Минпросвещения, в России 1664. (Попутно еще одно соображение: если предположить, что в каждой из этих школ учится по 100 человек, получится цифра, подозрительно близкая к 170 000.) То, что цифра, приведенная вице-премьером, значительно выше данных Федерального реестра инвалидов, меня не смущает. Наши чиновники частенько называют «детьми» школьников старше 17 лет, а инвалиды с детства официально могут учиться в школе до 23 лет.

Впрочем, всё это – не более, чем мои домыслы. А они, как известно, возникают там, где отсутствует точная, проверенная информация. Именно недостаток такой информации – главный «минус» этого номера. Почему-то его создатели начали разговор о проблеме доступности с воспоминаний о 8-летней Дженнифер Килан, которая более 30 лет назад в числе 1000 других участников акции ползла вверх по лестнице вашингтонского Капитолия, добиваясь принятия «Закона об американцах с инвалидностью», который запрещал все виды дискриминации. Могу предположить, что произошло это из-за того, что права на торговую марку и торговое имя «Домашний очаг» принадлежат компании из США The Hearst Communications, inc. При этом они ничего не рассказали ни о борьбе российских инвалидов за свои права, ни о госпрограмме «Доступная среда», благодаря которой появился, в том числе, и трамвай с аппарелью, на котором Гор ездит в школу. В журнале нет информации и об успешных практиках создания доступной среды в разных регионах России, а они тоже есть. К слову, в феврале проблемы доступного жилья обсуждались на заседании Общественной палаты России, в составе которой есть люди на коляске, признанные эксперты в этой сфере. Но и об этом – ни слова…

Создается впечатление, что инициаторы выпуска решили осветить тему в той же схематичной манере, в которой выполнена обложка журнала, без полутонов и деталей. Идея проста: с доступкой в России – ужас-ужас-ужас, есть отдельные активисты, которые пытаются бороться, но результатов пока не видно.

Остается надеяться, что такая постановка вопроса вызовет у читательниц журнала сочувствие, а не желание отгородиться от «токсичной» темы трёхметровым забором…