У людей случаются состояния, когда эмоции затухают по разным причинам. Человек рад бы испытать любовь, но не чувствует её — то, что в богословской литературе называется окамененным нечувствием, а в просторечии просто депрессией, когда человек живёт через силу, на автомате и абсолютно эмоционально пуст. Каким образом любить, когда не любится?
У преподобного Максима Исповедника есть замечательная мысль, что любовь — это добродетель воли. Что же такое воля? Чаще всего мы воспринимаем волю как некое усилие. Волевой человек — это тот, кто умеет себя за шкирку штопором вкрутить в то, что совсем неохота делать, но надо. И здесь мы делаем одну достаточно фундаментальную ошибку. Потому что воля — это и есть желание.
Человеку по природе свойственно желать. В нормальном, здоровом, не повреждённом грехом человеке всегда находится желание, как устремлённость жить, как устремлённость к сорастворению в Божественном бывании. И если этого нет, то получается, мы находимся в состоянии внутреннего распада, греха. Вот такое состояние мы встречаем чаще всего в двух случаях: у детей маленьких и у святых, когда эта расщеплённость преодолевается разными путями. Либо она ещё не особо актуализировалась, если это мощная, первозданная природа, в которой грех хоть и присутствует по факту рождения, но ещё не набрал той самой всепоглощающей мощи, которую мы с вами на себя хорошо испытываем и знаем, что это такое. Либо, когда человек через подвиги, через веру, церковную жизнь научился разъехавшееся внутри себя всё, собирать воедино, и оно начинает целостно работать.
Состояние нежелания — это состояние противоестественное. На самом деле любой человек, даже в самом греховном, помрачённом состоянии, всё равно хочет одного: любить и быть любимым. Это базовая прошивка, которая есть у каждого человека, какими бы способами он не вытеснял её из себя, какие бы странные превращения с ней не происходили, но всё равно посыл один и тот же. Потому что Господь Бог нас так спроектировал. Он нас сделал такими, что только любя и будучи любимыми, мы обретаем эту сонастроенность с Божественным бытием, с космосом, со Вселенной. Почему опять-таки заповедь о любви всегда сополагается заповеди о любви к Богу.
Бог Ветхого Завета нам предстаёт, прежде всего, как сила, как мощь, но не как Тот, Кто готов сам Себя ввергнуть в пучины адовы без какой бы то ни было гарантии отклика. У апостола Павла есть потрясающая фраза, кажется, в Послании к Коринфянам, что в том-то и проявилась любовь Божия, что Он возлюбил нас, когда мы ещё были грешники. Для Бога никакого значения не имела реальная возможность того, что Его не примут, что Он всуе сойдёт в ад, что Он всуе воскреснет, и ни один человек не пойдёт за Ним, никто не поверит, и всё это окажется впустую. Всё равно Он это делает, и сделал бы — вот в этом-то открывается любовь как состояние абсолютной бескорыстности, абсолютной безответности.
Пасха этого года для меня была какая-то особенная. В эти дни мысль вращалась вокруг очень простой, совершенно тривиальной вещи. Во время Пасхи мы празднуем бесконечную значимость того, что сделал Бог, и насколько неважно то, что мы с вами не сделали.
Слова Иоанна Златоуста, которые я читал в храме: «Никтоже да рыдает прегрешений, прощение бо от гроба возсия». Это установка, заповедь: «всё, хватит плакать, хватит жаловаться, хватит каяться, хватит говорить о своих грехах», — всё это сметает волна Христова Воскресения, как какой-то мусор на берегу океана одной волной. Гораздо важнее то, что сделал Бог, чем то, что мы с вами не сделали.
Любовь — это эмоция?
Влюблённость — это болезнь, это, как грипп. Это шквал эмоций, который сносит человека, и он не в состоянии ему противиться. Но любой шквал проходит.
Любовь - это никакие не эмоции. По отношению к самым близким людям можно сказать, что мы их любим по факту того, что находимся в позиции принятия. Эти люди для нас священны. Потому что тем самым мы выделяем внутри себя наших родных из ряда всех остальных людей, мы находимся с ними в исключительных отношениях. Эта исключительность задаёт определённую тональность отношениям.
По определение Платона, любовь — это деятельное желание блага другому. Есть существенная разница: чувства и желание другому блага.
Эмоции бесконечно важны, потому что они выступают в качестве питательной конфетки, которая сразу даёт быстрый вброс углеводов, голова начинает соображать, а потом требуется нормальная, полноценная еда, потому что на одних конфетках вы испортите организм. Эмоции в отношениях выполняют именно роль импульса, который позволяет запустить более глубокие процессы. У Льюиса есть образ, что влюблённость схожа по своей функции стартёру в автомобиле, этот сильный толчок должен произойти при огромном токе для того, чтобы заставить застывшее масло в движке не сильно сопротивляться движению поршней. А потом уже включается зажигание, и начинает работать мотор. Но стартёр, если постоянно пытаться ехать на нём, сгорит.
Любовь к врагам о полезности раздражающих факторов
Вспомним притчу о немилосердном заимодавце. В ней речь шла, в первую очередь, о способности и неспособности человека к великодушию. Ты был должен достаточно крупную сумму денег, тебе всё простили и отпустили. Наступает тонкий психологический момент. Когда человеку хорошо, над ним ничего не висит, ему хочется сделать ещё лучше. И вот этим «ещё лучше» он обрушивает всё то хорошее, которое было до этого. Не пошёл бы он требовать копейки со своего собственного должника, он бы всё сохранил. Хотелось бы притчу развернуть и в сторону вопроса о любви.
По-человечески невозможно ни прощать, ни иметь абсолютно открытую до самой глубины душу. Но когда человек знаком с любовью Христовой, когда в нём есть переживание, отражение того, что по отношению к нему было сделано Богом, то все наши обиды, придирки становятся мелкими копейками, цепляясь за которые, мы обрушиваем отношение к этой любви.
В книге отца Эмилиана (Вафидиса) есть потрясающие мысли. Он пишет, что если твои действия, твои поступки расстраивают ближнего, то уровень твоей духовности равен нулю, и ты даже не приступал к общению с Богом, а сидишь в пространстве фантазий. Сам себе навоображал, слепил какого-то бога по своему образу и подобию, и ему же поклоняешься.
Когда в доме появилась кошка, я понял, насколько кошка по своей природе отличается от котов. Стоит она у двери и мяукает. Открываешь дверь, предполагая, что она собирается уходить. Она смотрит на открытую дверь с недоумением: «Зачем? Я вообще не собиралась никуда выходить».
Чтобы будущие священники, монахи реально имели опыт взаимодействия с живым существом, проживания с ним в одном пространстве, надо всем выдавать по кошке или собаке, некий «тренажёр» выстраивания отношений. Потому что если ты даже с кошкой не можешь выстроить отношения, то чтобы терпеть присутствие другого, не такого, как ты, с другой системой координат, с другим мировоззрением, с другими привычками и со всем остальным другим, надо серьёзно подумать, что же будет происходить в монастыре или в браке.
Любить, значит жалеть?
Жалость — это эмоциональная, а не деятельная любовь. В конечном итоге мы всегда жалеем не другого человека, а жалеем своё проживание этого человека, своё отражение этого человека внутри себя самого. Мы не хотели бы оказаться на его месте. Когда человеку очень плохо для него гораздо важнее, чтобы рядом с ним просто были. Потому что если вы будете рядом ему не нужны эти слова. Они расковыряют язву, боль, которая у него находится в состоянии застывшести.
Тогда ты неизбежно создаешь броню, которой будешь подыгрывать этой как бы любви, этому как бы жалению, из любви к тому человеку, которого ты не хочешь расстроить своей холодностью и безразличием. Это приводит к тому, что та самая застывшая боль внутри человека просто не может выйти. А она должна выйти. Она выходит только тогда, когда внутри человек уже созреет, когда он это проживёт. Вот это проживание, это глубинное переживание просто внешними способами не даётся.
Христос жалеет грешника? Грешницу, которую к Нему привели, и которую приговорили к побиванию камнями. Он её жалеет? Хоть слово Он сказал жаления? Он сказал: «Иди и больше не греши». В чём здесь жалость? Её не убили, потому что Он явил деятельную любовь. Там не было никакой жалости. Надо пройти между чувственностью, эмоциональностью, которая является отражением твоей самости и эгоцентризма. Потому что у эмпатии тоже есть две стороны. С одной стороны, мы всегда проецируем своё собственное переживание на другого, и тут же его рефлексируем, тут же его оцениваем и осознаём. Это одна сторона. Другая сторона, когда мы принимаем другого человека безоценочно и безусловно — это и есть эмпатия. И пытаемся посмотреть, прожить с ним вместе его ситуацию, будучи рядом. Это совсем другое. И где здесь жалость? Если жалость и там и там — мы совсем запутаемся. Одно назовём жалостью, другое пусть будет - эмпатия.
«Эмпатия» — это «со_переживание», это вживание, «эм» — это «в», это предлог движения внутрь. Это не «сим-патия», не «со-чувствие», когда мы находимся как бы вне, но при этом настраиваемся плюс-минус на ту же волну. Это именно вживание, проживание самим человеком ситуации. Чтобы быть глубоко эмпатичным человеком требуется отказ от себя, от своих оценок, отказ от своей интерпретации.
Отец Эмилиан Вафидис. «Толкование на подвижнические слова аввы Исаии». Напомню, что архимандрит Эмилиан (Вафидис) был тем человеком, который возобновил духовную жизнь на Святой горе Афон, в монастыре Симонопетра. Он скончался пару лет назад.
«Когда человек исходит из того, что радует ближнего и что его огорчает, тогда их отношения друг с другом становятся крепкими и соединяют их. Порой мы забываем о том, что должны быть деликатными в своём поведении. И под предлогом большей искренности, под предлогом правды наши отношения вместо истинных становятся демоническими. Быть неуступчивым непозволительно, потому что я не вправе огорчать брата. Например, я знаю, что ты меня ненавидишь. Однако сегодня я тебе нужен, или тебя ко мне послали. Я должен сделать вид, что не знаю о твоей ненависти. И даже если случится так, что ты не сможешь сдержаться и как-то покажешь мне своё отношение, я должен прикусить язык, чтобы наше общение было безупречным. И это не ложь, а любовь, которая показывает, что я согласен с тем, чтобы ты был выше меня. Предположим, я увидел, как ты впал в какое-то прегрешение, и внутренне тебя осудил. Конечно, то, что я тебя осудил, это грех. Потом ты приходишь и спрашиваешь моё мнение о своём прегрешении. Я тебе говорю то, что об этом подумал. С этого момента связь между нами разорвана. Это не помощь, не искренность, не честность, не уважение, но полное самодовольство и злорадство, раскрытие своих мыслей с целью унизить тебя, чтобы стала явной моя собственная святость. Я должен ответить тебе так, чтобы ты не понял, что я подумал, и не обиделся». Вот это ответ из живой практики.