Истинным символом довоенного города был "Сименсштадт" или "город "Сименса", целый квартал Берлина, названный в честь электрического гиганта, компании Siemens. В современном Берлине до сих пор стоят четырех- и пятиэтажные красные кирпичные заводы, которые тянутся вдоль прямых дорог на сотни метров. Проведенная здесь в 1913 году инвентаризация показала, что на заводе на тот момент работало 7000 человек, 3000 из которых трудились в электромоторном цехе, а 3000 других – на производстве электрокабелей. Очевидно, что это был город будущего, город прогресса и силы, электрической силы.
Индустрия привлекала трудовых мигрантов. Они жили в домах нового типа, так называемых "съемных казармах". Убегая от нищеты и погромов деревень востока страны, они смешивались с толпой приезжих, которые уже пообжились в Берлине. Перед самым началом войны 63% жителей четырехмиллионного Берлина получали зарплату, работая в промышленности. В проведенном в 1910 году опросе жителей Берлина встречались такие ответы, как "массовое производство внушает мне отвращение" и "я чувствую себя не человеком, а машиной".
Экономике Берлина становились необходимы женщины. Некоторые из них работали на заводах и получали зарплату, другие трудились за скудное жалование в качестве портних на дому, в рабочих кварталах на окраинах города. В 1906 году Христианская ассоциация надомных рабочих организовала выставку, целью которой было привлечь внимание к условиям жизни работающих женщин. На плакате, созданном берлинским художником Кете Кольвиц, чей памятник сейчас стоит на площади Кольвицплац, изображена женщина с впавшими глазами, изможденным лицом. Жена кайзера императрица Августа отказалась от посещения выставки. Она сказала, что плакат наводил на нее тоску. Промышленный Берлин был местом серьезных классовых раздоров и напряжения.
Напряжение нарастало и в отношениях между полами. В одной газетной статье того времени под заголовком "Воздействие швейной машины на женские половые органы" говорилось о том, что женщины, которые ежедневно и по много часов подряд горбились над станком, были не в состоянии иметь детей. Некоторые (в основном мужчины) беспокоились о том, что все больше женщин работало на заводах вместе с незнакомыми мужчинами, а не рядом своими мужьями. К чему такое могло привести? Августейший комитет Рейхстага высказал мнение о том, что место женщины возле "колыбели ее ребенка". Хотя, впрочем, все это не меняло ситуации. Подвижная довоенная экономика нуждалась в рабочих руках, вне зависимости от того, были ли они мужскими или женскими.
В 1910 году социолог Макс Вебер сравнил атмосферу города с "диким танцем отражений звука и цвета". Жителя Берлина того времени окружали трамваи, подземные пути, электрические огни, витрины, концертные залы, кафе, дымовые трубы и обилие каменных построек. И над всеми этими контрастами и раздорами возвышался кайзер, который с презрением относился к любым устремлениям пролетариата. По его мнению, единственной амбицией рабочего класса должно было быть возвеличивание Германии и ношение униформы. Когда трамвайные рабочие устроили в 1910 году забастовку, в столицу были введены войска, и кайзер выразил надежду, что "500 бастующих рабочих будут застрелены".
Забастовки были вызваны не только экономическими трудностями рабочих. Они также были направлены на расширение избирательного права. Кайзер снова был против, но левое движение было в Берлине слишком влиятельно. На выборах в рейхстаг в 1912 году 75% голосов берлинцев были отданы социалистам. Кайзер распустил парламент, назвав социал-демократов проходящей стадией. Он ошибался.
Взамен всему остальному кайзер предлагал стране имперские амбиции и ура-патриотизм. Он любил делать помпезные заявления и, время от времени, пышные жесты, иногда с комическим эффектом. Во время гастролей шоу "Дикого Запада" в Берлине, организованного известным американским охотником Буффало Биллом, одним из элементов программы было выступление его ассистентки Энни Окли. В нем Энни просила одного из зрителей в зале раскурить сигару, в то время как сама она должна была выстрелом из кольта 45 калибра отбить кончик сигары с 40 шагов. На самом деле, случайным зрителем должен был быть ее муж, но никто не знал об этом. История гласит, что внезапно на сцену выскочил кайзер. Он вытащил из золотого футляра сигару и зажег ее. Энни, захваченная врасплох, покорно выстрелила, задела сигару и промахнулась мимо императорской головы. Некоторые утверждают, что во время войны Энни написала кайзеру письмо, в котором попросила его о возможности выстрелить в него во второй раз.
Кайзер надеялся, что война объединит его подданных. Перед самым началом войны, утром 4 августа 1914 года, он объявил о том, что с этого момента не признавал более политических партий или политических разногласий. "С этого дня я признаю только немцев", - сказал он.
Действительно, многие граждане находились в состоянии экстаза. Оркестры в кофейнях бесконечно исполняли патриотические мелодии. Актриса Тилла Дюрье написала восторженно: “У нас война! Еда стынет, пиво становится теплым, но нам до этого нет никакого дела. У нас война!” Ассоциация немецких евреев объявила, что каждый немецкий еврей "был готов пожертвовать на нужды войны всю свою собственность и даже кровь".
Такова была атмосфера на пороге войны 100 лет назад. Берлин производил впечатление кипучей столицы уверенной в себе страны, которая становилась имперской державой. Но это впечатление было ошибочным. За этим фасадом скрывались разногласия, которые должны были в скором времени выйти наружу.
9 ноября 1911 года Август Бебель, марксистский политик, один из основателей Социал-демократической партии, выступил в рейхстаге с речью, в которой предупреждал об опасности того пути, по которому неслась Германия. "Это закончится катастрофой. Скоро 16 или 18 миллионов мужчин, цвет своих народов, устремятся друг против друга со смертоносным оружием в руках. Я уверен, что за этим великим походом последует крах", - заявил он.
В этом месте его выступления в зале заседаний раздался смех. "Хорошо, вы смеетесь над моими словами, но это время непременно придет. Что принесет нам война? После войны у нас будет массовое банкротство, массовая скорбь, безработица и страшный голод", - сказал Бебель.
Некоторые, действительно, предвидели крах. Трагедия заключалась в том, что этих людей было недостаточно – ни среди тех, кто работал в городе, ни среди тех, кто городом правил.