Я уже в том возрасте, когда начинаешь представлять, каким человеком станешь в старости. Кто-то мечтает быть активным, обеспеченным, без таблеток помнить о прелестях личной жизни, бегать марафоны, ставить автографы на форзацах бестселлеров, а я хочу стать таким человеком, который бы понравился мне в детстве.
Ребенком меня часто посещал вопрос: почему и когда люди озлобляются на жизнь?
Дети бывают не в ладах с эмоциями, иногда не знают, что кому-то причиняют боль, обижают друга и родителя, но стоит им все объяснить - и маленький человек задумывается, даже замедляется перед новым выбором.
У взрослых все не так. Они чаще всего не верят в справедливость, исходящую от кого-то свыше. Чтобы выстоять и защитить себя, они отчаянно сражаются, порой не думая, стоит ли искушение борьбы. В бессмысленном сражении силы заканчиваются быстро, и тогда человек взрослый чувствует усталость, чувствует, как ему плохо, и на последнем издыхании бросается комками своей боли в каждого. Ребенок просто плачет, требует внимания, а взрослый действует по принципу "почувствуйте, каково мне сейчас", ведь страх остаться одному еще сильнее.
Я помню утро каждого буднего дня на остановке. Школьники с огромными портфелями, родители с глазами, полными забот, и несколько одиноких бабушек, уже издалека ойкающих от того, как школьные портфели будут больно упираться им то в ноги, то в живот. Бабушки с нашей остановки так и не смогли договориться, что больнее, а потому мы каждый день выслушивали новое решение патриций улицы Октябрьской, держать ли нам портфели в руках или оставлять на спине. Мамы в такие распоряжения не вмешивались, говорили не спорить, слушать старших.
Все бабушки, которые ехали по делам в семь утра, были одинокими. Для выводов совсем не нужно было знать историю и даже имя каждой. Мы понимали, что та бабушка, которая не одинока, слишком занята, чтобы стоять сейчас на остановке. Скорее всего, она убирает со стола за внуками, готовит ужин дедушке и чуть неловко суетится, забывая иногда, что собиралась сделать несколько секунд назад.
Когда бабушка живет одна, возможно, она даже не готовит. Съест что-нибудь холодное - и бежит к остановке, чтобы высказать свое патрицианское по поводу сегодняшних портфелей. А когда в животе нет тепла, появляется и злость. Ведь мы же злимся, когда голодны. Так объясняли мы детьми их поведение, пока не поняли, что греет нас не один живот.
Но среди этих одиноких бабушек с историей, годной для личного романа у каждой, была одна, которая казалась мне особенной. Кто-то рассказывал, что по религиозным причинам ей не разрешили выйти замуж за любимого, и еще девушкой она начала жить одна. О том, насколько тяжелой даже только физически была у нее жизнь, мы, дети, поняли потом. Ее уютный деревянный домик, наверное, единственный не перестроился за эти годы в нечто современное. А через два года после смерти хозяйки почти сразу превратился в настоящую развалину. Он постарел так, как стареют за одну ночь люди от большого горя.
В ее доме не было водопровода, газа, но была забота, много вышивки и бесконечный труд. Одинокий человек умел вырастить на паре соток земли все, чтобы питаться год, ведь до рынка километров пять, а магазины в 90-ые не баловали покупателей. В возрасте больше семидесяти лет она сама построила небольшую баню, и я хорошо помню, как довольно она выхаживала с единственным виденным мною в жизни коромыслом, чтобы нагреть полнехонький бак воды на вечер.
До конца жизни эта бабушка начинала утро с макияжа, даже если все планы на день были огородного характера. Однажды мы спросили маму, неужели она таким образом еще надеется на чудо, ведь две ее соседки-вдовы иногда прикидывали свои шансы на еще одно замужество. Мама сказала просто "нет". Слов "она делает это для себя" тогда еще не говорили.
Больше всего в этом необычном человеке меня удивляла ее социальность. Не общительность, общалась она очень избирательно, хоть и была приветлива с каждым, а именно социальность, понимание, что люди ей нужны, а она им. В моем детстве принято было помогать с любой большой работой, начиная от замены крыши и заканчивая посадкой картошки. А картошки в детстве было много, так что радовала любая помощь, и трудолюбивая соседка с двумя ловкими руками добавляла минимум 10% КПД ко всеобщей радости.
Обычно мы морально настраивались на рабочие выходные с понедельника, ныли и жаловались наперед. Но последние годы у нас появилась сверхзадача: скрыть приготовления от внимательной соседки. Мама говорила, что ей уже тяжело, что мы повзрослели и должны помогать ей, а со своей частью работы справляться сами. Однако как бы тайно мы ни собирались накануне, в шесть утра улыбчивая бабушка с макияжем, перчатками и пластиковым ведром стояла у наших ворот, ожидая выезда на дачу. И мы, улыбаясь, с благодарностью ее журили.
Я не хочу расписывать в красках случай, когда мама заметила, что второй день соседка не показывалась из дому. Нашли мы ее в погребе, лежащей на спине со сломанными ребрами. Мама нам говорила, что с лежачим человеком нужно много говорить, и мы бегали к соседке много раз на дню. Она никогда ничего не просила. Даже принести воды. Но мы видели, что нам все-таки рады, и продолжали бегать дальше, рассказывать новости и кормить ее котов. Да, были и коты, которых она где-то подбирала. Шаблон, скажете Вы, а я подумаю про сердце.
Наша соседка прожила еще почти десяток лет. К своему стыду, я не помню, когда она умерла и от чего. И я не помню, были ли в нашем городе похороны. Возможно, ее забрали родственники-мусульмане. Знаю, что они у нее были.
Сейчас, когда я вижу хмурые от возраста лица, складки меж бровями, слышу ворчливые нарекания на неуклюжие толчки ногами и портфелями в толпе, я все же думаю, что это не обязательный сценарий. Мне посчастливилось увидеть и другую жизнь. Возможно, более тяжелую и менее приметную, но ту, которую хочется выбрать для себя.
