Почему то, что произошло в августе 2021-го в Беларуси — это не революция? Что такое национализм? И чем современные либералы отличаются от представителей либеральной оппозиции прошлого века? Об этом мы побеседовали с доктором исторических наук, доцентом кафедры истории России XIX – начала XX века исторического факультета МГУ Федором Гайдой.
— У вас вышла книга «Власть и общественность в России: диалог о пути политического развития», где вы рассматриваете промежуток с 1910 по 1917 годы. Чем любопытен этот период?
— В это время видно, как власть в лице ее конкретных представителей, в первую очередь Петра Столыпина, приходит к выводу, что необходимо формировать политическую нацию. Очевидно было всем, что идет ползучий социально-экономический, неюридический, демонтаж сословного общества. Оно явно уходило в прошлое. Ему на смену могло прийти только общество, состоящее из сознательных граждан, которых предстояло как-то объединить. Россия имела 60% неграмотного населения, но с началом ХХ века уровень грамотности вырос в 2 раза, и становилось понятно, что скоро грамотными будут все. И тут Столыпин предложил гражданский проект. Кстати, он делал ставку на западные губернии Российской империи. Проект шел от возникшей в 1908 году партии под названием «Всероссийский национальный союз». Понятно, что под словом «всероссийский» тогда понималась вся империя. Эта политическая сила была призвана стать оплотом, вокруг которого должна была сформироваться гражданская нация. И основной опорой упомянутой партии стали Украина и Белоруссия. А когда формировалась партийная фракция в Государственной думе, подавляющее большинство депутатов, вошедших в нее, были как раз из Малороссии и Белоруссии.
Петр Столыпин
Некоторые современные историки рассуждают о том, что Российская империя предпочитала угнетать нацменьшинства. Но в данном случае надо понимать, что эти люди совершенно добровольно записали себя в титульную нацию. Именно на них делалась ставка в плане интеграции в последующем. Известно, что Петр Столыпин являлся сторонником введения земского самоуправления в западных губерниях, в том числе и в белорусских. Потому что на большей части Беларуси выборного земского самоуправления (в нормальном смысле слова «выборного) не было. И Петр Аркадьевич как раз активно проводил закон, принятый в 1911 году, который предполагал так называемые национальные квоты. А все для того, чтобы ограничить в местном самоуправлении власть польских помещиков и вывести на первый план остальное население. В первую очередь горожан, крестьян, духовенство. Если мы говорим о Беларуси, то, конечно, в первую очередь белорусов.
— Можете пояснить, что означает понятие «титульная нация» в данном контексте и что это за национализм такой у вышеупомянутой партии, которая является многонациональной?
— Обычно различают два национализма — этнический и политический. Тогдашний политический национализм — это то, что сегодня мы называем патриотизмом. Прежде всего, это означало: я люблю свою страну. Дальше уже могли быть разные вариации. Но базовый принцип был таков: «я болею за свое государство», «эта страна для меня родная». И такой «государственный» национализм предполагал, что ядром этой страны являются русские, в широком смысле данного слова. Это заведомо не предполагало никакого радикализма. Тем более, мы говорим, что это был госпроект премьер-министра Столыпина. Для чиновников быть радикалом рискованно, ведь так можно и карьеру свою погубить. И вместе с тем учитывалось, что во многом этот проект отталкивается от противостояния коренного населения с польскими помещиками. Это достаточно традиционное, как известно, противоборство, потому что оно четко проявилось еще во время второго польского восстания 1863–1864 годов, когда русская власть сделала ставку на белорусских крестьян. Более того, первый генерал-губернатор, Муравьев-Виленский, как известно, вооружал крестьян против революционеров — польских помещиков и дворян. Его даже называли батькой Муравьевым. После этого российские власти стали конфисковывать земли за участие в революции. Хотя до этого можно было совершать какие угодно деяния и восстания, но земля и крестьяне, которые на ней живут, оставались неприкосновенными.
Генерал-губернатор Муравьев-Виленский
Не будем забывать, что Петр Столыпин провел свое детство в Ковенской губернии под Каунасом. Для Петра Аркадьевича западные губернии — малая родина, не зря он потом был гродненским губернатором. То есть всю эту специфику хорошо знал. Так что его проект предполагал, что польские помещики будут потеснены в политическом плане, хотя понятно, что их влияние на местах оставалось сильным. Но надо было что-то с этим делать.
В 1864 году приезжает в Польшу Милютин — основной автор крестьянской реформы. Он отнимает у польских помещиков часть земель и передает их крестьянам. И это полностью убирало предпосылки для возможных эксцессов. В 1905 году в России происходит революция, правда, как мы видим, третьего польского восстания так и не произошло, именно потому что для этого не было основы.
Генерал-фельдмаршал Дмитрий Милютин
— Сегодня нашим протестующим в Беларуси тоже кажется, что они творцы революции… Почему это не так?
Изначально слово «революция» возникло в астрономии, где использовалось для обозначения разных астрономических явлений
— Я наблюдал за протестующими и ситуацией в России. Изучал, чем революции XIX – начала ХХ века принципиально отличаются от революций нашего времени. И те, и другие явления можно как бы называть «революцией». То, что их сближает — это определенная идеологическая тенденция, но все-таки это разные вещи. Почему? Период больших революций начался с Великой французской революции конца XVIII века и закончился русской революцией 1917 года, китайскими событиями первой половины ХХ века. Всё это революции, которые завязаны на мощные изменения социальной структуры общества. Они имеют глубинные причины и чаще развиваются стихийно, потому что это естественный процесс. Им не нужно внешних стимулов.
Великая французская революция конца XVIII века
Октябрьская революция 1917 года в России
Что мы видим в конце ХХ – начале ХХІ века? События достаточно поверхностные, они затрагивают только политический уровень и не меняют прямым образом социальную структуру. Стремятся убрать всю политическую элиту, но, как правило, затрагивают только ее часть. Они срежиссированы в значительной степени извне. То есть это совсем другое явление! Но понятно, что его очень важно назвать «революцией», чтобы объяснить, что происходящее обусловлено глобальными причинами и т. д. А кроме того, человеку, который задействован в этих событиях, гораздо приятнее думать, что он участвует в «революции», а не пляшет под чужую дудку. Поэтому «цветная революция» — именно термин. Если научно определять данное явление, то это стратегия государственного переворота с определенными элементами, революционным антуражем. Можно вспомнить, что одновременно с глобальными революциями XIX–ХХ веков всегда наблюдались государственные, дворовые перевороты, это целая традиция. Часто дворцовый переворот могли назвать революцией. Как в России появилось слово «революция»? Екатерининский дворцовый переворот 1762 года действительно впервые на модный лад красиво назвали революцией. Потому что в Европе это слово уже появилось с конца XVII века.
Екатерининский дворцовый переворот 1762 года
Уже потом появился Карамзин, который сказал: «А чего это мы тут иностранными словами апеллируем?» И он назвал данное событие русским словом «переворот». За всеми подобными словами: «революция», «переворот», «путч» — стоит четкий идеологический посыл. Путч — это как раз военный переворот, связанный с хунтой.
В конце XIX века политическая система России была выстроена так, что людей в политику в принципе не пускали
— Вы изучали либеральную оппозицию на путях к власти периода 1914 – весна 1917 года. Что дали вам новые открывшиеся данные? Чем эти знания могут быть полезны сегодня нам?
— «Золотая эпоха» партий в Западной Европе пришлась на XIX – первую половину ХХ веков. В России это начало ХХ века. Такой короткий насыщенный период связан с тем, что партии были легализованы с 1905 года. Они стали важным фактором открытой политической жизни. И ядро любой из этих партий состояло из серьезных интеллектуалов. Партии формировались не по причине того, что, исходя из законодательства, так проще было принимать участие в политическом процессе. Они создавались потому, что просто у людей было желание, и законодательство ничего в этом смысле не требовало. Чтобы баллотироваться в Госдуму не нужно было принадлежать ни к какой партии. И, соответственно, данные партии представляли собой живые организмы. Отсутствовали критерии, которые бы требовали, чтобы партия насчитывала определенное количество человек, количество организаций. Все происходило совершенно естественным образом. Во главе почти всех партий стояла интеллигенция. Большую роль играли печатные органы. По-серьезному партия возникала тогда, когда появлялась газета или журнал. И в этих печатных органах сидели образованные люди. Они прекрасно знали несколько языков, политэкономию, юриспруденцию, историю и философию. В связи с чем способны были формулировать не просто программы на сто страниц, но и могли все свои знания актуализировать применительно к сиюминутному событию, комментировать происходящее. Они писали передовые статьи, представляющие образец политической мысли. И это происходило ежедневно! Для современной политической жизни подобное — почти недосягаемая вершина! Конечно, с тем, что сейчас происходит, это сложно сравнивать.
Теперь к вопросу о самоидентификации. Название партии зачастую отражало идеи, умонастроения группы людей. Оно не подгонялось под определенный коммерческий расчет. Это не было брендом в нашем понимании этого слова. Из названия партии начала ХХ века сразу понятна ее идейная платформа. А сейчас возьмем Либерально-демократическую партию России. Какое отношение ЛДПР имеет к либеральной демократии — непонятно! Или КПРФ. Какое отношение современные коммунисты имеют к коммунистическим левым идеям XIX века? Вообще никакого!
И когда я писал книгу про оппозицию начала ХХ века, я все время себя хватал за руку и уговаривал: поменьше параллелей с современностью, ведь я — историк.
— А если вам сейчас порассуждать, как, например, политологу?
— В том то и дело, что я себя убеждал в одном, но эти параллели все равно лезли. Политический процесс начала ХХ века в России был устроен так же, как современный. И основные законы политической жизни уже работали, это была действительно публичная политика. Политика как отдельная сфера жизни как раз в России только зародилась. И сложилось не просто революционное подполье, а совершенно легально появились политики. И вот это первое поколение российских политиков выросло потом в ситуацию интеллектуального подполья. После чего они благополучно довели свое дело до революции. Причем до настоящей, а не до верхушечной! Не скажу, что эти политики хорошо закончили свои дни. Но их пример поучителен для нас. Я очень сомневаюсь, что Навальный или Тихановская, другой какой-нибудь белорусский оппозиционер, хотя бы капельку похожи на либеральных политиков того времени по своему интеллекту.
Текст: Диана Шибковская
Фото: из открытых интернет-источников и Петра Капли