Он как тень. Когда-то давно он был сильным, величественным, впечатляющим; поистине великолепным скакуном. Увидев его сейчас, вы бы описали его другими словами: нежный, хрупкий, хрупкий. Мне не нравятся эти слова - только не по отношению к нему. Это кажется несправедливостью, этот процесс старения, который изменил моего старого друга. Но внутри - к счастью - он всегда остается прежним.
Сегодня утром мы с ним прогуливались вместе, как и каждый день. Мы прошли от его конюшни вниз к пастбищу в раннем сиянии восточного света. Трава, насыщенная росой и сверкающая от солнечного света, лежит ковром под нашими ногами, пока мы идем по тихой тропинке. Здесь и озабоченные бабочки, и пугливые скворцы, а иногда и олени. И, конечно, мы вдвоем.
Он шалит. Он фыркает. Он визжит. Он счастлив.
Я гуляю. Я думаю. Я наблюдаю за ним. Иногда я пою. Иногда я говорю ему, чтобы он вел себя прилично, но только если он ведет себя необычно буйно. В противном случае я позволяю ему бродить без дела, фыркая и повизгивая на конце своей веревки. Я счастлива, что он счастлив. Я счастлив, что он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы прошагать весь путь до своего загона.
Потому что - он старый.
Он покачивает головой, пока я расстегиваю недоуздок - видимый остаток нетерпения, которое он так и не перерос. Он не любит ждать, когда я занимаюсь такими пустяками, как снятие недоуздка. Он всегда качал головой, и, полагаю, всегда будет качать. У него на уме неотложные дела - есть трава для выпаса, пыль для катания в пыли - и он предпочитает не тратить время на мелочи. Возможно, в этом отношении он обнаружил некоторую мудрость.
Каждый день он катается в пыли. Во всем травянистом загоне есть только одно пыльное место, но оно идеально подходит для его цели. Сразу же и всегда он находит его и катается - с обеих сторон, тщательно, - а затем тщательно трется лбом о землю. Он всегда так делал, всегда. Перекатывается - с двух сторон - и трет лоб. Перекатывается - с обеих сторон - и трет лоб. Это всегда одно и то же.
Он такой одинаковый внутри.
Если бы. В расцвете сил он был великолепен и превосходен. Никто не мог отрицать его красоту и обаяние; это были неоспоримые факты, доказанные снова и снова чемпионскими лентами, трофеями и наградами, не говоря уже о его преданных поклонницах. Он всегда был идеальным джентльменом, воспитанным и благоразумным. Хотя он всегда был напыщенным.
Я скучаю по тому, каким он был раньше. Я скучаю по красивому изгибу его шеи и грациозной манере держаться. Когда-нибудь я буду скучать по звонким ноткам его эха и по его дорогому лицу, глядящему на меня через дверь стойла. Но если я буду скучать по этим вещам, то он - нет. Он не знает ни возраста, ни внешности, ни деликатности, ни хрупкости. Он не знает ни отражений, ни теней. Он не знает ни "до", ни "после", ни "когда-то". Он сейчас. Он всегда.
И он счастлив. Он шагает по сверкающей траве, солнечный свет блестит на его черной шерсти, визг счастья вырывается из глубины его горла. Это еще один день - еще один день солнца, бабочек и потирания лбом о любимое пыльное место. И есть высшее счастье в осознании того, что для него - и, смею сказать, для всех нас? - все остальное просто поверхностно.
"Она была большой любительницей удивляться, как и все, кто проявляет живой интерес ко всем приходам и уходам всех своих знакомых". -Джейн Остин