Некоторые депутаты, представляющие отдельные округа, показали нежелательную независимость. Уверенный в том, что всегда сможет подобрать под себя оппозиционных лидеров,
Кремль предпочитал систему, например, закрытого списка пропорционального представительства, применяемую партийными лидерами. Чтобы маленькие партии держать в стороне, порог
мест был увеличен с 5 % до 7 % голосов по стране.
Нервничая из-за оппозиции, власти ужесточили правила проведения уличных шествий и
усложнили процедуру созыва национальных референдумов. При Путине демонстранты часто
объединялись, их арестовывали. Партиям, находящимся в немилости у Кремля, было отказано
в регистрации, а газеты предупредили, чтобы не делали о них никаких сообщений. «Если нет
партии, – объяснил представитель правительства, – невозможно о ней ничего написать». Вместе с «Единой Россией» правительство установило дисциплину. Законодатели-новички партий
были вызваны в Кремль, по словам одного из них, их отругал помощник Путина за то, что
«они вели себя, как будто они избранные представители», и дал указание «просто голосовать,
как сказали». Более затруднительные процедуры регистрации были введены для неправительственных организаций, а официальная Общественная палата, созданная для обсуждения социальных вопросов и представлявшая собой «гражданское общество», состояла из людей, придерживающихся умеренных взглядов.
Даже судебная система, которую Путин как юрист, казалось, так страстно начал реформировать, все сильнее подчинялась Кремлю. Процедура возбуждения уголовных дел в отношении судей упростилась. Хотя они и назначались пожизненно судейской коллегией, состоящей в
основном из других судей, президент выбирал председателя каждого суда, который распределял дела между судьями, решал кадровые вопросы, влияя на продвижение по карьерной лестнице и мог возбуждать разбирательства по причине их увольнения. Такие назначения были
проверены бывшим санкт-петербургским коллегой Путина Виктором Ивановым. В 2005 году
двое судей обвинили главного судью Москвы, что он их уволил, потому что они сопротивлялись давлению подчиниться властям. В 2008 году первый заместитель председателя Высшего
арбитражного суда заявила, что кремлевский чиновник сделал ее повторное назначение зависимым от изменений антиправительственного постановления. В одном отношении судьи действительно продолжали следовать предсказуемым правилам: они по-прежнему оправдывали
только 1 % обвиняемых в уголовных преступлениях.
Авторитарным был скорее стиль правления Путина, чем само
государство.
Критики видели в такой концентрации власти схожесть с авторитарным государством.
Однако то, что было авторитарным, было скорее стилем правления Путина, чем самим государством. Он изменил формальные политические институты сравнительно мало. Когда позже
у него были голоса, чтобы внести поправки в конституцию, он почти педантично отказался это
сделать. Значительные изменения правил, которые действительно имели место, например, при
назначении губернаторов и введении пропорционального представительства в думских выборах, вряд ли бы означали тиранию, а многие новшества, которые подвергались резкой критике в России, отражали основные черты, найденные во многих респектабельных демократиях
(см. главу 10). Более строгие законы устанавливали штрафы за получившие широкое распространение акты экстремизма и уполномочивали агентов спецслужб уничтожать террористов
за рубежом. Но по большей части не разработкой авторитарных институтов, а применением
и злоупотреблением своими полномочиями была довольна команда Путина в преобладающих
демократических рамках. Уверенные в общественной поддержке, они не выказывали должного
терпения по отношению к оппозиции и не стремились к честной игре.
Разумное объяснение Путина по поводу такой централизации власти очень простое: было
жизненно важно обеспечить порядок и восстановить эффективность государства после потрясений 1990-х годов.
Только сильное централизованное государство могло защитить население
и привести к экономической модернизации.