15 августа 1990 года не стало Виктора Цоя. Легенда «перестройки» и «посол рок-н-ролла в неритмичной стране» со слов Бориса Гребенщикова, он был чем-то большим, чем просто музыкантом. Икона стиля, лидер мнений и символ уходящей советской поры, который погиб в аварии на 35-м километре шоссе Слока – Талси в Латвии. По такому поводу впору расписывать биографию ушедшего артиста и поминать былые почести, однако мы решили поступить несколько иначе. Не будем обращаться к летописи Цоя, а постараемся рассмотреть его персону, как памятник бунтарских 80-х, плотно отпечатавшийся в народном сознании благодаря кинематографу.
Виктор Цой, будучи фронтменом группы «Кино», как ни странно, всегда органично вплетался в кадр, будь то запись концерта или сцена из художественного фильма. Крутой анархист в кожаной куртке, перчатках «без пальцев» и неизменных темных очках напоминал статного социалистического Брюса Ли. Наш собственный мастер Джит Кун-До, чей «кулак ярости» пробьет любое препятствие, возникшее на «пути дракона». У британцев был обворожительный «андрогин» Дэвид Боуи, с приходом 90-х в США выстрелит заросший гранжист Курт Кобейн, ну а нашим «рок-хамелеоном» стал экс-лидер коллектива «Гарин и гиперболоиды». Виктор Робертович для работниц ЖЭКа. Витя Цой для тех, кто провожал его на концерты в Ленинградский рок-клуб после потной смены в котельной «Камчатка» на улице Блохина, 15.
Первое появление певца на экране – ученическая короткометражка «Конец каникул» Сергея Лысенко. Совершенно приземленная мистерия без мистики, в которой Цой и пара случайных зевак бродят по городским окраинам и надрывно горланят строки из песни «Дальше действовать будем мы». Без внятного сюжета, без какой бы то ни было сценарной прозы, рокер просто присутствует в кадре. Живет в нем. Электростатика его фотогеничного лица заполняет аналоговое пространство внутри объектива и незримые пустоты «эфира» вовне.
То было в 1986-м. Через год Виктор Робертович блеснет вокалом в финале «Ассы» Сергея Соловьева. «Перемен, требуют наши сердца!», – провозгласит узнаваемая хрипотца, в момент превратившись в мощный народный манифест:
«Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук.
Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять.
Сигареты в руках, чай на столе.
Так замыкается круг».
Даже на второстепенных ролях, где Цой, по большому счету, играл самого себя, ему удавалось выглядеть так, будто бы он и не человек вовсе, и не безликий силуэт с обложки аудиокассеты, а оживший символ. Символ свободы, которому хватало одного только куплета, чтобы поднять толпу на дыбы и разгорячить сердца целого поколения юнцов, росших на паленом американском VHS и отголосках «Интернационала».
Свою единственную главную роль Цой изобразил в «Игле» Рашида Нугманова. Меланхоличная история об уличной шпане, любви к ближнему и наркотической зависимости. Сюрреалистическое подобие гонконгского боевика, снятое в Казахстане, будто бы сбежавшем из текстов Цоя. Оттуда, где «звезда по имени Солнце» нехотя освещает улицы Алма-Аты, чья суета напоминает «пульсацию вен». Главный герой, бессеребренник Моро, мало разговаривает, стильно дерется, любит девушку, презирает наркоторговцев и жаждет справедливости. Эдакий «безумный Макс», защищающий близких от нападок низших слоев советской цивилизации, что слишком близко подобралась к своему краху.
Нугманов планировал снять Цоя еще в двух фильмах: экранизации научно-фантастической «Цитадели смерти» Уильяма Гибсона и трэш-боевике в постапокалиптическом антураже под говорящим именем «Дикий Восток». Ни одна из картин так и не добралась до широкого проката, а от «Востока» остались лишь необработанные черновые копии, которые до сих пор гуляют по Сети. Тем не менее, Витю запомнили, Витя въелся в подкорку, Витя превратился из музыканта в кинозвезду, пускай и узкого профиля. Убедительный в кадре, убедительный на сцене, спокойный как удав и полиморфный, словно витая пружина. Перформанс из «Иглы» принято считать посмертным. Шел 1988 год: роковая авария уже не за горами.
Виктор Цой вошел в бессознательное постсоветской культуры. В каждом пятом лифте на территории СНГ красуется надпись «Цой жив!», накарябанная черным маркером поодаль от кнопок, расплавленных зажигалкой Cricket. Это ли не показатель народной любви, которая не то граничит с помешательством, не то претендует на полноценную субкультуру.
Долгое время после смерти музыкант являлся в кинематограф исключительно на правах героя документальных полотен Алексея Учителя, Александра Липницкого, Сергея Холодного и Евгения Лисовского. Солнечные дни неумолимо сходят к ночи, век сменяется веком, а фигура Цоя, передержанная в анабиозе, потихоньку возвращается на большие экраны. Но не в форме биографического кино, а в совершенно ином виде.
2011 год. Сергей Лобан и Марина Потапова – лидеры бойкого творческого объединения «СВОИ2000» выпускают «Шапито-шоу». Беспросветный трехчасовой фарс о любви и дружбе, уважении и сотрудничестве на фронтире того, что раньше называли «советским курортом». Крымские просторы, молодежь в пионерской форме, абсурдные кричалки про «раз-два-Элвис-Пресли» и переплетение многих судеб: отчаявшихся, потерянных или просто-напросто ищущих сердечного тепла. В знойный городок на берегу моря приезжают затворники и горе-любовники, гуляки и социальные изгои, непутевые отцы и их бестолковые дети. Четыре сюжета пересекаются между собой в самых неожиданных местах, создавая многослойное и до одури потешное повествование, в ходе которого действующие лица перебегают из лагеря в лагерь, «переобувают» убеждения и спотыкаются о катарсис, горячий, как галька на пляже.
Здесь нашлось место и для персонажа, который репрезентует Виктора Цоя. Имя ему – Рома Легенда, и он является двойником легендарного музыканта. Одевается как Цой, разговаривает как Цой, с той же манерой поет и с тем же рвением бьет по шестиструнной гитаре. Он приезжает на курорт вместе с горе-продюсером и его престарелым оператором, чтобы превратить посмертную славу Виктора в звонкую монету. Компашка вляпывается в нелепые ситуации, голодает и ходит по побережью, предлагая отдыхающим сфотографироваться с рок-звездой. Ну или с ручной обезьянкой накрайняк. Копия, фальшивка, имперсонатор или «эрзац-звезда», как его называют действующие лица: Цой в «Шапито-шоу» – не «герой нашего времени» и не «пережиток их эпохи», а метафора ценности. Явления, сформировавшего последнее поколение родившихся в СССР.
Следующий прецедент – «Лето» 2018 года, с которым Кирилл Серебренников ездил на Каннский кинофестиваль. «Музыкальный биографический фильм», – как заявлено в графе «жанр», повествующий о становлении группы «Кино» и отношениях Цоя с Майком Науменко, лидером «Зоопарка». «Лето» – это ода молодости и по-детски наивной человеческой простоте. Пусть это произведение и старается походить на байопик, таковым фильм сложно назвать. «Лето» – это волшебное, почти сюрреалистичное путешествие в теплый Ленинград 80-х, где песни про уличные пьянки соседствуют с навязчивой пропагандой компартии, а простой заводской работяга нехотя уживается с длинноволосым пижоном в косухе. Если вам близок этот дух бунтарства, простодушного оптимизма и сладкого неведения того, где вы проснетесь на следующее утро, то вы уже понял, к чему мы клоним.
Здесь присутствуют и Ленинградский рок-клуб, и вся населяющая его комнаты рок-н-рольная фауна Даже озорной юноша по имени Боб, явно изображающий Бориса Гребенщикова, свои пять копеек в историю вставляет. Однако многочисленные отсылки к советской рок-культуре и ее знаменитым представителям дальше уровня фан-сервиса не заходят. Хоть зрителю с экрана и заявляют, что сюжет ленты был основан на воспоминаниях Натальи Науменко, жены Майка, Ленинград образца 1981 года в «Лете» – это сеттинг для съемок очень интересного и ностальгического, но никак не «документального» кино.
Последняя остановка – «Цой» Алексея Учителя, который вышел в прошлом году. «Цой без Цоя», – как его нарекли обозреватели газеты «Аргументы и факты». «Цой» Учителя ведает о гибели музыканта на латвийской трассе и том, что стряслось потом. Якобы стряслось. Герой нашей статьи появляется в кадре только в архивных съемках концертов. Человек, от которого остался только голос на магнитофонной пленке, преломляется в воспоминаниях родных и удаляется от реальной личности, превращая ее в эпического героя.
Роуд-муви, посвященный перевозке тела Виктора из Латвии в родной Ленинград, очтасти замахивается на докудраму, отчасти кидается в формат «а что если». Персонажи, кроме вымышленных, основанных на реально существовавших людях из окружения Цоя, а все придуманные личности имеют под собой осязаемые прототипы. Пускай их имена изменили, а основной сюжетный твист, завязанный на том, что главный герой «Цоя» – человек, нечаянно «убивший» Цоя во время аварии, могут загнать в ступор. Это не обман, не акт подделывания истории, а аккуратно выстроенная фантазия о человеке, чья энергетика и влияние были столь велики, что ему даже необязательно мелькать в кадре. Он давно сидит где-то в мозгах на правах неописуемого рефлекса.
И все-таки мы помним. И будем помнить, скорее всего. Велик его вклад, велик его характер. Цой – это не селебрити, а сгусток эпохи, чье летописание складно соотносится с последними годами жизни Советского Союза. На том и порешим, товарищи. И, в качестве завершения, приведем символичные строки из песни «Последний герой»:
«Доброе утро, последний герой.
Доброе утро, тебе и таким как ты.
Доброе утро, последний герой.
Здравствуй, последний герой».