Бессмертие должно быть идеальным
А где-то далеко-далеко, за сотни километров, старик, сидевший у окна, перебирал пожелтевшие фотографии – и вздыхал, и жалостливо стонал. Он чувствовал – скоро конец. Недавно он услышал песню «Дольше всего продержалась душа», ее пели по телевизору. Голос певицы был похож на колокольчик – так чистозвучен и свеж. Старик давно жил один, да ему и не нужен был никто. Все остались в прошлом. Как и любимая жена. Где-то, правда, мотался по свету его брат, с которым не виделся он, считай, полвека. А, может, более? Неожиданно старик понял, что хочет его увидеть. Изо всех сил хочет. Посидеть с ним рядом, поговорить. Наверняка уж в последний раз. Только где его найдешь-то теперь? И тут он вспомнил, как в детстве они упражнялись. Был у них учитель по фамилии Клюквин. Иолий Александрович. Так этот Иолий на каждом уроке преподносил им какое-либо новое открытие человечества. Строгие рамки учебника его никогда не останавливали. Обозначенный для него по штатному школьному расписанию предмет – а он преподавал химию – тоже. Он мог говорить о том, как, по его мнению, устроено солнце, что может таиться внутри нашей планеты, какие открытия человечеству предстоит сделать в глубинах океана. Старик обнаружил, как во многом прав был этот Иолий. А, может, во всем. До чего только ни добрались сейчас и в космосе, и в океане, и в глубинах наших земных. А почему это все вспомнилось-то старику? Да потому что Иолий Александрович много говорил тогда о передаче мыслей на расстоянии. Убеждал, что древние люди, он имел в виду прошлые цивилизации, не имели почты, домашних телефонов, других средств связи, но прекрасно общались друг с другом с помощью мысли. Братья, впечатленные таким поворотом дел, решили попробовать. Они разбежались в разные концы деревни и оттуда скомандовали друг другу явиться в определенное место для встречи. И где-то через час они встретились за колхозным полем, в стогу сена. Причем раньше они никогда сюда не приходили. Это было удивительно, но в детстве и юности происходит так много странного, волшебного, завораживающего, жизнь открывает свои тайны, что этот опыт как-то со временем подзабылся, уступив место другим. И вот сейчас… А не попробовать ли вызвать брата, послать ему телеграмму мысленную, как тогда? Сейчас, правда, есть мобильные телефоны, и старику подарила такой социальная служба как одинокому и нуждающемуся в материальной поддержке человеку. И холодильник ему подарили. Но телефоном он почти не пользовался – трудно. Да и видел плохо. А сейчас и думать об этом бесполезно – нет у него номера, по которому брату звонить можно. Адрес был где-то, в столе на бумажке написанный. Найти можно. Но почта от его деревни далеко. Да и конверты нынче дороги. То ли пакет молока купить, то ли конверт. Выбор.
Старик вышел на улицу, чтобы ему не мешали стены. Правда, они были бревенчатые, но все же… Он встал посреди огорода, с правой стороны от него невдалеке росла сосна, с левой – пихта, деревья, по его размышлению, должны помочь в таком важном деле. Он крепко сосредоточился и начал посылать свои сигналы. Он мысленно взывал – Костик, Костик! Приезжай, милый, коли ноги у тебя еще ходят, а нет, так прилетай ты ко мне хоть голубем белым, да хоть вороном черным, я их всех подкармливаю, особенно зимой. Жду тебя, давно жду, да только сейчас мне это в голову-то ударило, словно вино хмельное. Эх, зря я про вино-то, ведь не пьешь ты хмельного, да и я брезговал всегда, чтобы разум свой сохранить. Скучаю я без тебя… Очень…
И вдруг он ощутил пустоту. Однажды он слишком долго пробыл под водой. Нырнул, и сердце прихватило. Думал – все. Но бог миловал. Так вот там, на глубине, была такая же пустота. Только в голове шум какой-то странный, словно изнутри к тебе идущий, из тела твоего. Чего же это? Помер, что ли, Костик-то? Мог и помереть – годы. Но старик чувствовал, что брат жив. Знал это, и все. И стал звать его, не жалея себя. Не думая о том, что такое напряжение может кончиться головной болью, страшным давлением, одышкой. Он воздел руки к небу и просил, молил брата откликнуться, подать ему весточку, обнадежить. И вдруг четко, явственно услышал рядом с собой:
- Ромка!
Ворот рубашки намок у старика от слез. Услышал… Только Костик звал его Ромкой, хотя имя его было Парамон. И еще несколько раз он услышал – Ромка, Ромка… Однако голос брата звучал как-то приглушенно, а потом и вовсе исчез. Старик заволновался. Ему показалось, что с Костиком что-то случилось. Может, с того света откликается, сигналы подает? Про такие дела их учитель ничего не говорил. Еще минуту назад старик не предполагал, что может бросить свой дом, хозяйство и ринуться в неизвестность. Да и зачем предполагать, когда бог располагает. Он кинулся в дом, переоделся в чистое, нашел в кладовке дорожную сумку, которой было сто лет в обед, сложил туда документы, полис медицинский, достал из тайного места оставшиеся деньги – двадцать с лишним тысяч, скопил-таки, отключил холодильник, сложил в пакет остатки сыра и хлеба – себе на дорогу, остальное все выгреб и птицам вынес да кошкам бездомным, и вызвал такси. Он научился, как это делать по мобильнику. И «скорую» мог себе вызвать. Старик действовал автоматически, ибо был убежден – надо немедля ехать к Костику. Что-то там неладно. Таксист поначалу отказался его везти – далеко. Убеждал – тебе, мол, дед, на поезде дешевле доехать, что это ты деньгами-то так разбрасываешься. Но старик был непреклонен. Он уже сделал главное - сконцентрировался на брате. Как бы вошел в его пространство. Скопил силы для общения с ним. Для единения. Они – одна кровь. Она поможет. Кровь – это как живое существо, которое хранит тебя и от бед спасает. А ежели – поезд, пересадки, суета всякая, то этот настрой на единение, слияние, спасение может исчезнуть. И что тогда? А никто не знает. Так что негоже рисковать. Возможно, таксист что-то понял, потому что вдруг согласился. И не из-за больших денег – не хотелось ему грабить старика, а просто из сочувствия и интереса. Только заметил, что дело-то к ночи идет, может, утром лучше выехать? Но старик стоял на своем. Он надеялся, что к утру они уже будут на месте.
Ночью проехали Ярославль и старик уверился, что доедет до брата. Однако пришла другая тревога. Неспокойно стало на сердце. Он-то доедет. А вот дождется ли его Костик? Когда выезжал из деревни, был уверен, что – да, дождется. А вот теперь… В голове почему-то забил колокол. Старик себя успокоил – сосуды. Он давно слышит то свист, то такие вот протяжные звуки, будто в церкви вот-вот начнется служба. Но тревога нарастала. Все его мысли снова были направлены на брата – как там, в деревне. Но они разбивались о пустоту. Тогда он вспомнил колдунью, в которую они были влюблены в юности. Может, она и не была колдуньей, он не знал. Но бесспорно – она была красавицей. Перед ней преклонялись. Ее боялись. И старик обратился к ней. Он не знал, жива ли она – сто лет не был в местах своего детства и юности. Но – обратился. С мольбой. Мысленно. И почувствовал толчок – в самое сердце. И запах лекарств. Запах больницы. Странно, но он и до этого планировал начать поиски брата не с деревни его – по такой темноте он вряд ли отыщет его дом, за долгие годы многое забылось, а именно с больницы. Она, должно быть, как стояла, так и стоит.
- Подъезжаем, дед. У меня навигатор. Говори, куда должны ехать. Как деревня-то брата называется?
- В больницу давай сначала. Чует мое сердце…
- Как скажешь.
К больнице они подъехали, когда уже забрезжил рассвет. Старик рассчитался с водителем, но все же попросил его обождать – планы могли измениться. Таксист согласился. К тому же ему надо было передохнуть. Старик вышел из машины. Ноги не слушались. Облокотился на капот, чтобы придти в себя. В больничных окнах уже горел свет. Вдруг одно окно приоткрылось и оттуда вылетел какой-то белый сверток. Очевидно, тяжелый, потому как сумел вклиниться в землю. Окно тут же захлопнулось. Старику стало интересно. Он подошел к окну и поднял сверток. Вернее – черный круглый и очень тяжелый предмет. На земле осталась старая наволочка, в которую он был завернут. Наверняка инстинкт не стареет вместе с человеком. И ноги у него вдруг заходили как надо, и таксист был разбужен и отпущен, и диск заботливо уложен в дорожную сумку. Все успел старик, причем буквально за мгновения. Успел, потому что память его, как и кровь, тоже была живая, и этот предмет в руках колдуньи напомнил о счастливых и радостных днях, когда они с братом чувствовали себя будущими властителями мира – так возвышало их душу общение с диском. Причастность к этому волшебству. Тогда они мало что знали, понимали, но трепет перед деревенской колдуньей, вера в ее всемогущество рождала, укрепляла веру их и в себя. Да и учитель, тот самый Клюквин, подогревал идеи о том, что человек – существо волшебное, богом созданное, рожденное для высоких помыслов и дел. Старику сейчас и в голову не приходило, что это мог быть не тот диск. Все связалось – тревога за брата, мысленный посыл, на который он ответил, а потом замолк, запах больницы, посланный ему, он был уверен, колдуньей. Надо сказать, что он никогда не называл ее ведьмой.
Старик подошел к дверям приемного покоя. Было заперто. Видимо, пока открывали лишь для больных, привезенных на «скорой». Он прислонился к дереву, решил подождать. Можно было постучать, но ему же необходимо знать, кто выбросил диск и почему. Жизненно необходимо. Потому что скорее всего где диск - там и брат. Либо она, красавица их. Он прикинул ее возраст. Нет, пожалуй. Столько не живут. Хотя…
Из дверей какого-то отделения – там висела табличка, но старик не мог ее прочесть – далеко, вышла женщина с огромным клеенчатым мешком. Очевидно, вынесла грязное белье. Затем выскочила модно одетая стройная девушка с сумкой через плечо. Увидев санитарку, помедлила, но все же пошла по дорожке в сторону окна, из которого вылетел весомый подарок старику.
- Чего рано так уходишь-то? – спросила ее санитарка. – Смена еще не кончилась.
- Отпросилась. Бежать надо. Дела.
- И чего не бежишь?
- Да вот… потеряла кое-что. Окно открывали, проветривали. Уронила, что ли…
- Чего уронила-то?
- А тебе какая разница? Вещь.
- Да я ж помочь хотела. От чистого сердца. И видно еще плохо, а у меня фонарик есть. Возьми.
- Не нужен мне твой фонарик. Чего не уходишь-то? Простудишься.
- И то правда.
Санитарка ушла. Старик прямо врос в дерево. Наблюдал. Девушка подошла к окну, схватила наволочку, потрясла ее, как будто в ней было завернуто что-то невесомое, наклонилась и стала буквально ощупывать землю. Старику показалось, что она хочет встать на колени, но слишком узкие джинсы, видимо, не позволяли этого сделать. Затем она выпрямилась, огляделась вокруг. Несколько человек вышли из той же двери, что и она. Стало немало и входящих туда. Словом, ее одиночество в больничном дворе было прервано. Старика она, очевидно, и вовсе не заметила. А тут и «скорая» подоспела. Вместе с медиками в приемный покой зашел и старик. Сумку из рук он решил ни на минуту не выпускать. Назвал фамилию, имя брата. Ему показалось, что посмотрели на него очень сочувственно. Сказали, чтобы он подождал, когда к нему выйдет врач. А врач выйдет тогда, когда освободится. Старик понял одно – брат действительно здесь. Не обманула его интуиция или как это еще называется.
А тем временем в приемный покой вошла целая группа людей. И среди них – женщина, которая кого-то ему напоминала. Из молодости. Имя у нее было довольно странное. Старушечье какое-то. И в деревне у них она бывала. Уж каким боком касалась ее их деревенская жизнь, он так и не понял. Только она все к колдунье тогда подкатывалась. То полы помыть предлагала, то в магазин сходить. Только их дива ее тогда прогнала. Хитрость, видать, какую-то учуяла. Пришедшие тоже стали дожидаться врача. Он выбежал неожиданно. Именно выбежал, и при этом бил себя в грудь.
- Не усмотрел! Не уберег! Знаю, кто это мог сделать! Я ведь почувствовал, надо было встать ей поперек дороги.
- Господи, доктор, что с нашим больным? – спросил мужчина средних лет. Очевидно, он был у них главный.
- Больной ваш… не так хорош, как хотелось бы. Потому что его живительная сила исчезла, я же говорю! Диск-то ваш утащили!
– Но откуда вы…
- Да я не сразу ушел, когда вы меня этак аккуратно отправили. Подслушал, каюсь. И подсмотрел. Есть у нас тут такая возможность. Диском вашим хотел воспользоваться и для других больных. Не думайте, не прикарманил бы. Мысли такой не было. И вот – исчез. И как она вынесла-то его, не пойму.
Зато старик все понял. И вспомнил, как даму эту, уже престарелую, зовут – Анисья.
- А не к Костику ли вы пришли? – спросил он и при этом так волновался, что потерял голос. Но его услышали.
- Так я вот… брат его родной. За сотни километров приехал. Навестить, значит. Парамон я. И тебя, Анисья, помню.
Доктор как-то приободрился и сказал, что родной брат – это тоже замечательное лекарство, и что раз нет у них теперь диска…
- Он будет, - заверил мужчина, которого старик посчитал главным. – Вы только назовите подозреваемого…
- Подозреваемую.
И доктор назвал. Мужчина, а мы уже знаем, что это был Андрей, тут же, несмотря на раннее утро, сделал несколько звонков.
- Мне бы к брату, - попросил старик. – Только поначалу скажите, что вы ищете. Как эта вещь выглядит. Я тут пока ждал, нашел кое-что. Из окна выкинутое. Черное. Круглое. Тяжелое. Догадываюсь, но все же сомневаюсь.
- Господи, да неужели?
Это дуэтом воскликнули двое молодых людей.
Парамон открыл свою сумку и показал находку.
- Он! Парамон, берите его и – к брату! Вперед. А вещи свои здесь оставьте у дежурных. Бахилы только не забудьте. Халаты там возьмете, на подходе к реанимации.
Старик вошел первым, облаченный во все белое и крепко прижимая к себе диск. Странное у него было состояние. Зорок, как никогда. В юности, молодости из-за многих болезней и плохого лечения он не мог похвастаться хорошим зрением. И слухом. Но сейчас он улавливал каждый звук. Феноменально! Он приблизился к высокой кровати со специальными устройствами, чтобы, видимо, по надобности менять положение больного. Ему показалось, что брат спит. Он наклонился и прошептал:
- Костичек мой дорогой… Маленький мой… А я вот к тебе приехал…
А Костик не спал. Он улыбался.
- А чего у тебя слезы-то такие горячие? Может, температура? Ромка, Ромка… Как я тебя ждал! Знал, что едешь.
- И я знал, что ты знаешь. Как Клюквин нас учил. Я посылал тебе телеграмму за телеграммой…
- А я получал. Только ответить не всегда мог. Болезнь вот скосила.
- Телеграммы? Но вы же не были на почте? – заметил Гарик, уже давно, как и все остальные, представленный старику.
- Мысленные, - пояснил старик. – Думаете, до этих годов интернета на земле не было? А как животные между собой разговаривают? Общаются. Да не за сотни – за тыщи километров. А деревья?
- Ромка! И до деревьев добрался. Понял.
- А что там с деревьями-то, - не унимался Гарик.
- Так ведь корни-то – это сеть их собственного интернета. Всю планету нашу оплела.
- Ну, братья, да вам в ученом мире цены бы не было, - с восторгом сказал Тихон. – А уж вместе с вашим изобретением, диском этим и подавно.
- Не наше это изобретение, - печально сказал Константин. – Ее. Она ведь чего хотела-то… Чтобы люди научились в чудеса верить. И жить в этих чудесах. Не в стонах земных – ах, как нам трудно, да того не хватает, да этого, а в волшебстве. Чтоб душа научилась в хорошее верить. Видеть это хорошее-то вокруг. Ей сила была дана для этого. А уж эти все крыши треснувшие, да душа ведьмина якобы не могла покинуть тело – это все антураж, я полагаю. Чтобы вера наша окрепла. А то как-то просто все получается…
Тут к Парамону подошел Саша, сосед мой.
- Меня-то помнишь, Ромка?
- А как же.
- Ну так и хорошо. Теперича все вместе будем. Ты уж, Костя, скорей выздоравливай да делай отсель ноги.
- Постойте, но я не понимаю, - начала Нюся. – Если все так просто, то как же мы сумели, извините, другой мир увидеть? Там, Саша, на вашем участке. Мы разговаривали с невероятными животными. Пожимали руку, извините, пауку в какой-то меховой упаковке…
- Эх, Нюся! Такие люди и помогают смотреть на мир по-другому.
- И, скорее всего, видеть то, что не только подвластно нашим глазам, но и душам. Сердцам, - выдала я. Душа-то живая. Путешествует, где захочет. А в мире – чего только нету! И это мы еще в космос не залетали.
- Да мне бы вот домой поскорее залететь, - просительно сказал Константин.
И мы все заверили его, что это произойдет очень, очень скоро. Возможно, даже сегодня. Доктор был с нами согласен.
(Продолжение следует.)
