25.07.2019
Генна Сосонко
После ничьей в партии Шахрияра Мамедьярова с Сергеем Карякиным на прошлогоднем турнире в Ставангере (2018) чемпион мира заявил, что на самом деле соперники пришли к этому результату еще дома. "Сам я этого никогда не делал, но трудно помешать другим поступать подобным образом", - добавил Карлсен.
На все расспросы Сергей с Шахом давали вялые ответы, и полемика, развернувшаяся было об этичности такого рода соглашений, в конце концов сошла на нет. Так происходило и в иных случаях, когда разговор заходил на эту деликатную тему.
Сегодня не представляется возможным установить, кто и когда ввел в шахматы это известное всем явление. Кто первым предложил сопернику разойтись миром, а потом ратифицировать это соглашение в турнирном зале? Кто стоял за шумом уже далекого от нас времени, когда только возводилось здание профессиональных шахмат? Акцент на слове «профессиональных» сделан не случайно: ведь любители играют исключительно из любви к шахматам, и отказ от борьбы до партии – нонсенс: зачем тогда вообще садиться за доску?
Размышляя, кто же все-таки положил начало этому явлению, автор пришел к выводу, что пальма первенства принадлежит одному из самых блистательных чемпионов в истории нашей игры.
Даже если сам он стыдился своего профессионализма, прикрываясь синекурным листком дипломата, именно он внедрил этот феномен, именно ему принадлежит деловой подход к игре в современном понимании этого слова. Вы поняли уже, наверное, что речь идет о Хозе Рауле Капабланке.
Хотя третий чемпион мира родился на Кубе и по темпераменту оставался типичным латино, всю свою сознательную жизнь Капабланка прожил в Соединенных Штатах, и, восхищаясь его достижениями, современники и коллеги не раз отмечали в его игре в первую очередь американскую деловитость. Эта деловитость, вкупе, разумеется, с выдающимся талантом, оказалась убийственной как для романтиков шахмат, таких как Ефим Боголюбов и Савелий Тартаковер, так и для философов игры, как Арон Нимцович. Постоянные клиенты Капы, они не выиграли у него ни одной партии!
А теперь переиграйте, пожалуйста, эту партию, много времени это у вас не займет.
Семнадцать неполных ходов не заслуживают, разумеется, никаких комментариев, если бы не скандал, разразившийся несколькими месяцами позже.
Алехин ужасно разгневался на Боголюбова, заявившего, что эта партия на самом деле не игралась, а за полтора месяца до начала турнира в Нью-Йорке (1924) даже потребовал исключить того из списка участников, угрожая в противном случае отказом.
«О моем совместном участии с Боголюбовым не может быть и речи, - заявил Алехин. - Он не джентльмен. Боголюбов - человек, от которого в любой момент можно ожидать чего угодно».
Сильные слова, особенно учитывая, что у обоих были тогда доверительные, можно сказать, дружеские отношения. Скорее всего Александр Александрович действительно рассказал Ефиму Дмитриевичу, что в тот день они с Капабланкой согласились на ничью до игры, тот поведал еще кому-то, история стала достоянием журналистов…
Обеспокоенные организаторы вступили в переговоры с будущим чемпионом мира, и Алехин в конце концов сменил гнев на милость (обе партии с Боголюбовым в Нью-Йорке закончились вничью).
Замечу еще, что на турнир в Лондоне, после которого разгорелся весь сыр-бор, чемпион мира Капабланка прибыл в ореоле славы, в то время как Алехин, очутившийся на Западе всего год назад, только пытался наладить оседлый образ жизни и возобновить карьеру, прерванную на семь лет Первой мировой и гражданской войнами.
С высоты своего реноме кубинец, легко выигравший тот турнир, мог предложить ничью до партии любому сопернику и любым цветом, но, хотя его партия с Алехиным действительно получилась на редкость бескровной, утверждать, что этот результат был обговорен заранее, разумеется, невозможно.
Речь о другом: очевидно, что какие-либо переговоры и тем более соглашения между соперниками до игры сами по себе считались тогда по меньшей мере предосудительными.
Полтора десятка лет спустя на это смотрели по-другому. Андрэ Лилиенталь вспоминал, как перед партией с Капабланкой на московском турнире 1936 года он встретил прославленного кубинца в парикмахерской гостиницы «Националь», где жили участники: «”Что вы хотите сегодня? - спросил меня Капабланка, уже сидя в кресле парикмахера, - хотите ничью?” “Хорошо, - отвечал я, - но что мы разыграем?” “О, это очень легко, сыграем дебют четырех коней. Вы возьмете на с6, я возьму на с3, короче, вы понимаете...” Партию я играл без особой концентрации и незаметно очутился в неприятной позиции, так что для Капабланки даже не так просто было найти нейтральный ход, особенно принимая во внимание, что публика на турнире была весьма квалифицированная. В конце концов партия всё же закончилась вничью. “Дебют четырех коней и двух ослов”, - комментировал наш поединок Николай Крыленко, наблюдавший за этой партией в зале».
----------
Генна Сосонко: "Товарищ Абрам"
В Советском Союзе контролю подвергалась любая печатная строка...
----------
Очевидно, что для главы советских шахмат не явилось секретом, каким образом приплыли соперники к ничейной гавани, в то время как Андрэ Арнольдович не счел зазорным рассказать об этом, пусть и десятилетия спустя.
Немалую лепту в феномен различного рода соглашений и переговоров до партий, а то и до турниров, внесли представители советских шахмат. Это происходило на всех уровнях, а говоря о самых высоких, упомянем турнир претендентов в Будапеште (1950). Тогда лидировавшего Болеславского попросили сделать две ничьи в последних турах, чтобы позволить Бронштейну догнать себя, а уж потом решать, кому из них играть матч на мировое первенство с Ботвинником (что и произошло). Вспомним и турнир претендентов в 1953 году, о котором рассказал сам Бронштейн в статье «Сплавка в Цюрихе», увидевшей свет пятьдесят лет спустя, и четырехкруговой кандидатский турнир на Кюрасао (1962), когда трое советских гроссмейстеров все «сыгранные» между собой партии закончили быстрыми ничьими, на которые согласились еще до начала соревнования.
----------
Терпкий ликер Кюрасао
----------
Этой щекотливой темы коснулся однажды даже Михаил Моисеевич Ботвинник: «Каюсь: ничьи по соглашению делал – с Лисицыным в 1931 году, с Флором в 1933 году и др. – всего не перечтешь, но в своей жизни никому и никогда сознательно не проигрывал». Отметим чистосердечное признание Патриарха, хотя читателю больше всего интересно, кто конкретно скрывается за «и др. – всего не перечтешь».
Вернемся к Капабланке. На турнире в Ноттингеме (1936) Ботвинник и Капабланка подошли к последнему туру с одинаковым количеством очков. Советский чемпион играл с аутсайдером Винтером, а Капабланка с Боголюбовым. Во время прогулки, пока их соперники думали над ходами, кубинец обнял Ботвинника: «У вас хорошая позиция, и у меня хорошая позиция. Давайте оба сделаем ничьи и поделим первый приз».
«Ну, думаю, хитрец, – пишет Ботвинник. - Винтер это не Боголюбов... "Я-то, конечно, готов принять ваше предложение, но что скажут в Москве?" Капабланка только руками развел».
Это, разумеется, не предложение ничьей до игры, но характерен подход Капабланки к делу.
Вспоминая, что кубинец держался за доской элегантно и с достоинством, Ботвинник писал: «Недостатки в его шахматном воспитании были. Так, меня несколько шокировало, когда в проигранных позициях при цейтноте противника он начинал играть блиц (у самого время на часах оставалось!) в надежде на цейтнотный промах партнера, а блиц он играл великолепно. Но, как это осуждать? В этом состоял последний шанс!»
Почему поведение Капабланки шокировало Ботвинника, для современного шахматиста непонятно, к тому же Капабланка играл на цейтнот соперника, как явствует из воспоминаний Флора, не только в проигранных позициях, но в любых. А вот Стейница или Цукерторта действительно трудно представить играющими на время. Или того же Стейница на венском турнире 1882 года, обнимающего во время последнего тура Винавера (с которым в итоге поделил первое место), с предложением обоим согласиться на ничью и без треволнений гарантировать себе дележ главного приза.
Какими были шахматы в XIX веке, известно. Со старинных фотографий на нас глядят почтенные джентльмены в тройках и при галстуках. Почти все они были врачами, банкирами, преподавателями в гимназиях, юристами или военными, но и о единицах, пытавшихся жить с игры, невозможно даже подумать, чтобы они могли прийти в турнирный зал и просто отбывать номер. Это было совершенно не комильфо, а моральные нормы и репутация в то время играли несравненно бóльшую роль, чем сегодня.
О более ранних временах и говорить нечего. Вы можете представить себе Филидора или Морфи, предлагающих закончить партию миром, не начав ее? У шахмат тогда был имидж чего-то высокого, интеллектуально-элитного, но то, что являлось предосудительным или даже аморальным вчера и тем более - позавчера, в наши дни считается общепринятым и совершенно нормальным.
Палу Бенко рассказывали, как молодой Капабланка договорился с кем-то на ничью до партии, но выиграл в конце концов. А когда его соперник, сдавшись, начал причитать и жаловаться, Капа только пожал плечами: «Как я мог дать тебе ничью, когда ты играл так бездарно?»
Не знаю, кто поведал эту историю Бенко и не относится ли она к области домыслов, но почему-то ни о Стейнице, ни о Ласкере (к примеру) подобных историй не рассказывали, а вот о Капабланке – нате вот.
Не думаю, что ошибусь, если скажу что, начиная с Капабланки, не было ни одного чемпиона мира, кто не соглашался бы на ничью до игры, о простых смертных уже умолчим. ("Так, чтобы ничьи договорные – это было, не скрою..." - из интервью Анатолия Карпова 2019 г.)
----------
Соблюдайте приличие, господа!
----------
Исключениями, пожалуй, являются только Фишер и Карлсен. Речь идет, понятно, не о коротких партиях – они встречались и у американца, и у норвежца, хотя и много реже, чем у других чемпионов. Но это другое: как бы ни были коротки, эти партии игрались по-настоящему.
* * *
Тема эта, конечно, много шире и выходит за рамки шахмат. Приведем всё же пару примеров.
Критик пушкинской поры, читая «Руслана и Людмилу», находил, что «невозможно не краснеть и не потуплять взоров» от таких строк:
А девушке в семнадцать лет
Какая шапка не пристанет!
Рядиться никогда не лень!
Людмила шапкой завертела;
На брови, прямо, набекрень
И задом наперед надела.
От чего здесь следует краснеть и потуплять взоры, сегодня представляется загадочным. Я начал даже вдумываться в последнюю строку, пытаясь найти в ней что-то фривольное, но бросил бесполезное занятие. На самом деле объяснение очевидно: тогда были одни нормы и понятия, сегодня - иные.
Другой пример. Американская переводчица Толстого Исабель Хэпгуд отказалась в 1890 году переводить «Крейцерову сонату»: «Даже с учетом того, что в России, как и всюду в Европе, свобода слова больше, чем в Америке (дарю эту цитату прокремлевским СМИ - Г.С.), я нахожу язык Крейцеровой сонаты чрезмерно откровенным. Описание медового месяца и их семейной жизни почти до самого момента финальной катастрофы, как и то, что этому предшествует, является нецензурным».
Объяснение, разумеется, то же самое: в те времена были иные представления о дозволенности и морали, чем в XXI веке.
Возвращаясь к теме шахмат, нельзя не коснуться феномена командных соревнований, появившихся сравнительно недавно. После первой шахматной Олимпиады в Лондоне (1927) Рихард Рети писал: «Послевоенные годы в Западной Европе с полным правом можно назвать эпохой спорта. Его мировое господство в достаточной степени ощущается и в шахматной жизни. Правда, наша древняя игра пользовалась популярностью еще тогда, когда спорт был достоянием избранных, и, вероятно, не утратит своего значения и в том случае, когда искусство ломать переносицу перестанет считаться почетной профессией. Но сейчас мы живем под знаменем спорта, и в связи с этим существуют организации, которые хотят видеть шахматы одной из разновидностей спортивной деятельности. Лишь этим объясняется тот факт, что недавний турнир в Лондоне принял размеры, немыслимые в прежнее время. Вместо обычного турнира состоялось состязание шестнадцати национальных команд. Учитывались командные очки, результаты отдельных участников никого не интересовали… Кто-то остроумно заметил, что духу турнира вполне отвечало, если бы играть пришлось пятикилограммовыми фигурами, поскольку мы увидели в Лондоне триумф шахмат как вида спорта. Пожелаем же в интересах тех же шахмат, чтобы такой триумф стал последним».
Почти столетие спустя можно только констатировать, как заблуждался Рети. Та первая шахматная олимпиада не явилась началом конца. Совсем наоборот: всемирные олимпиады стали одним из главных событий шахматной жизни, а спортивная составляющая в них, как и вообще в шахматах, теперь превалирует над всеми остальными.
И если в Лондоне (1927) приняли участие сборные 16 стран, в Батуми (2018) их было без малого 180. Правила игры остались с тех пор без изменений, но в олимпиадах появились элементы борьбы, которые привели бы в изумление не только Рети, но и всех участников довоенных олимпиад.
Речь идет не только об электронной проверке (хотя и о ней тоже), а о коллективном соглашении на ничью. К такому соглашению приходят не сами шахматисты, а капитаны команд. Бывает, что часы останавливаются на двух досках, но случается, капитаны решают вообще прекратить матч. Этим случаям несть числа, и почему-то никто не считает это чем-то предосудительным.
Автор этих строк, выступая за команду Голландии, а потом, будучи ее капитаном, неоднократно являлся свидетелем (и участником) такого рода соглашений.
----------
Побег
(из Советского Союза, за миг до краха)
----------
В матче Советский Союз - Голландия на Олимпиаде в Салониках (1988) моя партия с Артуром Юсуповым довольно быстро закончилась вничью. Положение на оставшихся досках (Карпов - ван дер Виль, Белявский - Пикет и Куиф - Иванчук) было неясным, и я сказал капитану голландской команды: «Может попробовать предложить ничьи, чем черт не шутит…»
Разрешение было получено: «Они ж не согласятся, но попробуй…» Капитан советской команды Сергей Макарычев не осмелился принять ответственное решение и предложил подождать Гарри Каспарова, не игравшего в том матче. Чемпион мира появился в зале минут через десять. Осмотрев все доски, он недовольно поморщил нос, покачал головой и вроде бы дал добро. На глазах изумленного судьи часы были остановлены и результат 2:2 стал фактом.
Не следует думать, однако, что я обрел какие-то лавры на родине: если шахматные обозреватели писали о почетной ничьей против сильнейшей команды мира, далекие от шахмат журналисты обратили внимание именно на манеру достижения этого результата, а в одном из популярнейших еженедельников страны даже появилась статья под грозной шапкой: «Внимание: коррупция!»
Впрочем, что же я? Ведь еще сталинский прокурор Роман Андреевич Руденко говаривал в подобного рода случаях: «Главное в расследовании – не выйти на самих себя!»
Но шутки в сторону. В командных соревнованиях это общепринятая практика, особенно в матчах последнего тура. Так, на Олимпиаде в Ханты-Мансийске (2010) критике был подвергнут капитан женской команды Украины, «зевнувший момент предложения зафиксировать ничьи в матче с китаянками», что стоило украинским девушкам медалей.
Один из свежих примеров: «Индии ничья в матче гарантировала призовое место, они ее даже в какой-то момент предлагали, но мы решили поиграть». Это фраза из интервью Яна Непомнящего о последнем туре командного чемпионата мира в Астане (2019).
Случается, особенно на финише соревнования, что капитаны приходят к такому соглашению не только во время, но и ДО начала тура. Всё это секрет Полишинеля, и фраза типа - «мы потеряли шансы на попадание в пятерку, да и у наших соперников не было оснований для отказа от мирного исхода», служит только фиговым листком: каждый понимает, ЧТО имеет в виду автор, когда пишет о матче, в котором все партии закончились вничью в течение получаса.
Повторюсь: сегодня подобного рода предложения являются одним из элементов командной борьбы, и никто не задается вопросом – этично ли такое соглашение вообще? (за исключением разве что упомянутого выше голландского журналиста, впервые услышавшего о таком явлении).
* * *
И в личных, и в командных соревнованиях предложение ничьей до партии (партий), полагаю, будет существовать и в будущем. Объяснение просто. О нем написал поэт, пусть и по другому поводу: «Но тут кончается искусство, и дышат почва и судьба». Не знаю, как насчет почвы и судьбы, но полной грудью здесь дышит суровая реальность жизни. А реальность эта в наши дни легко оставляет в дураках манеры и условности. Ведь даже сам великий комбинатор ничего не мог противопоставить железному аргументу монтера Мечникова: «согласие есть продукт при полном непротивлении сторон». Это именно тот случай. И если стороны пришли к соглашению, ничто и никто не сможет их остановить.
А если так, вывод ясен: надо просто, не заморачиваясь, принять это явление, договорившись (простите за невольный каламбур), что это одна из составляющих нашей игры. Игры, ставшей спортом, но таковым до конца не являющейся (хотя бы вследствие этого феномена, сурово карающегося в других видах спортивных соревнований).
Вы можете назвать мне какой-нибудь спорт, где в важнейшем соревновании на мировое первенство – турнире претенденток – две партии фактически не игрались бы вовсе? И все – участницы, судьи, зрители, абсолютно все знали о результатах этих партий заранее? Сказано не с позиции осуждения – боже меня упаси! – а только и исключительно ради констатации факта. А потому, если кому-нибудь придет в голову согласиться на ничью до игры, скажем: «Будем, как сестры! Будем, как братья! К вам обращаюсь я, друзья мои!»
А переживания по поводу того, что напишут об этом настырные журналисты, следует отодвинуть куда-нибудь на задворки сознания. По сравнению со старыми временами понятия – «что подумают», «что скажут» – в шахматах, как и в жизни самой, тоже подверглись значительной утруске, и в сухом остатке осталось совсем ничего. Сегодня главное – результат, успех: он как война – всё спишет.
Ну, выскажут предположения, ну, покритикуют, если это сделано в совсем откровенной манере, ну, обвинят в пониженной социальной ответственности.
Единственное, чего не следует делать, - это при любом таком предположении вставать на дыбы и прибегать к так часто применяющемуся российскими политиками, не говоря уже о героях ток-шоу, аргументу - «а вы докажите!» Поступая таким образом, адвокаты стороны, сыгравшей подобную партию (обеих сторон), оказывают своим клиентам медвежью услугу – они соглашаются на криминализацию поступка, который в шахматах таковым по умолчанию не является.
* * *