В декабре 1945 года родился мой старший брат Лёва. На Урале в воинской части жизнь была довольно тяжёлая и неустроенная, поэтому мама поехала с Виталькой в Ленинград всё к той же старшей сестре Зине, там и родила сына Лёву.
Ещё до отъезда Вали в Ленинград, совершенно не считаясь с нашими семейными планами, Сталин приказал начать войну с Японией и изгнать зарвавшихся японских милитаристов из китайской Маньчжурии и Кореи. Отец погрузил свой полк в несколько эшелонов, попрощался с мамой и поехал на очередную войну. По дороге, как он рассказывал, офицеры полка опять выпили водки и проклинали японских самураев и даже самого микадо. Оно и понятно: только-только успели немного отойти от войны с немцами, нашли свои семьи, многие успели жениться, а тут — на тебе! Опять надо воевать. И поэтому среди военных возникло какое-то ожесточение против японцев. Появилось единодушное мнение, что они за это ответят. Раскатаем в блин, никакой пощады! А воевать эти люди умели. И похоже, что такое настроение царило не только в этом полку, но и в других, потому что не успели они выгрузиться и получить от командования боевую задачу, как с японцами было кончено. Японцев разбили наголову — и Япония капитулировала.
Отец рассказывал нам, что, когда получил из Ленинграда телеграмму от Зины, что всё хорошо, родился мальчик, назвали Львом, то сильно расстроился. Ему показалось, что имя какое-то не совсем русское. Разозлился на Валю и Зину, взял пару бутылок водки и пошёл в штаб полка. Выставил водку с закуской, сообщил офицерам, что стал папой и пожаловался на баб, которые не смогли придумать мальчику имя попроще. Командир полка успокоил отца. Говорит, Коля, ты не всё до конца понял. Это же будет не просто Лев, это будет Лев Николаевич, как наш великий Толстой. Тут отец успокоился и решил, что, действительно, не так уж и плохо звучит.
С моим рождением обстояло проще. Мы тогда служили в шахтёрском городке Коркино Челябинской области. Отец был начальником третьей части в местном военкомате, в звании майора. Об этом дне, когда я родился, он мне несколько раз рассказывал.
Вечером в субботу отец отвёз жену в городскую больницу, где было родильное отделение. Сидел всю ночь в коридоре, ждал, когда жена родит. В 4 утра вышла акушерка и сказала, что всё хорошо, родился мальчик. Отец посидел ещё часа два, пока рассвело, убедился, что с женой и ребёнком всё в порядке и счастливый пошёл не спеша по улице домой. А надо сказать, что в городе Коркино жили одни шахтёры. Добывали для страны каменный уголь. Погода намечалась солнечная, воскресенье. Шахтёры почему-то с шести утра начали выходить на улицу и прямо на траве, напротив своих домишек, стали ставить столы и накрывать их по-праздничному. Кто-то из шахтёров окликнул отца: «Эй, майор, куда идёшь в такую рань?» Отец поделился радостью: сын родился только что. И поинтересовался, почему устанавливаются праздничные столы ни свет ни заря. Шахтёры объяснили: товарищ Сталин вчера отдал приказ всенародно праздновать День Шахтёра каждое последнее воскресенье августа. Тут же возникла идея совместить эти два важнейших события и отпраздновать День Шахтёра и мой день рождения совместно. Шахтёры все прошли войну, им с отцом было о чём поговорить. Сели, выпили за Сталина. Потом за Победу, потом за шахтёров, потом за меня. Тут же, после непродолжительных дебатов, придумали мне имя. Решили, не мудрствуя лукаво, назвать меня просто Вовой. Домой отец добрался только к вечеру с помощью тех же шахтёров. Всю жизнь он с удовольствием вспоминал этот день.
Жили мы, как и все в то время, очень скромно. Всё имущество нашей семьи из пяти человек помещалось в большом чёрном деревянном сундуке. Этот же сундук служил мне кроватью: мама стелила мне на сундук старую отцовскую шинель и что-нибудь под голову.
Места в то время на Южном Урале были практически дикие. Вокруг лес со множеством зверья. За время войны расплодились лоси и дикие козлы. Долгое время на них никто не охотился. У отца была отличная немецкая двустволка «Зауэр» и много всяких приспособлений для охоты. Он сам изготавливал свинцовые пули и дробь, заряжал патроны. Когда ходил на крупного зверя, брал обыкновенный карабин Мосина. Охота на дичь и зверя для него с детства было родным делом.
Отец, когда было время свободное от службы, уходил иногда в лес и пропадал на несколько суток. Без добычи никогда не возвращался. В основном, добывал лосей и диких козлов. Мясо почти всё сдавал по накладной в солдатскую столовую, а взамен брал продукты для детей и жены.
Однажды был такой случай. Пошёл отец на охоту, дело было зимой. Местность на Южном Урале скорее холмистая, чем гористая. Снега много. Выследил он дикого козла и ранил его из карабина. Козёл убежал, но отец увидел, что на снегу кровь и стал преследовать козла на лыжах, на которых он мог бежать без остановки много километров. Козёл пытался уйти: петлял, залезал в густой лес, бежал под уклон с большой скоростью. Но на снегу всё равно оставался след, и отец преследовал его. После нескольких часов такой погони козёл понял, что ему не уйти и решил сам пойти в атаку. Спрятался на вершине холма в кустарнике и стал ждать, пока охотник подойдёт на расстояние одного броска. Отец увидел козла, когда тот метрах в двадцати выскочил из кустов и, опустив рога, понёсся на него. Если бы он добежал, то неизвестно, кто бы оказался убитым. Козёл весом под 150 кг и своими рогами умеет пользоваться. Отец успел сдёрнуть с плеча карабин и выстрелить. Попал прямо между глаз.
До дома было очень далеко. Но не бросать же добычу! Отец ножом нарезал с кустов веток. Из своих лыж соорудил санки, погрузил на них козла. Сделал из карабинного ремня и своей портупеи лямку и потащил козла домой. Тащил больше суток, но дотащил. Ночью заволок эти сани с козлом во двор казармы, где жил с Валей. Сам постучал в дверь, мама открыла. Отец зашёл в прихожку и упал на пол недвижим. Мать испугалась, конечно, побежала в санчасть полка, вернулась с военврачом. Военврач повернул отца на спину, расстегнул полушубок, осмотрел его внимательно и говорит: «Валя, да он спит!» Потом вспомнил, что в темноте видел что-то во дворе перед казармой. Пошёл посмотреть и обнаружил добычу. Отец вспоминал, что когда он очнулся от сна, мать сильно ругалась и говорила, что она не так боялась за отца, когда он был на фронте. Эта охота для неё была страшнее войны. А отец считал это за развлечение.
Один раз отец чуть не погорел из-за этой охоты. Как-то, не знаю точно в каком году, или в 46-м или в 47-м (то есть, после войны, но до моего рождения), отец со своим сослуживцем майором Филипповым и с жёнами праздновали День Победы, 9 Мая. Выпили за праздничным столом и за что-то обиделись на своих жён. Мол, не ценят их жёны как героических защитников Родины. А жена Филиппова, Зоя Васильевна, к тому же сказала: «Да! Вам там хорошо на фронте было. А мы вас тут ждали, ждали…» После этих слов оба майора встали, хлопнули дверью и ушли из кампании.
И обоим эта ссора дорого обошлась. Товарищ Филиппов решил идти домой и двинулся по тропке между сугробами (на Урале в начале мая ещё снег лежит). Навстречу ему по той же тропке ехал мужик верхом на колхозной лошади. Произошла неизбежная встреча, никто сворачивать с тропки в сугроб не пожелал. После короткой перебранки майор Филиппов со словами «Прочь с дороги! Не видишь, офицер идёт!» вдарил правым кулаком лошади по черепу. Та завалилась вместе с мужиком в сугроб, дёрнула пару раз задними ногами и померла. А лошадь оказалась колхозной, социалистическая собственность, дело подсудное.
С отцом тоже приключилась неприятность. От обиды на жену он, конечно, решил пойти в лес на охоту. Зашёл домой, взял рюкзак, пятизарядный карабин (оружие боевое, а не охотничье) и пошёл в лес. Побегал на лыжах по лесу. Когда обида немного рассеялась, решил отдохнуть. Сел в снег на берегу ручья, спиной прислонился к дереву, карабин на коленях и задремал. Через какое-то время ему снится, что на него по лесу движется вражеский танк. Отчётливо во сне слышит треск поваленных деревьев и кустов. Усилием воли заставил себя проснуться и открыть глаза: танка нет, но на него из леса на другой стороне ручья сквозь кусты вышел огромный лось. Ну, отец, его, конечно, мгновенно завалил из карабина. Решил разделать его на месте, погрузить разделанную тушу на санки из лыж и двигать домой. Только начал это дело, как из леса выходит лесник, он же охотинспектор.
Дело подсудное: оружие нарезное, лицензии нет. Короче, через несколько дней отца и Филиппова вызывают в народный суд.
Первым судили отца. Но отец был человек предусмотрительный, изложил это дело так: солдатам его части питания не хватает. Особенно больным, которые лежат в лазарете. А потому он, как отец-командир, охотится на лосей и сдаёт мясо в солдатскую столовую, чтобы солдатики, не дай Бог, не похудели. И в доказательство предъявил пачку накладных на сданное лосиное мясо. Интендант воинской части, вызванный в качестве свидетеля, подтвердил, что это мясо шло солдатам. То есть, подполковник Егоров валил лосей не с целью личного обогащения, а исключительно для поддержания боеспособности Советской Армии. А это уже совсем другое дело. Судьи, конечно, отнеслись к этому проступку снисходительно.
Сразу же рассмотрели и дело майора Филиппова об убийстве колхозной лошади ударом кулака в голову. Когда заслушали доклад майора об обстоятельствах этого трагического случая в связи с семейной ссорой, то в зале суда возник неудержимый смех. В результате судьи наложили на Филиппова штраф в размере стоимости кобылы и объявили общественное порицание обоим героям войны. А лошадь, в общем-то, жалко. Она вообще тут была ни при чём.
Потом, уже в Москве, мы часто ездили к этим Филипповым в гости, и жёны всегда вспоминали этот случай как пример того, что бывает, когда ссоришься с женой.
Родился я, как уже было сказано, в Коркино. Потом в 1949—51 годах отец служил начальником отделения кадров в 36 отдельной стрелковой бригаде Уральского Военного округа. Это было, если не ошибаюсь, в Кыштыме. Этот период я не помню, слишком маленьким был.
Как-то отец рассказал мне, как я начал ходить. Дело было в Кыштыме в августе 49-го. Рядом с воинской частью протекала небольшая река, где мама полоскала после стирки бельё. И вот пошла она как-то на речку, погода была тёплая, солнечная. Отец взял меня на руки и пошёл тоже. Сели мы с отцом на травку на берегу речки. Мать полоскает бельё, я ползаю в траве, отец лёг рядом и отдыхает. Мне, видимо, надоело ползать, и я решил немного побегать. Совершенно неожиданно для отца встал на ноги, пробежал несколько шагов и плюхнулся в речку. Мать заголосила, папа очнулся и бросился меня спасать. Вытащил, конечно, и долго потом смеялся. Рассказывал всем, что первые свои шаги я сделал в воду: «Наверное, будет моряком». Как в воду глядел!
С марта по июль 1951 года отец служил в Шадринске районным военным комиссаром. Это я уже помню. Военкомат представлял из себя целую воинскую часть: огороженная территория с пропускным пунктом, на территории части двухэтажное деревянное здание штаба, гараж, конюшня, казарма для рядовых, котельная на угле. Посередине части большая площадь для построения личного состава.
Мы как-то беседовали с отцом о службе на Урале, и я сказал, что помню эту воинскую часть и некоторые события того года. Отец не поверил, потому что мне тогда шёл только третий год. Тогда я взял лист бумаги и нарисовал схему этой воинской части со всеми постройками и воротами КПП. Нарисовал, где стоял наш дом, где была южная сторона (мама носила меня туда на руках погреться на солнце), обозначил котельную и кучу угля перед ней. Потом начертил схему нашего дома из двух комнат и даже показал, где находился его стол с приспособлением для зарядки охотничьих патронов. Вспомнил, как однажды ночью загорелся второй этаж деревянного штаба и какая была паника. Но всё обошлось, затушили, и документы все остались целы. Отец очень удивился. Оказывается, что я помнил даже кое-какие подробности, о которых он уже почти забыл. Детская память — удивительная вещь. Я до сих пор не могу запомнить, сколько сейчас стоит в магазине буханка хлеба, а что было 70 лет назад — помню.
Тогда же я напомнил отцу тот день, когда я начал говорить. Дело было летом 1951 года. Мне уже скоро должно было исполниться 3 года, но я упорно молчал и не произносил ни слова. Понимал я, кажется, всё, что мне говорили, а сам говорить не желал. Мама уже стала беспокоиться, что со мной что-то не то. Отец её успокаивал. Он закончил до войны фельдшерско-акушерский техникум и знал о детях всё.
Так вот: был у моего отца служебный военный автомобиль — американский джип типа «Виллис». Как-то в выходной день отец решил повезти нас на природу. Сели в машину, солдат за рулём, я с отцом на правом сиденье, мама с Лёвой сзади. Выезжаем с территории части, а прямо перед воротами, под шлагбаумом, огромная лужа. Отец остановил машину, подозвал часового и говорит ему: «Чтобы к моему возвращению лужу засыпали!» И мы поехали на речку.
Природа там, на Южном Урале в то время, надо сказать, была идеальная. Поля колхозные, цветочки-василёчки, лесочки, речки с голубыми озёрами. Я стоял на полу машины перед отцом, держался руками за скобу на передней панели, смотрел вокруг восхищённым взором и чувствовал себя полностью счастливым. От такой красоты хотелось крикнуть во весь голос. И вдруг вижу впереди на обочине дороги несколько грачей прыгают. Сами чёрные, а клювы белые. И тут меня прорвало: закричал не своим голосом: «Папа! Смотри — белые врачи!» Немного перепутал слова. Отец сильно смеялся, поворачивался к маме: «Ну вот! Вовка заговорил! Я же говорил, что он умный!» С тех пор я бегло говорю по-русски.
Когда возвращались с прогулки, отец скептически заметил: сейчас, мол, посмотрю, как они лужу засыпали. Не верил он, что солдаты самостоятельно справятся с этим сложным заданием. Так и получилось: доблестные воины присыпали лужу соломкой и сделали вид, что всё в порядке. Батя, конечно, вспылил и устроил солдатам жуткий разнос. После этого я каждый день ходил проверять эту лужу — лужа больше не появлялась.
Здесь же произошёл случай, который очень наглядно характеризует нашего с Лёвой старшего брата Виталика. Я этого почти не помню, но Лёва рассказал, как было дело. Мы с ним гуляли по территории части, погода была хорошая. Недалеко от конюшни солдаты по приказу отца недавно построили новый деревянный туалет типа «сортир». Виталик со своими друзьями, такими же неуправляемыми детьми военного времени, крутился около этого деревянного сооружения. Вдруг они гурьбой очень быстро побежали от этого туалета, а мы с Лёвой остались играть в нескольких метрах. Пацаны пробежали мимо нас, и тут раздался взрыв. Туалет поднялся в воздух, развалился в полёте на отдельные доски, которые попадали вокруг нас с Лёвой. К счастью, нас не задело обломками. Как оказалось, мальчики раздобыли где-то ручную противопехотную гранату и решили «подорвать вражескую огневую точку». Хорошо, что граната была противопехотная, а не противотанковая. Виталику и его друзьям здорово досталось ремня, а солдаты за день выстроили новый туалет, ещё лучше первого.
А вообще, всё моё раннее детство вспоминается мне как бесконечные поезда, вагоны, железнодорожные перроны, снег, груды угля. Везде что-то строилось, всюду стружки, запах досок и очень холодно.