Публикую отрывок из романа "В сумерках". Роман вмещает 50 лет событий из жизни одного провинциального города, абсолютно типового. Закончила его минувшей весной. Подготовку к печати рукопись прошла. По случаю публикую отрывок. Почти без картинок. Текст из пятой главы последней части.
"Все мы понимаем, что история идет по кругу и все время возвращается, а круги у нас маленькие,и мы очень быстро возвращаемся туда, откуда ушли".
"За Тамой громыхало. Солнце, пустив веером последний плоский луч, сгинуло за налетевшей на него иссиня-черной тучей, и гонимая порывами ветра, предвещавшего бурю, компания сочла за благо убраться с берега восвояси. А чего они хотели? Ильин день без грозы не обходится. Так и разбежались.
Тамара не успела рассказать друзьям о том, что в следующем выпуске ее журнала будет опубликовано интервью с Александровым.
Кое-какие выдержки она хотела прочитать им вслух – не успела из-за грозы. Папка с распечатанным текстом осталась на стуле уличного кафе, и ветер понес эти листы вдоль по набережной. Вот что было там написано.
«Корр.: Обличительный процесс над сталинизмом в нашей стране не состоялся, и сейчас нет причин надеяться на него в обозримом будущем, однако 23 августа отмечается Европейский день памяти жертв сталинизма и нацизма. Почему наш читатель почти ничего не знает об учреждении этого дня памяти?
Ал-ров: Предложение установить День памяти заявлено было впервые в ʺПражской декларации о европейской совести и коммунизмеʺ в июне 2008 года. В апреле 2009 года Европейский парламент принял соответствующий закон, а чуть позже парламентская ассамблея ОБСЕ приняла резолюцию, осуждающую нацизм и сталинизм. Идея рассматривать оба явления в связке не прижилась в нашей стране по понятным причинам. Как бы там ни было, 23 августа — дата из нашей истории. В этот день в 1939 году подписан пакт Молотова – Риббентропа. СССР и Германия договорились о разделе Европы на сферы влияния. Знают об этом соглашении теперь уже все, а День памяти, привязанный к этой дате, отмечать или не отмечать — выбор каждого.
Корр.: Возможно ли преодолеть различия в системе ценностей?
Ал-ров: В Европарламенте голосование в отношении закона не было единогласным. К слову, имеется еще Вильнюсская резолюция. Там говорится, что два тоталитарных режима, нацизм и сталинизм, явились чрезвычайным бедствием для Европы ХХ века. С этим невозможно спорить, казалось бы, но опять же голосование показало некоторый разброс мнений. Был геноцид, и были преступления против человечности. Были жертвы казней и принудительного переселения. Даже коммунисты признают: было. Они оправдывают все это некой необходимостью, целесообразностью. Сталинский режим принес много страданий, и прежде всего пострадали народы внутри СССР. Тут ничего уже не надо доказывать, достаточно знать факты. И все же сегодня отношение к фактам неоднозначное. Со временем, когда тема утратит политическое значение, неоднозначность будет нивелирована.
Корр.: Попытка осудить сталинизм вызывает бурный протест российской околополитической общественности. Злодеяния так ужасны, что неизбежно встает вопрос покаяния, а мы не желаем считать себя виноватыми. В этом дело?
Ал-дров: Я не думаю, что современным гражданам Российской Федерации следует взять на себя ответственность за все.Нужно спокойно признать, что тот строй, который существовал в нашей стране, был источником и причиной страшных жертв, признать преступность сталинского режима. Это и будет то, что люди часто называют покаянием.
Корр.: ГУЛАГ от поколения к поколению менялся. Сравнивать тех, кто был размолот в лагерную пыль в первую волну репрессий,с теми, кто попадал в лагеря после войны, еще как-то можно. А диссиденты и правозащитники, подвергавшиеся репрессиям со стороны КГБ, – это совсем другое дело. Они в большей мере герои, нежели жертвы.
Ал-дров:Мы ведем скрупулезную исследовательскую работу. Мы – коллектив музея и другие специалисты, в частности работающие под эгидой общества ʺМемориалʺ. Были безвинные, были случайные жертвы, но и герои приносили себя в жертву в любой из периодов. Наверное, в брежневское время это было выражено более остро.
Корр.:Почему их старались спрятать, почему процессы в брежневское время не были публичными, показательными?
Ал-дров: Диссиденты представляли угрозу советской власти вовсе не потому, что имели намерение или возможность ее свергнуть. Когда Андрей Амалин писал свою книгу ʺПросуществует ли Советский Союз до 1984 года?ʺ, он дату не предугадал, не вычислил, он просто цитировал Оруэлла. Они и не собирались свергать. Они хотели просто остаться честными. Не врать. Но если не врать, вот так получалось. Кто-то уходил во внутреннюю эмиграцию. Кто-то выбирал формулу ʺжить в провинции у моряʺ. А кто-то продолжал высказывать свое мнение и защищать права других людей. Личный выбор. Они опасны были уже тем, что ставили под сомнение миф об однородности советского общества, об успехе эксперимента по созданию генномодифицированного советского человека.
Корр.: Но ведь даже сейчас мне и многим становится страшно, когда все начинает меняться, разворачиваться к прошлому. Они не знали страха?
Ал-дров: Они знали, власть готова расправиться с ними самым жестоким образом, уличив в любом инакомыслии. А кроме того, у всех у нас был и есть страх генетический. Этот страх ʺтоварищʺ Сталин вырастил не на пустом месте: четыреста с лишним лет российского феодализма, который не вырождался, как в Европе, а наоборот,усиливался. Принято говорить о татаро-монгольском иге. Но если опираться на факты, иго укоренялось внутри нации, а вовсе не снаружи, оно не исходило от внешних завоевателей. На рубеже XVIII–XIX веков крепостное право стало страшным русским рабством и существовало в таком окончательном виде довольно долго. Но и после его отмены человек не стал свободным. Вот потому страх перед Сталиным был совершенно иррациональным,и потому он до сих пор сидит в нас. Но люди, которых вы называете героями, этот страх преодолели.
Корр.: Этот страх снова управляет нами?
Ал-дров: Если вы ему позволите, будет управлять. Опять же, все дело в личном выборе. Внешние обстоятельства вторичны. Один мой знакомый обмолвился, что его дед пропал в лагерях. Я вызвался посмотреть в архиве. Но человек этот взмолился: ради бога, ничего не трогай, справок не наводи. Это образованный человек, умный, имеющий свой бизнес. Испугался быть замеченным. Вот так и проявляется генетический бессознательный страх. Все мы понимаем, что история идет по кругу и все время возвращается, а круги у нас маленькие,и мы очень быстро возвращаемся туда, откуда ушли.
Корр.: Похоже, это понимание для некоторых людей становится крючком, вокруг которого накручивается и без того короткий поводок.
Ал-дров: Я не склонен ни осуждать, ни требовать от кого бы то ни было отваги, гражданского мужества или чего еще там… Я уважаю выбор, даже тот, что продиктован внутренней несвободой выбирающего. Люди приезжают в музей на экскурсии круглый год. Особенно много народу приезжает к нам на ежегодный форум. Едут ощутить дух свободы. Здесь есть возможность передать свое понимание свободы, есть свой особый формат общения. Мы тут не про тюрьму, мы про жизнь и лучшие проявления гражданственности.
Корр.: Вы не думаете, что,оказавшись в ряду других музеев совести, ʺТемь-6ʺ теряет свою уникальность?
Ал-дров:Нет. Даже когда к власти в нашей стране придут самые разумные и самые грамотные люди, знающие историю, когда в каждом городе будет создан свой музей в память о жертвах политических репрессий, ʺТемь-6ʺ останется уникальным. Нигде на земле нет больше сталинского ГУЛАГа. Все сгнило. А мы сохранили. Мы не дали замолчать тему репрессий, мы нашли и предъявили миру улику."
Тамару смущал невеликий тираж ее журнала, но это всё, что она могла сделать. Она никогда прежде не обсуждала свои материалы до публикации ни с кем, кроме редактора. Сейчас у нее, издателя и автора, на штатного редактора недоставало средств. А с друзьями обсудить не получилось. «Ну, пусть будет, что будет», – решила Тамара, подписывая номер в печать.#проза #сталинизм #гражданская позиция