РЕКА НУГУШ И ПЧЕЛА «БУРЗЯНКА»
… В глухомани бурзянских лесов расположен, именуемый народом, «медвежий угол». Здесь в хитросплетении хребтов, среди величественных орлиных круч находится одна из красивейших рек Южного Урала река Нугуш. Начало ее находится среди курумников подножья хребта Юрматау. Многие километры несет она свои чистые воды среди горбоносых увалов. То тихой и умиротворенной, то неистовой и сильной, сокрушая на своем пути мощь высоченного хребта Колу и, образуя там классический каньон – без террас и уступов.
Нугуш типично горная река. Протекает в долине с отвесно обрывающимися в воду скальными стенами, достигающими высоты более 100 метров. Дно реки покрыто галечными отложениями и скальными обломками, создающими весной шиверы со стоячими валами. Мощные прижимы к рваным скалам требуют не столько физической силы, но и техники, и тактики их прохождения.
Вот и первый рассвет, первый восход солнца, который разгорается, буйно пылая, а затем медленно растворяется в просыпающейся небесной сини. Потихоньку начинает набирать упругую силу ветерок-утренник. Он ласково развеивает с вершин прибрежных кустов и невысоких плакучих ив легкий покров поднимающегося от реки тумана. Чуть погодя, солнце, что крадучись выкатилось из-за стены леса своим красным кругом, стало быстро отрываться от нее, ежеминутно желтея, накаляясь и согревая живительным теплом округу. По воде, отражая его лик, потянулась горячая дорожка переливающегося блеска. Зеленой яркостью стали загораться купола сосен, скинувшие дрему взлохмаченные вихры кустарников и колышущиеся метелки прибрежного тростника. Наступает долгожданное утро, за прелестью которого так долго едут сюда горожане, оставляя позади себя повседневные рабочие будни и житейские хлопоты.
Кругом лес, тихий, задумчивый, будто уснувший. Берега реки часто зарастают камышом, из которого с шумом вылетают выводки уток. Дуги меандр не просто крутобокие, а порою, кажутся замкнутыми, как бы поворачивающие реку вспять. Солнце светит вкруговую. Веселый табунок кобылиц на берегу, одинокая пасека с неповторимым запахом вощины и меда, сосны, хороводом обступившие высокие берега, цветущее разнотравье — все предвещаетj о скором появлении деревни Галиакберово, единственной на пути с гостеприимными жителями.За околицей, в верхней части деревни, на запад уходит тропа. Она стежкой пересекает вершину пологого оврага и не круто поднимается по его склону на юг в сторону реки. Она и выведет к чуду природы – вековой бортевой сосне.
Вот и она, гордо возвышающая над окружающим пологом соседних деревьев. В ее стволе, метрах в 10—12 от земли, видна узкая щель. Это должея — специальное широкое щелевидное отверстие, через которое выбирают собранный пчелами сотовый дикий мед. Должея большая. Ее вертикаль, закрыта щитком из ивовых прутьев, длиною около метра при ширине не более 20 см.
Бортничеством башкиры занимаются издавна. Заключается оно в умелом выборе дерева – сосны или липы, в стволе которых долотом выдалбливается, а затем небольшим, остро отточенным скребком выскребается сама борть — искусственное дупло. Иногда к выбранному дереву-исполину прикрепляется заранее приготовленная колода, с аналогичной, что и в борти, должеей. Выше должеи на прочной мочальной веревке закрепляется небольшое бревно-толкун, которым борть защищается от проказ медведя, решившего отведать медовой сладости. Он, ничего не подозревая, залезает на дерево с бортью, видит весящее и мешающее ему достать мед бревно, и отталкивает его лапой. Бревно, а обычно это тяжелое дубовое, более метра длиной, отходит в сторону, а затем, качнувшись, бьет медведя по чему попадя, мешая ему достать лакомство. Тогда медведь вновь отталкивает его, но на этот раз сильнее прежнего и в ответ получает такого тумака, который часто сбивает его с дерева наземь, отбивая всякую охоту к воровству.
С разрешения директора заповедника, полученного нами заранее, подходим к сосне в сопровождении егеря-бортевика. Диаметр сосны на высоте груди более метра. По ее стволу, через каждые пятьдесят-шестьдесят сантиметров вверх идут зарубки, поднимаясь от земли метров на десять. Заканчиваются они у должеи. Чуть ниже ее красуется древняя просмоленная тамга — родовой знак в виде круга, означающий принадлежность ее определенному хозяину.
Мы засмотрелись на четкую работу егеря. В его движениях чувствовалась уверенность и неторопливость большого мастера. Вот он снимает пару липовых чиляков, перекинутых через седло лошади. Они предназначены для укладки собираемого бортевого меда. Закрепляет их за конец длинной скрученной из лыка липовой веревки и ставит их рядом со стволом сосны. Не торопясь, разжигает дымарь, с заранее приготовленными в нем гнилушками и берестой для растопки, привязывает его к другому концу той же веревки. Ставит это дымящееся чудо рядом с приготовленными для подъема чиляками, а затем подходит к сосне, собираясь подниматься к борти.
Взмах правой руки и широкий, плетеный из сыромятной кожи ремень змеей обвивает ствол сосны и, словно в цирке, ложится в протянутую ему навстречу левую руку. Егерь начинает готовить надежную ременную петлю-опору для спины. Для этого соединяет концы ремня, на одном из которых имеется петля. Откидывается на сделанной петле-опоре назад, определяет наиболее удобную ее длину для предстоящей работы там, на верху. Надежно закрепляет созданную конструкцию «крестьянским» узлом, похожим на туристский узел «булинь». Образуется легкая, надежная и удобная опора. Берет веревку с закрепленными на них чиляком и дымарем, крепит их поясу-опоре, снимает обувь и, оставшись в одних шерстяных носках, начинает свое величественное восхождение к борти. Размеренно шагает он вверх по глубоким, засмоленным временем зарубкам, сделанным когда-то первым человеком, нашедшим этого лесного исполина. Одновременно с каждым своим шагом, передвигает, подкидывая вверх, обнимающий сосну и спину ремень.
Вот и борть. Для удобства работы егерь прикрепляет взятую с собой легкую, дощатую, специально подогнанную по стволу дерева, подставку для ног. Прочно закрепляет ее другой, для этих целей припасенной веревкой, а затем поднимает с земли дымарь. Аккуратно снимает загораживающей должею легкий щиток, сделанный из тонких ивовых прутьев. Вешает его на сучок, явно оставленный для этой нужды. Опускает на лицо защитную сетку-накомарник и начинает работу дымарем, «выкуривая» из борти пчел. Снизу, через разрез должеи, видны овальной формы соты, созданные лесной труженицей. Пчелы начинают защищать свой дом, кружа роем вокруг работающего егеря. Умелыми действиями дымаря он умиротворяет их. Начинается колдовской сбор сотового меда. Соты срезаются деревянным ножом и укладываются в поднятый на верх чиляк. Когда тот заполняется доверху, то егерь опускает его вниз, на землю. Некоторые, особенно удачные борти, имеют свои имена – как правило, имена своих первых владельцев. Из некоторых, наиболее удачных бортей, бортевики собирают до 3-4 пудов меда. Служат же борти верой и правдой более ста лет.
Пчелы-бурзянки, коренные жительницы этих лесов, живут здесь более 500 лет. Они имеют массу преимуществ перед другими видами пчел — хорошо переносят суровые зимы, мало прихотливы и устойчивы к различным заболеваниям. Но их отличает особая злобливость — веками выработанный инстинкт самосохранения, надежная защита от врагов и вредителей.
Я снимаю работу егеря на кинопленку, боясь даже стрекотом камеры потревожить окружающую тишину. К сожалению, не все знают, что высокочастотные звуки транзисторных приемников мешают пчелам взлететь, а потому их не следует брать в заповедный лес. Этой пчеле - «бурзянке» посвящена легенда, в которой говорится следующее.
Давным-давно жили в одном башкирском ауле три брата. Старший был слепым, средний - хромым, а младший - горбатым. Трудно им жилось, все трое ни хозяйство вести, ни охотой заняться толком не могут. Подошла пора жениться - ни одна девушка даже глянуть на них не желает. В поисках счастья решили братья покинуть родной аул. Вывела их дорога за околицу, в темный лес нырнула. Горбатый идет впереди, слепой держится за его горб, а хромой, приотстав, ковыляет сзади. Через одну гору перевалили, через другую, сбились с пути и очутились в незнакомом месте. Взятые с собой лепешки кончились, есть хочется, а лес становится все черней и глуше, конца ему нет и краю. Кругом следы медвежьи да росомашьи, по веткам куницы да белки скачут, из чащобы сверкают злые глаза рысьи, человечьим духом тут не пахнет, а помирать не хочется. Жалеть уже начали, что ушли из аула. Выбрались на одну лесную поляну, уселись в кружок, стали совет держать, как обратно домой выбраться. Только завели свой невеселый разговор, а продолжить его не могут: летает меж ними пчела с золотым брюшком, громким жужжаньем говорить мешает, сама будто сказать что-то хочет. Переглянулись братья между собой, поднялись с места и пошли за пчелкой в ту сторону, куда она полетела. Идут и думают: зачем они ей могли понадобиться?
Пчелка торопится, хотя и не шибко летит, так как увечные братья едва поспевают за ней. Она останавливается в воздухе, дожидаясь их, нетерпеливо трепещет крылышками и снова устремляется вперед. Вот дошли до вековой липы, на ней высоко от земли чернеет дупло с дикой бортью, а по стволу карабкается медведь, надумал пчел зорить и мед грабить. Поняли братья, что пчелка на помощь их звала. А у них ничего нет, кроме ножа и топора. Тогда хромой с горбатым срубили себе две рогатины, тычут ими мишку в зад. Слепой ножом размахивает и кричит, пугает его страшным голосом. Не выдержал косолапый их дружного натиска, свалился мешком на землю и дал деру.
То-то радости было пчелке с золотым брюшком и ее товаркам. Роем летают они над братьями, но не жалят, отведать меду приглашают. Хромой с горбатым осмотрели липу со всех сторон, слепой руками ощупал - нет на дереве ничьей тамги, значит, борть не имеет хозяина, иначе бы он обязательно оставил на ней свой родовой знак.
Утолили братья голод таким душистым медом, какого в жизни не едали, запили его вкуснейшей родниковой водой, поблагодарили золотую пчелку за угощение. А она провела крылышками по глазам слепого, проползла по ноге хромого, вонзила кончик жала в спину горбатого. И тотчас прозрел старший брат, перестал хромать средний, расправил плечи и выпрямился младший, словно у него не было горба. Превратились они в красивых и сильных джигитов.
Братья расчистили родник, который уже начал заиливаться. На липу повесили бревно-толкун, чтобы до борти медведь не добрался. Толкнет косолапый такое бревно, мешающее ему на дерево лезть, а оно, качнувшись маятником, по спине или по загривку стукнет. Чем сильнее примется толкать его рассвирепевший мишка, тем больней будет получать в ответ удары. Решили братья не ставить на бортевой липе родовую тамгу, запрещающую брать мед чужому. Пускай его хозяйкой остается пчелка с золотым брюшком, обладающая волшебным даром исцелять от всех болезней. С ее помощью три брата выбрались из неведомой лесной глуши, вернулись в аул, зажили привольно и безбедно. А та чудесная борть с целебным медом, говорят, существует до сих пор, только отыскать ее очень трудно. И еще говорят, что дорога к ней откроется лишь перед тем, |кто помыслами чист и совершил в жизни не одно доброе дело...
По возвращении в деревню я поинтересовался у егеря, почему он вел нас к борти не прямо через лес, а как бы плутая по нему?- Заметил, что ли? Улыбаясь прищуром глаз, глянул на меня с лошади егерь.
- Конечно. Солнце то слева, то справа, а то в спину нам глядело. Хотя, надо сказать, я уж засомневался: не плутанул ли ты в этой буйной уреме? Егерь засмеялся. Я то, плутанул? А спустя некоторое время, как бы обдумывая свой ответ, промолвил, - исстари у башкир-бортевиков повелось не ходить к бортям прямой дорогой. Бывал в мечете?, как бы уходя от своего ответа на мой вопрос, глянул он на меня усмешкой.
- Не один десяток раз. Рядом с главной соборной мечетью жил, у муфтия в доме бывал. А, какое это имеет значение? Вопросом на вопрос ответил я.
- Видел, как мусульмане молятся аллаху? – продолжал егерь, прокладывая для нас конем тропку в зарослях высоченной крапивы. Видел, как тесно, прижавшись плечами, друг к другу они сидят?. А все потому, что бы шайтан между молящимися не проскочил. Так и здесь. Чтобы сбить шайтана с пути и не указать прямой дороги к борти, мы, бортевики и плутаем по лесу. Отводим от борти-кормилицы злых духов. И, пришпорив лошадь, устремился вперед, в сторону петушиных голосов в деревне.
По весне нугушские пороги и шиверы вздымаются валами, норовя опрокинуть плывущие суда. Он, словно бешеный, вгрызается в берега, точит их вековую твердь, сглаживая острия старых разломов и скальных уступов. В русле реки, забитого до отказа обломками камней, образуются шиверы, покрытые сверху взлохмаченными шапками пены. Река, не давая передыху, несется дальше – к Нугушскому водохранилищу. Но прежде, чем влить в него свои воды, она делает очередные подарки: вначале удивляет головокружительной высоты отвесными скальными стенами каньона, словно ножом, прорезая хмурый хребет Калу, а затем представляет два памятника природы - водопад и одноименный Карстовый мост Куперля. Что по-башкирски означает «речка с мостом». Этот длинный меридианально идущий хребет Калу тянется на 60 км, разделяя реки Зилим и Нугуш. Он красив и суров.
Башкирская форма его названия Калыу дословно переводится как «остаться», «оставаться». Местные башкиры рассказывают о нем разные легенды. Смысл их сводится к тому, что кто-то на этом хребте остался один одинешенек. Одни говорят, что им был старый мулла, покинутый молодой женой; другие – ребенок, которого родителям нечем было кормить, вот и оставили они его на этом месте. Одним словом, печальное название носит этот хребет
Каменная арка 35 метровой длины моста Куперля возвышается над руслом одноименной реки на 16 метров, и представляет собой не что иное, как остаток некогда существовавшего здесь входа в пещеру. Это же название носит и водопад, расположенный неподалеку от него.
Начало Нугушского водохранилища не забываемо. Покой его стережет замшелая, покрытая хвойным лесом скала. Весной с ее круч низвергаются струи водопада. Неподалеку, с правого берега, впадает речка Урюк, образуя в своем устье каньон. Впереди ширь водохранилища с рассекающими ее гладь прогулочными лодками, парусами виндсерфинга.