«Что ты здесь делаешь?» — хотела произнести она, но не смогла. Она вообще ничего не могла говорить. А Митя уже обхватил её, спрятал в свои объятья, с силой прижал к груди её голову.
Соня инстинктивно рванулась, пытаясь освободиться. В душе поднимался гнев, она не понимала, чего ему теперь от неё надо. То есть, как ей казалось, поняла, и это взбесило её ещё больше. Ну уж нет, так унижать себя она не позволит! Ушёл — так ушёл, она ему не коврик — вытирать ноги! Соня дёрнулась, вырываясь, тотчас же поскользнулась снова и упала прямо на него.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24, глава 25, глава 26, глава 27, глава 28)
— Тихо, тихо… пожалуйста, маленькая моя… — зашептал он ей в ухо. — Я тебе всё расскажу… я шёл за тобой — от суда… Но на улице нельзя… не будем здесь стоять, на виду, пойдём… скорее.
Соня, как под гипнозом, пошла — точнее, он буквально потащил её за собой. Завёл в безлюдную подворотню, прижал к стене и принялся целовать — жадно, горячо, насильно удерживая, как маньяк свою жертву. В голове у Сони поплыло, рассудок отключился.
Но как только он немного приотпустил её, делая вдох, она с ненавистью отбросила его руки.
— Мерзость какая… — проговорила она. — Как ты смеешь…
— Подожди, подожди, — он приложил ладонь к её губам. — Мне надо сказать тебе… пока есть возможность.
Митя оглянулся по сторонам, словно преследуемый преступник.
— Слушай. Дома ничего не говори — дома установлена прослушка… у меня не было выхода…
— Что-о установлено? — не поняла Соня.
— Ира принесла мне записку от… Жени, — он поморщился, выговаривая имя соперника. — Что у нас в доме жучки. Это — Калюжный, он… Я не мог ничего — понимаешь? Вот, подожди…
Соню поразило, что он назвал отца по фамилии. Неужели она ждала не зря — Митя всё-таки пришёл, он сейчас всё объяснит? Но… Соня знала теперь слишком много, чтобы нуждаться в его объяснениях. Он живёт у отца, ездит на джипе и женится на Наташе — он сделал свой выбор, так что он может ещё сказать?
А Митя уже совал ей в руку какую-то бумажку. Соня автоматически развернула её и прочла: «Вслух ничего не говори. В квартире установлена прослушка. Понял, что это значит? Ничего не трогай. На меня не ссылайся, записку уничтожь. Вспомни Л.».
Что это? Та самая записка — от Жени? Соня не знала, его ли это почерк — они никогда не переписывались. Буквы были чёткие, отрывистые, как будто печатные.
— Вот я и… поехал к Калюжному, — произнёс Митя, тревожно наблюдая за её реакцией. — Я не собирался к ним возвращаться…
— Видно, он тебя убедил, — отвернулась Соня.
— Убедил, — горестно кивнул Митя. — Ещё как убедил. Я, когда пошёл… решил — хватит! Надо всё это заканчивать, выведу его на чистую воду, спрошу про Ларису, запишу его слова, как он меня записывает! Купил по дороге диктофон, зашёл в «Видео-маркет» на станции…
— Ну и как — записал?
— Да. Сейчас, подожди… — он в который раз оглянулся и полез в карман.
— Зачем, Дима? К чему это всё? Ты сам всё решил и… Что ты хочешь теперь доказать?
— Нет, Сонь, не сам. Не называй меня так… подожди, послушай. Мне пришлось сказать тебе весь этот бред, будто я от тебя ухожу — чтобы там слышали!
— Ты был очень убедителен — я поверила. Мне надо идти… пусти — Вадик ждёт.
— Ты моя жена, — Митя сильнее сдавил объятья, — и ты меня выслушаешь. Соня, это глупо, мы теряем время, другой возможности может не быть!
— Жена? — Соня была вне себя от ярости. — Жена, значит? У тебя, кажется, намечается вторая! А сколько всего по плану?
— Ты всё поймёшь, — нетерпеливо мотнул головой он. — Я не отпущу тебя, пока ты всё не поймёшь.
Всё это походило на плохой сериал. Митя вытащил из куртки маленький диктофон — примерно с таким Анька ходила на лекции. Сам надел Соне наушники и снова прижал её к себе, с трудом удерживаясь от поцелуев. И она покорилась. Невзирая на всё, что узнала и пережила, Соня не могла ни оттолкнуть Митю, ни вырваться из его объятий, о которых так хотела забыть эти дни и о которых продолжала мечтать.
На улице проезжали машины, заглушая запись, звук периодически прерывался. Но Соня представила себе эту сцену так, как если бы всё происходило при ней.
Калюжный-старший приходу сына не удивился. Заявил, что ждал его. Митя раскланиваться не стал, сразу же перешёл к делу. Голос его дрожал от возмущения, Соня как будто видела, с каким бешенством он смотрит, как ходят желваки у него на лице.
— Ты поставил в мой дом прослушку. Зачем? Чего тебе от нас надо?
— Твой дом?
Это был голос вальяжного босса, низкий, презрительный.
— Этот сарай — твой дом? Видать, мать права. Тебя зомбировали, сын.
— Я тебе не сын!
— Фильтруй базар! Это ещё что за заявы? Смотри, не пожалей!
Большому начальнику оказался не чужд уголовный жаргон.
— Уже не о чем жалеть.
— Не торопись — торопилку откусят. Откуда узнал про жучки?
— Нашёл.
— Значит, тот, кто ставил — болван.
— Просто я тоже не идиот.
— Она знает?
— Соня? Нет, я не стал её пугать.
— Отлично. Нашёл и нашёл — дальше-то что?
— Оставь нас в покое! Чего ты добиваешься?
— Объясняю. Димка, ты взрослый мужик. Я, может, и дал бы тебе ещё поиграться, да мать загибается. Лица на ней нет, скорую через день вызываю. Пора эту х…ю заканчивать. Да и обстоятельства нынче не те, некогда ждать. Проблему твою надо решать. И я её решу.
— Ты хорошо свои записи слушал? Не понял — я не вернусь! Я люблю её!
— Я понял только, что мой сын не в себе. Издевается над матерью. Ради какой-то твари послал её на фиг. Стелется перед ж идовкой, старше его на восемь лет! Гробит свою жизнь. Теперь ещё кормит чужого приблудка. Да, слушал я тебя, слушал! Ты стал не похож на себя!
— Да, стал: не на себя, а на тебя! И ты… хоть ещё одно слово… только скажи о ней!.. Из тебя грязь льётся, как… Да ты даже не видел её ни разу!
— А в каком тоне мне о ней говорить?! — неожиданно взревел отец. — Всё я про неё знаю! Чего мне на неё смотреть — была бы ещё красотка! Вон папка валяется: фотки — и в фас, и в профиль. И цвет глаз, и размер ноги. И про семейку её знаю. И что к попам тебя затаскала!
— А мать в церковь ходит — это как, ничего? Тебя креститься заставила — ты пошёл. А ты знаешь, что у матери тоже еврейская кровь?
— Не трогай маму! — тон у Калюжного стал угрожающим. — У неё та кровь, которая надо! И она всю жизнь над тобой тряслась! Она одна натерпелась… готова верить во всё. Я перед ней так виноват… скажет, прыгни в окно — прыгну, не то что креститься. А эта — хитро ж опая, мозги тебе промыла….
— Не смей, я сказал! — выкрикнул Митя. — Вот ты говоришь — ради матери… а я — ради своей жены! На всё готов!
Должно быть, он сжал кулаки и шагнул навстречу отцу.
— Да как ты сравнивать смеешь? — презрительно ответил тот. — Маме твоей двадцать лет было, она ангелом была! Ты вообще с головой-то дружишь? Жена, б… Или эта с…а в постели чё вытворяет — нашлялась к тридцати годам, натаскалась… Так давай я тебе шл юх оплачу —
натра ха ешься вдоволь, угомонишься…
— Она — моя жена! Прекрати её оскорблять!
— У неё таких мужей — знаешь, сколько было?
— Что… что ты сказал?! Я — её муж. Никого у неё не было!
— Твою мать, Димка! Не будь дураком! Не знал, что у нее еще ё… есть?
Молчание. Соня представила лицо Мити в этот момент. Подняла на него глаза — сейчас он застыл в тревожном ожидании.
— Зачем… ты… поставил прослушку… — в наушниках снова послышался его голос. Он говорил теперь медленно и устало. — Отстань от нас… Пожалуйста, отстань…
— Нет, — раздался баритон Калюжного. — Первый шаг для решения проблемы — собрать информацию. Я же тебе объяснял: кто владеет информацией, владеет миром.
Он помолчал и, судя по звукам, прошёлся по комнате.
— Ладно, всё, хорош воздух гонять. Давай серьёзно, — произнёс вдруг отец совсем иным, доверительным тоном. — Отлично, что ты пришёл, сын, назрел разговор. Между нами, понял? Мать не втягивай. Значит, слушай сюда. У Наташки — треть всего, что я наживал. Наживал я это не для Наташки. Сделал в своё время глупость — подарок Ларисе. Но я рассчитывал на её преданность. Глупо, знаю. В тот момент мне была нужна эта женщина. Вот такое же помраченье случилось, как у тебя.
— А теперь видать, не нужна стала…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Это ведь ты… убил Ларису?
Соня вздрогнула, услышав, какой мукой дались Мите эти слова. Но Калюжный остался спокоен.
— Да, — коротко ответил он. — Ты — мой сын, от тебя я ничего скрывать не стану. Лариса перешла грань. Встала мне поперёк горла. Унижать и грабить себя я никому не позволю. Не она первая, не она последняя. Если бы я позволял каждому безнаказанно… Я не был бы тем, кто я есть сейчас.
Он произнёс это почти лениво, без напора, с расстановочкой. Соня вслушивалась, пытаясь понять — испытывает ли Калюжный хоть каплю сомнения в своём праве лишать людей жизни или рушить их судьбы. Ей показалось, что в его голосе возникло нечто показное — вроде как человек убеждает самого себя, что поступает правильно.
— А мать — в курсе, как ты решаешь проблемы? Или вы заодно? — глухо спросил Митя.
Даже в записи было слышно, как он боится услышать ответ.
— Я тебя предупредил — не трогай мать! — в голосе Калюжного впервые за весь разговор появилась тревога. — Нет, конечно! И не вздумай ей, слышишь!.. У неё сердце… У мамы другие методы — вообще-то дурацкие. Это её штучки всё — насчёт твоей сектантки. Уволить, квартиру отобрать… Фантазёрка. Я ей помогал, конечно, делал, как она скажет. Она… ты знаешь — она единственная женщина в моей жизни. Тебе круто повезло, что ты — её сын. Она всё ждала — мол, Димка вернётся, надоест ему, но я-то тебя знаю. Ты у нас парень упёртый, весь в меня. Сдохнешь — но на своём настоишь. Между прочим, я хотел по-доброму. Предложил этой твоей... хорошую компенсацию. Но она, видать, нацелилась на всё. Обломается! Имей в виду: ты — моё вложение, самое главное в жизни. Никому не позволю забирать мои вложения. И тебе самому тоже. Так что… Возвращайся, пока не поздно, сынок. Здесь твой дом. Только здесь. Здесь теперь твоя мама. Плюнь на самолюбие. Я тебя и так уважаю. Погорячились — и будет. Всё моё — твоё, ты же знаешь.
Соня услышала в голосе Митиного отца по-настоящему тёплые, сердечные нотки — он был сейчас искренен. Она даже представила, как он положил руку на плечо сына.
— Я не вернусь! — отрезал Митя, не желая поддаваться на его любящий тон, и, наверное, сбросил с плеча его руку. — Самолюбие тут ни при чем. Я люблю эту женщину и буду любить всегда. Она тоже — единственная в моей жизни! Мне не нужны твои бабки. С кровью чужой… И Соне не нужны. Хотя что тебе объяснять? Не вернусь, ни за что, понял?
— Верне-ешься,— голос у Калюжного перестал быть добрым. — Больше церемониться не буду, хватит.
— Ну и что, что ты нам сделаешь, что вы ещё придумаете? Ну чего тебе от меня надо? Ну, хочешь — найми мне киллера, как для Ларисы! Что, может, у тебя бабок не хватит? Только в том случае ты меня и получишь! В гробу!
— Димка! Знаешь, мне это сейчас что напомнило? — Соня услышала смех — отрывистый, словно Калюжный закашлялся. — Помнишь — Тарас Бульба? Как его там… забыл, как сынка звали — продал отца за бабу. А тот ему — «Я тебя породил, я и убью!» Так там хоть така-ая была, понять можно… ха-ха-ха!
Митя молчал. Наконец, Калюжный прекратил хохотать.
— Убей, — услышала Соня тихий голос мужа. — Прямо сейчас — сам, без киллера. Слабо?
— Ладно, хватит, — резко прервал его отец. — Убью, коли просишь. Но — не тебя. В тебя я слишком много вбухал. Не тебя. Её.
— Что… Ч-ч-что т-т-ы сказал?! — Митя даже начал заикаться.
— Что слышал. Не хочешь по-хорошему — решим твой вопрос радикально. Уберу, как бревно на моём пути. Была проблема — и нет.
Соня вновь подняла глаза на Митю, представляя, как у него похолодело внутри в тот момент. Она вспомнила отчаянье и страх у него в глазах, тогда, дома, на кухне.
— Что? Ты… ты не посмеешь! Я же тебе никогда не прощу!
— Обойдусь без прощения твоего.
— Я… Я тогда сам тебя…
— Кишка тонка. Ещё спасибо скажешь. Когда выбора нет — куда проще.
— Ты… ты — ненормальный! Тебя надо в психушку… Я ни дня не буду жить без неё — слышишь, ты, у род, выро док?! У тебя не будет сына — чего ты добьёшься? Если хоть волос слетит с её головы… Я… я…
Голос у него прервался — Митя задохнулся от страха или бешенства, Соня не знала. Сейчас он смотрел на неё с любовью и тревогой.
— А зачем мне такой сын? — жёстко произнёс Калюжный. — Ты меня знаешь — я слов на ветер не бросаю. Хочешь — рискни, проверь. А хочешь, обойдёмся без жертв, мне фиолетово. Имей в виду — Лариска сама была виновата. И ты — виноват будешь сам. И никогда себе не простишь. А у меня выхода нет — или ты вернёшься, или эта фигня закончится. Никому не позволю забирать моё. Тем более каким-то грязным жи до вкам.
В диктофоне настала тишина — видать, у Мити не осталось слов. Потом снова раздался голос отца.
— Значит, так. Вот мои условия. Не хочешь радикальных мер — бросай свою бабу, и пусть живёт, мне на неё чихать. Близко к ней больше не подходи. А самое главное — вот что. Деньги должны быть в одном кармане, значит, Наташка должна остаться в семье. Женишься на Наташке. Вернёшь всё наше назад. А она визжать будет от счастья, как кошка мартовская.
— Ты спятил… Ты просто чудовище… моральный урод…
— Не слышу ответа.
— Хорошо… — застонал Митя. — Я вернусь! Только оставь меня в покое! Я не могу жениться — я женат!
— Это не обсуждается, — Калюжный не слушал. — Даю тебе сутки. Прощаешься, посылаешь свою тихоню подальше — да так, чтоб не бегала за тобой, чтоб поняла — раз и навсегда. Если не сможешь — её убираю я.
— Ты… ты это серьёзно? Я не верю…
— Идиот! Во что — не веришь? Сказать, как умирала Лариска? Что перед смертью крикнула? Как обмочилась от страха… Наташки не оказалось, прошляпили. Может, и к лучшему, Бог отвёл. По правде — мне её жаль было, хоть и на Ларискиной совести всё… И сейчас неохота связываться, геморройно уже, подозрительно. С детства девку растил. Возьмёшь её на себя — повезло бабе.
— Не трогай… не смей трогать Соню… — в голосе Мити слышался холодный ужас. — Скажи… Скажи, что ничего ей не сделаешь!
— От тебя зависит. А то — выбирай варианты, какой интереснее? Машина на переходе… но тут может быть накладка — вдруг живая останется? Можно покруче взять — за все мамины страдания. Изнасилование в подъезде — как тебе? Маньяк в городе — насилует и убивает своих жертв. Правда, мне больше нравится взрыв бытового газа. Чисто и быстро. Кстати, проблема устраняется вместе с вашим подкидышем — чтобы уж никаких больше концов. Наташка тебе родного родит. Собственно, для того и прослушку установили. Чтобы тебя случайно не грохнуть.
Снова тишина. Потом раздался голос мужа — Соня поняла, он сломался.
— Нелюдь ты… — тихо сказал Митя. — Я уйду от неё. Поклянись не трогать её, иначе…
— Слово Антона Калюжного.
— Тогда… верни ей работу. Квартиру.
— Нет, не могу. Надо было раньше думать, когда предлагали. Я — своему слову хозяин, играю только по своим правилам. И всё довожу до конца. Должников надо наказывать, наглецов — ставить на место. Мать хочет, чтобы эта дев ка осталась ни с чем. Так что пусть радуется, что живая. Теперь главное. С Наташкой заключим брачный контракт. Всё её имущество делится на три части. Одна треть — моя, одна — твоя. Это справедливо — пока я не буду в тебе уверен, как в самом себе. Треть — Натке, и это оч-ч-чень по-божески, если помнить, что она могла гнить сейчас рядом с мамочкой. Будем считать, компенсируем ей смерть Лариски.
— И что же… она согласна?
— А то! Вот она-то как раз свою выгоду понимает.
— Она… она и так тебе всё отдаст, она тебя боится!
— Не хочу загонять её в угол — коль не мёртвая, лучше — благодарная. У меня врагов хватает, взять только Мокина, что за Лариской прибрать хотел. Он сейчас притих, а зуб точит. Ты пойми, сын, неуязвимых нет. Кое-кто роет под меня — для чего мне лишние проблемы?
— Ты можешь купить у Наташки всё… ты же предлагал Ларисе!
— Всё это и так моё! Ларка со мной хотя бы когда-то тра халась. Да и Мокин давил. А этой малявке платить не буду, с какой стати? Нет, только женитьба — всё общее, в рамках семьи. И ты в себя малость придёшь. Делом займёшься.
— То есть ты меня ей продаёшь?
— Дурак! Для тебя же всё делаю. А там — разбирайся. Хочешь — пользуй, хочешь — гуляй. И поработай, наконец, сам. Фирму и рестораны давно пора отдать тебе — не бабе таким делом рулить. Ну, чего замолчал-то? Вернись к жизни, сынок!
— Ненавижу… — услышала Соня голос мужа. — Никогда не стану твоим…
— Лирику не разводи! — гаркнул на него отец. — Будь мужиком.
Снова пауза, Соне показалось она очень страшной, как будто в этот момент могло случиться что-то непоправимое.
— Ну что — всё? — несколько беспокойно спросил Калюжный. — Уяснил ситуэйшн? Жду действий. И пожалей мать — она у нас не вечная. Если с ней что из-за тебя… Пущу твою сучк у в расход, даже не задумаюсь.
— Будь ты проклят…
Раздался какой-то шум, потом — громкий стук двери и шаги по лестнице. Видно, Митя, выбегая, забыл отключить диктофон. Потом — тишина. Соня вытащила из уха наушник.
— Ты… как ты мог — согласиться на его условия? Как? — не понимала она.
Митя ошалело уставился на неё.
— А что… что, по-твоему, я мог сделать? Дома — прослушка, мне надо было показать, что я тебя бросил!
— Я не про то! Как ты вообще мог повестись, согласиться на всё?
— А что — у меня выбор был?!
— Выбор есть всегда! Ты выбрал — двоежёнство! Ложь! Ты пошёл на поводу у убийцы… шантажиста!
— Есть? Выбор — есть? Соня… ты с ума сошла? Да, я выбрал! Наташку в фате! Чем тебя в гробу… закрытом… Думаешь, я смог бы жить после этого? Зная, что убил тебя? Самоубийство — смертный грех, Сонь, ты сама говорила. Ты этого хочешь?
— Нет… ты должен был… должен был доказать ему, что это тебя не сломит… Пойти в милицию… к прокурору… рассказать всё матери…
— Соня… Соня, Соня, Соня… — простонал он. — О чём ты? Мать бы мне не поверила. Или… ещё хуже — стала бы с ним заодно. Милиция куплена, прокурор — вообще наш друг семьи!
— Зачем же ты тогда брал диктофон?
— Я… я не знал, что он так повернёт! Тобой — я рисковать не стану! Не послушали бы меня менты, это ж ясно! И — что тогда?
— Тогда… тогда предоставить всё воле Божьей. И, возможно, он бы не допустил…
— Возможно?! Я не могу предоставить всё Его воле! Он поручил мне беречь и охранять тебя. Теперь я за тебя в ответе!
— Мы должны жить по Его закону. И тогда всё, что должно случиться — пускай случилось бы!
— Да? А ты себя на моё место поставила? Представь, что Вадика или Аньку убьют по твоей вине? Только потому, что ты не выполнила какое-то условие! Сонь, да я не только женюсь, я дам себе руку отрезать, глаз вырвать — лишь бы ты не пострадала…
Соня закрыла лицо ладонями.
— И что же теперь? Что? — простонала она.
— Я всё продумал… — Митя обхватил её ещё крепче и снова начал целовать — лицо, шею. — Подпишем с Наташкой контракт, как хочет Калюжный. Сыграем свадьбу. И я сразу уеду — в Москву. Потом выждем время, пока всё затихнет. Оформишь Вадика, и я перетащу вас туда. Снимем вам жильё в другом районе, Москва большая. Деньги у меня будут. Отец ничего не узнает.
— Что? — Соня вытаращила на него глаза. — Буду прятаться, с ребёнком? А если выследят — этого ты не боишься? Какая же разница тогда… И что — так всю жизнь, пока не найдут? А Наташа? Она поедет за тобой, даже не сомневайся!
— Другого выхода нет! — шёпотом выкрикивал Митя. — Бросить вас здесь — без жилья и денег? Здесь всё равно опасно для вас… Мы с тобой — одно целое. Мы должны быть вместе. Помнишь, что сказал священник?
— Если ты хочешь быть с нами — будь с нами в открытую! Как раньше!
— Нет! Это не в моих силах. Даже если уйти с работы, таскаться за тобой по пятам — я не сумею тебя защитить… А ещё Вадька…
— Я никуда не поеду. Не стану прятаться. Пусть всё будет, как будет. А как поступишь ты… Митя, это — дело твоей совести… Вторая жена! Господи, Митя, ты для меня это делаешь, да? Мне такого не надо, не надо меня так спасать! Ты меня убиваешь этим…
Но он слышал только своё.
— Значит, останешься? Может, с Женей? С ним надёжней, спокойней, не надо прятаться! — почти прошипел он.
Глаза у него метали молнии.
— Вот ты о чём беспокоишься! — усмехнулась Соня. — По себе судишь… Я себе второго мужа не заведу. Делай, что считаешь нужным, Мить. Но мы никуда не поедем!
— Соня! Что ты со мной творишь… Как, как так можно? Ты перекладываешь всё — на меня одного. А я ничего не могу сделать... Наверное, я не мужик… Наверное, надо просто его убить… Убить Калюжного… Решить, как он говорит, радикально.
— Не смей! — испугалась Соня. — Ты навлечёшь этим страшные беды! На себя, на меня… Это страшный грех!
— Да куда не плюнь — всё страшный грех, — скривился он.
— Митя… не надо, не пугай меня! Мы ни к чему не придём сейчас здесь, в этой подворотне. Мне надо срочно бежать в садик. Пожалуйста, отпусти меня.
— Сонечка… Соня, ты сейчас не отвечай ничего. Я найду способ связаться с тобой… Чуть позже, они всё ещё следят — за тобой, за мной. Ты только подожди, не руби с плеча, пожалуйста… Подумай, и ты сама поймёшь… Неужели ты бы смогла иначе?
— Я слушала ваш разговор, Мить. Я не верю в это. Он взял тебя на понт! Может, и Ларису убил не он. Просто ему выгодно тебя запугать!
— Я не стану проверять! Не могу рассчитывать, что это понт. Я его лучше знаю. Он всегда повторяет — моё слово закон… ты же сама слышала — ну зачем притворяешься?
— Пусти меня, Мить… Я не вижу никакого выхода. Если ты боишься и идёшь у него на поводу — выхода нет.
— Я не могу быть рядом с вами каждую секунду! Да и это его не остановит! — отчаянно выкрикнул он. — Мы ходим по кругу, Сонь…
— Ты будешь с нами тайком — в обеденный перерыв, да? А в остальное время — с Наташей. Будешь спать с ней… Митя, будешь, я знаю!
— Я не буду с ней спать! Это просто фикция, пойми!
— Нет, Мить… Я не смогу жить в этой «фикции»! Если ты женишься — между нами всё кончено, — на глазах у Сони выступили слёзы.
— Сонь, ты меня пожалей хоть! Нельзя же, нельзя так! Не выполню его условий — тебя убьют. Поэтому я женюсь, Сонь. Это решено.
— Тогда… лучше больше никогда не появляйся рядом со мной, Мить…
— Соня, Сонечка, ну почему ты меня не слышишь?!
В подворотню, где они прятались, завернул грузовик. Митя вжал Соню в стенку, закрывая на узком проходе от автомобиля, и жадно прижался губами к её губам. У Сони прервалось дыхание, так ей хотелось сейчас, чтобы он никогда её не отпускал…
— Мне пора… — прошептала она, отворачиваясь. — Я опаздываю. Там Вадик…
— Пойдём отсюда, — сказал он. — Я посажу тебя на такси. Сонечка, я сам найду, как связаться. В квартире ничего обо мне не говори.
Он подхватил её под руку и вытянул на улицу. Быстрым шагом они пошли вдоль дороги.
— Как он там — Вадька? Скучаю по нему, не могу…
— Он тоже… сердце мне разрывает!
— А зачем ты была в интернате? — вспомнил он вдруг. — Это что-то насчёт него?
— Ага… обратно решила сдать, — усмехнулась Соня. — Ты — меня, я — его…
— Соня!
— Я устраиваюсь туда на работу.
— Правда? Кем?
— Нянечкой.
— То есть уборщицей? — в его голосе послышался ужас.
— Спасибо скажи, что берут.
— Сонь… ты об этом тоже дома не говори… Вообще ничего про себя не говори! Предупреди Аньку…
— Твоя мама, видать, мечтает, чтобы я сдохла от голода вместе с ребёнком? Большой души человек…
— Молчи…— с болью произнёс он. — Я знаю, чего она добивается — выжить тебя из города. Но если мы сами уедем, вместе…
— Митя! Ты понимаешь, что говоришь? Что предлагаешь? Представь, ну представь! Ты живёшь в квартире отца, а мы снимаем жильё — на его, как ты правильно сказал, кровавые... И вместе дурим Калюжных, водим за нос твою… так называемую жену… тратим её деньги… А ты — ездишь ко мне тайком на подаренном папой джипе! Словно я — твоя любовница, будем скрываться, прятаться по углам! Это противно, мерзко, лживо, как ты не видишь! Это я — твоя жена, Митя! Я, а не она!
— Но что… что же делать, Соня?
Она резко остановилась, повернулась к нему лицом.
— Хорошо, — неожиданно сказала она. — Хорошо, я согласна. Оформлю усыновление, и уедем, спрячемся. Но — не в Москву… куда-нибудь за Урал, на другой конец страны, хоть в деревню какую, где нас не найдут… Будем жить, как подсказывает совесть. И будь что будет.
— Нет, Соня, нет… Так нельзя… это самоубийство. Без денег мы ничего не сможем. И я не смогу ждать, пока ты оформишь Вадьку, отец с меня не слезет, ему нужны Наткины бабки! Он ни перед чем не остановится.
— Тогда… заплатим отцу Вадика… чтобы считалось, что мальчик с ним. И уедем — без оформления… — Соня схватилась за голову. — Нет, нет, что я несу? Нельзя рисковать ребёнком — вдруг его отберут?
— Вот именно! Нельзя рисковать! Даже если мы спрячемся вместе… Калюжный — он ведь на краю света найдёт!
— Всесилен он, что ли? Да за пределами города его никто знать не знает!
— Найдёт, Сонь!
— Паранойя… А может… может… ты не его боишься? Ты… хочешь жить на обе ноги — и машину свою с квартирами иметь… и меня. Только, Мить… это невозможно! Несовместимо! Я никогда не буду с тобой, пока ты живёшь в том мире! Я не стану участвовать в обмане. Или ты остаёшься со мной, или — всё, стена.
— Так… так ты обо мне думаешь? — задохнулся от возмущения Митя. — Думаешь, я могу дышать с Калюжным одним воздухом? Зная о нём всё? Ради тачки и бабок? Как ты могла, Соня?! Ты и правда считаешь, что я на это способен?
— Не знаю… — она зажмурилась, страдая от собственных обвинений. — Правда, Мить, ничего не пойму… Прости, по-моему, ты и сам не знаешь… Боже мой, сколько сейчас времени?
Соня с тревогой глянула на часы — десять минут седьмого, а надо ещё доехать. Душа её раздваивалась — она не могла, не хотела расставаться с Митей, ей надо было видеть его, дотрагиваться до него. Она не знала, как это возможно — оторваться от него сейчас и уйти. Но в садике ждал Вадик.
Они вышли на шоссе. Соня подняла руку, пытаясь поймать такси. Она делала, наконец, так, как надо. Точнее, кто-то делал всё за неё.
— Нет, подожди… — не успокаивался он. — Как ты можешь — даже думать, что я…
— А что мне думать? Ты живёшь с отцом, в его доме, да?
— Да, но…
— Ты мог поехать в квартиру матери! Её сейчас нет там! Но ты…
— Соня, да потому что! Я должен знать, что они делают! Предлагаешь сидеть в другом районе и трястись за тебя?!
— Ну да! Рядом с Наташкиной спальней трястись покомфортней! Только не говори, что она к тебе не лезет! Невеста… Блин, Митя! Как ты можешь…
— Соня, я молчу… сижу и молчу! Видеть их никого не могу, отвечаю — да или нет. А от Наташки вообще тошнит теперь. Я ей сказал — дохлый номер. А ей по фигу!
— Мало ли! Она всё равно надеется! Ей тебя продали — и она тебя заполучит!
— Это её проблемы! Ничего она не получит, кроме печати в паспорте! Пожалуйста, пойми — ничего не изменилось… Я люблю тебя…
Около них уже остановилось такси.
— Митя, иди… мне надо ехать, — быстро проговорила Соня и заглянула к водителю, называя адрес.
— Возьми деньги… — Митя полез в карман, достал бумажник и принялся извлекать непослушными пальцами нужную купюру.
— Нет, Мить, только не эти деньги… ни ста рублей… ни десяти, — твёрдо отвела его руку Соня, усаживаясь в машину. — И больше никаких денег на книжку. Я всё равно их верну.
— Это была моя зарплата, это не…
— Вся зарплата? Тогда на что ты сейчас живёшь?
Соня захлопнула дверцу. Растерянный, Митя остался стоять на шоссе. Потом опомнился, наклонился к приоткрытому стеклу.
— Соня, пожалуйста, только подожди меня… ничего не предпринимай. И… не пускай его, не верь ему, я знаю, он придёт, он умеет внушать… Пожалуйста, подожди, я всё сделаю…
— Кого? — не поняла Соня. — Отца твоего?
— Этого своего — гэбиста! Не открывай ему, слышишь?
Соня только покачала головой: опять!
— Едем? — нетерпеливо спросил водитель.
— Да… — выдохнула она.
Автомобиль отъехал, а Соня, прильнув к стеклу, пыталась разглядеть удаляющуюся фигуру Мити за грязным окном такси. Думала она только о том, увидит ли его ещё, прикоснется ли к нему. И о том, что так и не поцеловала его на прощание.
***
Борис меняет мнение
Она мучительно размышляла обо всём, что услышала. «Представь, что это должно случиться со мной, с Вадиком, с Анькой!» — вспоминала она слова Мити. Соня не могла осуждать его, понимала — положение у него сейчас по-настоящему безвыходное. И как она только могла поверить, что он её предал? Теперь она знала — интуиция её не обманывала, Митя не мог продать её ради машины и денег, он по-прежнему её любит!
Эта мысль наполняла её сердце теплом, но холодной змеёй вползала другая. Наташа! Их брак не сможет остаться фиктивным, между ними уже была связь, пускай и давно. Пожертвовав ради Мити совестью, памятью о матери, отдав Калюжным весь бизнес, Наташа не будет довольствоваться печатью в паспорте, она найдёт способ добиться своей цели. А он — он ведь молодой мужчина, не робот. Когда Сони не будет рядом — долго не выдержит.
Она не могла думать об этом — но это было реальностью. Стиснув зубы, Соня металась по углам, ища выход. Выхода не находилось. Она честно попыталась представить, что идёт на его предложение — ничего не получилось. О том, чтобы ехать тайком в Москву и жить там на правах любовницы, и речи идти не могло. Да и её собственное предложение спрятаться в сибирской деревне вместе с ребёнком казалось не менее фантастическим. Но что же делать, что? Жизнь разводила их навсегда, и Соня могла только молиться, зная, на какие искушения обрекает мужа, и как ему придётся за это расплачиваться.
Иногда у неё возникали совсем бредовые идеи — пойти к Калюжному, высказать ему всё, потребовать… Но Соня вспоминала голос в диктофоне: с такими людьми по-человечески говорить бесполезно. А думая о Валентине Юрьевне, Соня сразу же представляла себе истеричку с обезумевшими глазами, кидающуюся на неё и орущую что-то про секту. Что ей можно объяснить?
В тот день, когда они с Митей расстались, Соня прибежала в садик последней. Танечка вслух не попрекнула, но посмотрела осуждающе: сама, мол, знаешь, что такое сидеть с единственным ребёнком до семи часов.
Находиться в собственном доме теперь, зная, что каждое слово слышат чужие люди, стало невыносимо. Соня вначале даже с Вадиком боялась разговаривать, но потом решила: будет вести себя, как обычно. Это Калюжные вторгаются в её дом, в её жизнь. А она — имеет полное право жить так, как хочет, и не обращать внимания на чужую подлость. Вот только Аньку надо предупредить… Не рассказывать ей дома про интернат — а то Калюжные перекроют и этот путь. И ещё — чтобы ничего не говорила Валерии.
До выхода на новую работу оставалось ещё два дня. В среду Соня отвела Вадика в садик, клятвенно пообещав забрать его раньше всех. Вернулась домой и села в кресло — делать она ничего не могла. Взяла в руки лиса, но разговора не получилось — беседовать с Борисом при прослушке она не могла даже мысленно.
Думала она, конечно, о Мите. Сердце обливалось кровью от безысходной жалости к нему. И тут Соня впервые в жизни ощутила настоящую, безудержную ненависть к Калюжным.
Это было не брезгливое чувство, сродни тому, что вызывал у неё отчим; не ревность, которую она испытывала к Наташе. Соня и прежде считала Митиных родителей своими врагами, осуждала за подлость, страдала от несправедливых обид. Но сейчас ей пришлось испытать нечто иное, по силе и глубине сравнимое со страстью и одержимостью. Она вдруг поняла — пока есть на свете Калюжный, ничего хорошего никогда не будет! И пожелала ему самых страшных бед и страданий — за всех его жертв. Она злорадно представляла, как Калюжный мучается от страшной болезни, корчится от страха, мучимый преступниками…
Но приступ прошёл — схлынул, как волна от песчаного берега. И Соня с ужасом заглянула в свою душу — заглянула и испугалась. Нет, она не позволит… Не позволит им превратить себя в такое же чудовище! Они умножают зло, но ненависть не исправишь ненавистью. Эти люди страшно больны, Соня обязана их пожалеть. Они несчастны — и дело не только в будущей расплате. Они не способны распознать любовь, они не живут, а рассчитывают и строят козни, могут раздавить собственного, горячо любимого сына и испытать при этом удовлетворение. Более убогих людей Соня в жизни не видела. Даже у Вовы — и у того имелись зачатки совести, но не у Калюжных.
Соня вскочила и побежала в церковь. Единственное, что она могла сделать для них — это помолиться. А вдруг они что-то поймут, хотя бы задумаются? Разве можно упускать этот шанс — сейчас, пока ещё не поздно? И самое главное, надо срочно спасать себя — от заразной болезни под названием «калюжность».
Несмотря на своё решение, Соне стоило немалых усилий написать имена Антона и Валентины на листочке «за здравие», поставить за них свечи и искренне помолиться. Но всё-таки она сделала это и, неудовлетворённая до конца, периодически борясь с новыми приступами ненависти, приплелась домой.
Открыла ключом дверь, но не успела захлопнуть её за собой, как услышала негромкий голос из собственной комнаты:
— Это я. Не пугайся.
Продолжение - глава 30.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24, глава 25, глава 26, глава 27, глава 28)
Навигация по каналу Галины Маркус
Обложка - Елена Юшина, иллюстрации - Олег Ильдюков