Чайник был не из дешевых, естественно, бабушка запротестовала, мол, это подарок, так что надо еще подумать, как лучше его подарить.
– Это твоя обязанность, ты должна этим заняться.
И она стала ожидать ответной реакции. И ее ждал сюрприз. Бабушка, казалось, была в восторге. Конечно, она не понимала, что подарок предназначен для нее, но она, похоже, была довольна.
Я слушал разговор, не отрываясь, и понимал, что это именно тот случай, когда надо действовать быстро, потому что бабушка слишком долго ждала, и ее потребность в таких вещах растет с каждым днем.
Видя наши с бабушкой встревоженные лица, она начала объяснять, что ей очень хочется такое круглое, фарфоровое, горячее и красивое, как Солнце.
Признаться, нам самим идея такой штуки тоже понравилась. Мы посмотрели на чайник и начали понимать, что он действительно должен быть круглым и горячим, потому, что Солнце – так, кстати, и называется – это планета, а мы все знаем, что Земля – это тоже планета.
Мы стали искать на прилавках магазинов подходящие кружки и нашли несколько штук. Нам не терпелось вручить их бабушке.
Пока мы раздумывали, время шло. Бабушка звонила все чаще и говорила, что скоро, что нам нужно ехать, а пока мы соберемся, она, мол сама найдет нас.
Наконец, мы сели в такси и поехали. Я помню, что в этот день бабушка еще не так давно смотрела на людей свысока и считала себя выше их, но при виде нас она бросилась обнимать нас, целовать и, конечно же, пить с нами чай из новых кружек, а потом мы подарили ей круглое Солнце.
«Наверно, Андреюшка хочет купить машину, а я, наверное, не должна?» — «Ну хорошо, не реви, я куплю тебе машину. Только для этого ты должна поступить в институт, поступить и учиться, иначе ничего не получится». — (Если бы я знала, что за эти годы я потеряю стипендию! Но так сложилось.)
Мама работала портнихой. Денег у нее не было. В доме постоянно что-то готовили, жарили, она помогала папе печь хлеб.
Военная форма Андрея была с чужого плеча. На его пиджаке не было погон. Не было и лычек. Я никак не могла к этому привыкнуть.
А он носил фуражку, хотя накануне он сдал экзамен и получил офицерское звание.
В один из дней мы с Андреем сидели на лавочке, он мне рассказывал о службе и вдруг мне пришла в голову мысль:
— А ты знаешь, что Андрей Петрович Сковородников, с которым ты познакомился недавно, подполковник. Он купил квартиру на нашем дворе. Ему нужна баба, которая будет стирать. И ты сможешь стирать белье.
Я так и ахнула:
— Что ты, что ты!
— Почему же «не знаю», — сказал он, — чего ты боишься? Он мне все рассказал. Если хочешь, чтобы я был твоим другом, поступи в институт.
Мама заплакала и вышла из кухни. Мы остались вдвоем.
Он сидел на стуле и говорил, а мама стояла у дверей, дрожа всем телом. Она боялась, что я уйду.
Его звали Рафкат.
Когда он уехал, я долго не могла забыть его слова.
«Ты слушай меня внимательно. Если сейчас же не скажешь, куда ты идешь, мы больше не увидимся. Уедешь с Андреем Петровичем в Сухуми. Я его спрошу. Не спрашивай, я не скажу».
Я все ему рассказала. В тот же день я уехала вместе с Андреем.
Это было несколько месяцев назад. Мы живем на окраине Сухуми, на берегу моря.
До войны мы снимали комнату на Армянской улице. В нашей квартире жили две старушки, одна из них рано умерла, а другую разбил паралич.
Мы ели отвратительную черствую корку, которую она приносила с огорода. Вся еда была одна и та же, картошка без масла, хлеб, молоко, семечки и время от времени шоколад «Бон-Марше».
Андрей тоже редко выходил на улицу.
Но других чайников у меня все равно не было. «А у моей матери был фарфоровый».
– Опять шутишь, – улыбаясь, сказал он.
Я отрезал большой кусок банана, натянул на него марлю и, скатав в маленький шарик, отправился к раковине, чтобы помыть его. Я держался как ни в чем не бывало и даже улыбнулся, когда Сет наливал мне кофе.
– Мы теперь частенько пьем кофе на работе, — сказал он, приглаживая ладонью волосы.
– Вставай, поехали. Мне надо еще кое-что забрать из дома.
Мы поехали на машине, припаркованной рядом с моей.
Сет включил радио. Я рассмотрел водителя – седоватый мужчина с лицом, которое было похоже на большое красное яблоко. Он выпускал клубы пара, и мне было страшно представить, как он ведет машину в такой мороз.
Он затормозил на красный свет, обогнал нас и поехал дальше, давя на газ и гудя клаксоном.
В этом городе мы жили уже шесть лет, и я уже наслушался тихих и вкрадчивых гудков.
«Хорошо, что у меня здесь машина, – подумал я, — а то я бы не выдержал».
Мы приехали в большой гараж, где стояло несколько больших черных машин. Сет сказал мне, что это Lamborghini. Я не поверил – какой Lamboïini? Машина была черная, как крышка от гроба, и совсем не напоминала ни один из тех фильмов, которые мы с ним раньше смотрели.
Я сказал, что в этой машине сам дьявол сидит. С серьезным видом Сет сел за руль и завел мотор. Он не тронулся с места.
Тогда я поставил машину на ручной тормоз.
Нажать на газ оказалось еще труднее, и мотор снова умолк. На этот раз Сет нахмурился и нажал на газ.
Когда мы въезжали во двор, я, уставший от неопределенности, сказал, чтобы он поехал вперед, потом повернул обратно.
Тяжелые ворота открылись, и мы поехали по двору.
Проезжая мимо маленькой черной тачки, я невольно стал искать глазами этого голосистого Сета.
Но вместо него я увидел большой зад синагоги. В воздухе летали обрывки бумаги, и все вокруг выглядело прелестно.