Раненый шевельнулся и попытался опереться на локоть: – Подойди, подойди ближе, Буров, наклонись. – Комбат подошел, присел на корточки и услышал полушепот: - Отомсти немцам, Буров, отомсти. Я знаю: – ты можешь! – Буров скривился и хотел, было, встать, но раненый придержал его за рукав и произнес: - Не кривись, Буров, не за меня прошу отомстить, не за меня. За жену и дочерей. Они…., - голос раненого стал прерываться, - в первый же день…..в Минске….. от бомбы. За них отомсти, за них! Я не смог. Мне конец. Я знаю, Буров, знаю. Они хотят нести меня к переправе. Это бесполезно. Буров, помоги мне! Дай револьвер, дай! – Комбат встал, достал из кобуры наган, выдвинул барабан, вытряхнул патроны, оставил один в барабане и, удерживая револьвер за ствол, протянул его Стоцкому и вышел из блиндажа. Увидев комбата, полковник открыл, было, рот, но ничего не успел сказать, его перебил выстрел. Буров нырнул в блиндаж, тут же вернулся с револьвером в руке, извлек отстрелянную гильзу, снарядил барабан патронами и убрал оружие в кобуру. Полковник глянул на Бурова, ничего не сказал и повернулся к Путилину: - Лейтенант, что тут у вас произошло?
-Товарищ полковник, ночью в расположение роты из леса вышла группа бойцов в количестве двадцати семи человек. Трое из них были без оружия. Они, кто без оружия, объяснили, что угодили в лесное болото и, спасаясь, оружие не сохранили. Капитан Стоцкий объявил их трусами, паникерами и дезертирами и тут же сам расстрелял их. Сегодня утром к нам вышла еще одна группа в составе восемнадцати человек и двое из них без оружия. Вот они, - лейтенант рукой показал на двух вымазанных грязью солдат. Капитан Стоцкий приказал мне расстрелять их. Я отказался, тогда он заявил, что за невыполнение приказа расстреляет меня самого, и достал оружие. Я успел перехватить его руку, мы упали и раздался выстрел. Пуля навылет пробила левый бок капитана.
- Та-ак, - протянул полковник, - самострел, значит, - и обратился к уже стоящим со связанными руками бойцам: - Кто такие?
- Рядовой второго полка N – ской стрелковой дивизии Петрушин.
- Рядовой того же полка Зотов, - доложил второй.
- Да, эта дивизия оказалась на направлении главного удара немцев, - пояснил, чуть повернувшись к комбату, полковник. И, обращаясь к бойцам:
- Как утратили оружие? Петрушин, доложите.
- Мы отступали, шли лесом. Ночью тоже шли, в темноте. Хотели быстрее выйти к своим. А тут глинистый склон, крутояр и овраг. Мы думали, что овраг. А съехали по склону да попали в болото, в топь. Лейтенанта и еще одного спасти не смогли. Утопли они. И винтовки наши утопли. А мы вот с ним еле выбрались. – Полковник выслушал, немного подумал и повернулся к Путилину: - Лейтенант, и этих, и всех других прибывших передать в распоряжение комбата Бурова. И вот еще что, - полковник достал из полевой сумки блокнот и карандаш, на блокнотном листе быстро начиркал несколько слов, вырвал листок и передал лейтенанту со словами: - Это письменный приказ. Выполняйте. – Лейтенант прочитал текст и, подняв глаза на полковника, прерываясь, тихо пробормотал: - Пере… передать комбату Бурову тридцать автоматов ППШ? Тридцать автоматов? В обмен на винтовки? - И было видно, как кровь отливает от его лица. Безумный взгляд уперся в полковника, а пальцы правой руки стали царапать кожу кобуры пытаясь расстегнуть ее. Буров подскочил к лейтенанту, мертвой хваткой перехватил его запястье и сдавленно прошептал ему в ухо: - Не дури, лейтенант, подумай. Без этих автоматов я не удержу немцев, а ты не удержишь их и с этими автоматами. Понял? – Буров отпустил руку. Полковник подошел к лейтенанту и, прямо глядя ему в глаза, твердо произнес: - Лейтенант, выполняйте приказ!
Полковник и комбат скорым шагом возвращались к высотке. За ними на некотором отдалении двигалась группа вооруженных людей. У затентованной площадки у подножия холма их встретил старшина Дупель.
- Старшина, накормите бойцов и отправьте их комроты Боксеру - пусть принимает пополнение, - коротко приказал ему комбат и, не останавливаясь, последовал за командиром полка. - Пойду гляну на моих урок, на «деловую» роту, - пояснил он полковнику, и оба скорым шагом двинулись вдоль склона высотки к белеющей впереди дороге.
- Слушай, комбат, этот который застрелился …э..
- Капитан Стоцкий, - помог Буров и пояснил, - он вел мое дело.
- Понятно. Нос его работа?
- Да, - подтвердил Буров и скрипнул зубами.
Дальше шли молча.
Высокая росистая трава оставляла на голенищах сапог мокрые полосы. Вскоре офицеры увидели впереди фигуру комроты Бубенко и двух бойцов в яме, быстро орудующих заступами. Неподалеку от ямы лежали три трупа с синюшными лицами.
- Комроты Бубенко, доложите, что здесь происходит? - приказал комбат.
- Да вот, эти к немцам решили кости метнуть, ссучились фраерки, - начал тот и сплюнул через фиксу, - да подзабыли, видать, что на каждую хитрую задницу всегда найдется хрен с винтом. Перехватили мы их. Братва решила и, как говорится, приговор приведен в исполнение. Удавили мы их, комбат. Незачем на них патроны тратить. – Полковник выслушал, хмыкнул и бросил: - Ну, ладно, разбирайтесь, - повернулся и быстрым шагом направился в свое расположение. –- Продолжайте, - приказал комбат бойцам, - а вы, Бубенко, за мной. Посмотрим, как вы обустроились. Только сделали пару шагов как услышали громкий голос: - Песня народная, блатная, благородная.
Метрах в двадцати внизу на склоне на травке расположилась небольшая группа бойцов из полка Волина. Перед ними, кривляясь в пародийном танце, пара зеков на блатной манер распевала:
А серенькие брючки, да черный бушлачок,
А на ногах кирзачки, да за спиною срок.
Я вышел на Казанском да чуть в лужу не упал,
Как будто бы из зоны да в зону я попал.
А всюду вертухаи да всюду мусорки
Сердце моё сжалося от черной, бля, тоски,
Назад в вагон я дернулся да поезд, бля, ушел,
Такую вот свободу на воле я нашел,
Такую вот свободу на воле я нашел.
-Это еще что такое? – спросил Буров.
-А это Гундявый и Пантовый за махорку гастроль дают. Я не препятствую.
Комбат и Бубенко направились к командному пункту роты.
– Ну, что ж, неплохо, неплохо поработали, - осмотрев позиции роты, оценил комбат. Мужчины закурили. – Я тебе, комбат, еще не все сказал, - начал Бубенко, - пятеро моих ночью все же ушли. С Кривым ушли, с-суки! Хватились мы, да уж поздно было. Ушли. Такой коленкор, да!
- С Кривым? Это который с заячьей губой и без глаза? Эту сволочь еще в лагере хотел я придушить, когда он пайки у доходяг отбирал. Ты его тогда спас.
- Да, спас, - согласился Бубенко, - что было, то было.
- Ладно. Что тебе сказать, комроты? Плохо, что ушли, сволочи! Плохо это, плохо. Но ничего теперь не поделаешь. И вот что - будь внимателен, - комбат сделал паузу, - и осторожен. Народ у тебя бедовый.
- Это точно, - согласился Бубенко, подумал, сплюнул и сказал: - Прошу тебя, комбат, не докладывай об этих ссученных, которых мы сейчас прикопаем. Родители у них есть, братья и сестры. Пусть они не знают, что их родственнички поделом задушены как крысы. Пусть думают, что они погибли в бою как солдаты.
- Что так, Бубенко? Что-то не замечал я за тобой таких сантиментов раньше, когда после твоих правилок кое-кого на ножи ставили. А у них тоже были папы и мамы. И тебя не волновало, если они узнавали, что их родственнички зарезаны как бараны. А?
- Ставили, комбат, ставили на ножи, было дело, не отрекаюсь. Но здесь, здесь - другое, здесь – война. И, знаешь, скажу тебе, комбат, когда понимаешь, что жить осталось, может стать, всего-то несколько часов, на многие вещи начинаешь смотреть по-другому.
Издалека донесся гул авиационных моторов. На северо-западе над лесом появилась группа самолетов. – Воздух! Всем в укрытия! – прокричал Буров, дружески хлопнул по плечу Бубенку, притушил цигарку и рысцой побежал к макушке высотки. Буров добежал до своего КП как раз тогда, когда четыре тройки вражеских самолетов пролетали над высоткой. Стоящий тут же в траншее и задравший голову к небу комроты Боксер со злостью сказал: - Юнкерсы! Пикирующие! Нагло идут, сволочи! На небольшой высоте, словно на параде! И без прикрытия. И где же наши соколы? А, комбат? – Буров ничего не ответил и повернул голову в ту сторону, откуда прилетела эта группа самолетов. Вдали над тем же участком леса появилась еще одна группа. – Вторая волна, - произнес комбат, глянул в бинокль и закончил, - шестёрка. И тоже Юнкерсы –87. Представляю, что сейчас будет на переправе.
Как бы в подтверждение этих слов с юга донеслись глухие частые удары разрывов. Эти звуки постепенно поглощались и вытеснялись усиливающимся ревом приближающихся боевых машин второй волны.
Буров посмотрел на часы, - восемь, - и прикинул: «Если «дасрайхи», чтоб им сгореть, успели за короткую ночь дозаправиться, пополнить боекомплект и отдохнуть, то все равно ранее пяти - шести утра они вряд ли выдвинулись. По той простой причине, что разведчикам передовых дозорных групп нужна хорошая видимость. Значит, где-то к десяти - одиннадцати они достигнут горловины, где их встретит и поприветствует Георгий Семенович со своими ребятами. Итак, три-четыре часа у нас есть».
В проёме блиндажа возникла фигура связиста Силы: - Товарищ комбат, там ваша пайка. – Освободив вход в блиндаж, он пропустил внутрь комбата и, вытянув, как гусь, тонкую шею, с детским любопытством завороженно уставился вслед улетающим самолетам. – Они нас не увидели? – спросил боец Сила. – Скорее всего, увидели, но им пока не до нас, - ответил Боксер.
Опустошая в блиндаже котелок с остывшей перловкой, Буров услышал нарастающий звук моторов. Теперь этот звук шел с тыла. Вот он достиг пика и стал угасать. - «Отбомбились, сволочи, и уходят», - подумал комбат и тут же услышал крепкий мат и радостный рёв своих бойцов. Буров выскочил из блиндажа и увидел, как бойцы выскакивают из окопов, пляшут, кривляются и непристойными жестами провожают улетающие самолеты. Глянув им вслед, Буров понял причину радости. Из двенадцати боевых машин первой волны назад возвращались только девять. – «Огрызается переправа, огрызается», – подумал комбат, и вслед за этим соображением немедленно возникло и другое: «А появись в небе хотя бы пара-тройка «ишачков», ни один из этих тихоходных фрицев не вернулся бы на базу. Эй, ишачки, эй, сталинские соколы! Где вы?» (Ишачки – на армейском сленге советские истребители И-16. Прим. авт.)
От этих мыслей Бурова отвлекли бегущие по склону холма в направлении КП два бойца. Фигура первого – коренастая и плотная - как бы перекатывалась на коротковатых ногах кавалерийской кривизны. Фигура второго – маленькая и тщедушная, облаченная, несмотря на теплое время в длинный, почти до голеней бушлат, двигалась за первым, правда, явно проигрывая ему в скорости. – Это еще что за явление? – наблюдая за бегущими, произнес стоящий тут же Боксер. – Сейчас узнаем, - ответил Буров. Первый боец добежал до КП, спрыгнул с бруствера в траншею и, козыряя, заученным движением бросил руку к кепке, явно малой для этой большой круглой головы и черт знает как держащейся на густых, черных как смоль и, похоже, жестких как проволока волосах. По тому, как боец отдал честь, и Буров, и Боксер одновременно подумали: «В армии служил». - Опущенные книзу уголки больших черных навыкате глаз бойца придавали его лицу грустное и несколько обиженное выражение, а выдающегося размера свернутый набок нос придавал обиженному выражению лица еще и оттенок трагикомичности.
- Самвель Минасьян, первая рота - представился боец и, глядя в глаза комроты Боксеру, спросил,- разрешите обратиться к комбату. - Комроты согласно кивнул головой.
- В чем дело, боец Самвел Минасян? - с улыбкой спросил комбат, потрогав непроизвольно собственный кривой нос.
- У мэня, - начал тот, - протывотанковое ружжо, ПТР, ну.. И у мэня второй номэр, вот он, - Минасян кивнул головой, но больше, всем показалось, большим кривым носом, в сторону второго запыхавшегося бойца, теперь переминающегося с ноги на ногу над траншеей.
- Он матэматик, - продолжил боец, - биль матэматик, тэперь мой напарник. Ми хатим сбить фашиста. Сматри как лэтит. – Боец развернул нос в сторону нарастающего звука подлетающих с тыла отбомбившихся юнкерсов, ухватил за полу бушлата и как хворостину сдернул в траншею напарника: - Сматри как лэтит! Савсэм над головой назад лэтит. – В это время самолеты пролетали над высоткой. – Вот он, мой напарник, гаварит, - продолжил боец, что можно сбить фашиста из ПТР, если знать… это… как его….упер… упердэние…нэт, ты скажи, - и хлопнул по плечу второго бойца. Комроты Боксер прыснул и, еле сдерживаясь, спросил: - Как как? Что знать?
- Упреждение, упреждение для стрельбы из стационарного вертикального положения ствола ПТР, когда цель по курсу движется прямо на нас, вот как сейчас, - пояснил напарник, - неловко отдав честь и поправляя на тоже немалом носу очки в круглой оправе. – Упреждение можно рассчитать, если известны три параметра: скорость самолета, высота полета и скорость движения заряда. Ну и надо знать длину корпуса, или правильнее, длину фюзеляжа самолета, чтобы упреждение рассчитать в частях этой величины: корпус, полкорпуса и так далее. Так понятнее. Скорость заряда известна точно, высота цели определяется более или менее точно. Скорость самолета и длина его корпуса - это неизвестные величины.
- Скорость самолета известна, - разглядывая бывшего математика, - медленно произнес комбат, - триста восемьдесят - триста девяносто километров в час. Длина фюзеляжа – одиннадцать метров. А вы, боец, …э….
- Виноват, боец Яков Берембоем, первая рота.
«Вижу, вижу, что боец, силой и статью молодец. Эх! Цыплячья шея из воротника торчит, а бушлат, вон, как на вешалке висит. И зачем бушлат? Мёрзнет что ли? Боже ж ты мой! Как же такие цуцики на зону попадают?» - мысленно озадачился комбат, глядя в увеличенные толстыми стеклами очков по-детски наивные глаза бойца. А тот смотрел на комбата отсутствующим взглядом и шевелил губами, подсчитывая что-то в уме. Но вот его взгляд просветлел, он быстро произнес: - Я посчитал, я посчитал! Скорость самолета примерно сто метров в секунду. - И добавил: - Вы не сомневайтесь, гражданин комбат, я хоть и в очках, но вижу хорошо. – Комбат повернулся к Боксеру: - Ну, что, комроты, разрешим бравому боевому расчету шугануть фрицев? Уж больно нагло летают.
– Разрешим, - с улыбкой быстро согласился комроты Боксер, - и добавил: - Предлагаю выделить и второй расчет ПТР. Создадим полубатарею ПВО и выделим ей боекомплект - восемь патронов. Шугать так шугать. – Буров выслушал и согласно кивнул головой. Боец Минасян расплылся в улыбке, козырнул и собрался уже, было, покинуть траншею, но его остановил комбат: - Скажите, Минасян, а что у вас с носом?
- Эхк! – эмоционально воскликнул боец, сопровождая восклицание характерным армянским жестом - подбросом к лицу кисти правой руки с пальцами пистолетиком, - и продолжил, - все это из-за золёта. Зо – лё - та! Нэ панэмаете? Ну, кольца, манэты, дэньги, ну?
- А, золото, - понял Боксер.
- Ну, я же и говорю - зо-лё -то, ну.
Буров еще раз потрогал свой кривой нос, рассмеялся и попросил: - Ну-ка, ну-ка, поподробней. Как это: из-за золота?
- Да как, как! Сам я из Армении из Ленинакана, на железной дороге работаль. А родственники мои жиль в Ахурянэ – село такой есть прям на границе с Турцией. Я к ним, к родственникам, летом ездиль, помогаль сено косиль и всякий шурум-бурум делаль. Там с одним челёвеком познакомилься, с Ащотом. Сам он, Ащот, армянин из Ахальцихе, из Грузии, и у него тоже родственники в Ахурянэ биль. А отец Ащота биль в Ахальцихе богатый челёвек и его арестоваль и в тюрьму посадиль. А золёто он спряталь в горах и сказаль Ащоту где спряталь. Ащот мне сказаль: пойдем золёто возьмем, поделим, продадим и много дэнег будэт, вах, много. Жениться он хотель. И я хотель! Вах! Я согласилься и ми пошоль. Пришоль в Ахальцихе и рано утром ми пошоль в горы. А Ахальцихе тоже на границе с Турцией. Пограничники нас увидель и кричаль: стой! Вах! Ми испугалься и побежаль. Они стреляль и пуля Ащоту в голёву попаль, а меня поймаль. Поймаль и говориль: щто ты хотель, зачем сюда пришоль? Я говориль – за золётом. Они спрашиваль: где золёто, где? Я говориль, я не знаю, он зналь, Ащот, где золёто, это его золёто, а он теперь савсэм мертвый. А я это не мой золёто и в глаз не видель. Они говориль – врешь. В Турцию ты хотель сбежать. Пограничники биль грузины, глюпые, глюпые. Не зналь, щто нэ может армянин в Турцию бежать. Зарэжут турки, как в 1915 году резаль всех армян. Вах! Потом мэня еще допросиль немнощко и отправиль в дом, в Ленинакан, нашему упольномоченному НКВД. Он мэня тоже спрашиваль: где золёто, где золёто? Он сильно допросиль, и такой мэне нос сделаль и в лагерь послаль. Из-за золёта, говорю же, ну!
Рассказ Минасяна в сочетании с мимикой его лица и движениями носа привел к тому, что и комбат, и комроты Боксер, и боец Берембоем стояли и сотрясались от смеха. От этого на лице рассказчика обозначилось такое недоуменно-обиженное выражение, что это еще больше усилило приступы смеха. Но, если Боксер и боец просто смеялись, то комбат все время хотел что-то сказать и, наконец, подавив икоту смеха, ему это удалось: - Понимаешь, Самвел,…ик…, - комбат рукой взялся за свой кривой нос, - меня…ик … тоже допросили в НКВД …ик… и тоже из-за золота… не моего золота….. …понимаешь…и тоже такой нос сделали. Понимаешь? – Вах! – только и смог воскликнуть Минасян. Теперь все четверо смеялись, утирая слезы.
Отсмеялись и комбат, обращаясь к напарнику Минасяна, сказал: - А вам, Берембоем, я вижу, удалось сохранить форму носа, но не удалось сохранить его на свободе. Как же это случилось? Вы – то, Берембоем, как попали в лагерь? – Боец вздохнул: - Я из Ленинграда. Математику я преподавал в политехе. А в прошлом году на ноябрьские праздники из парткома института принесли и повесили в помещении кафедры кумачовый плакат с лозунгом: «Учение Маркса всесильно, потому что оно - верно!».
Праздник мы отмечали на кафедре, ну, и, как положено, немного выпили и возник спор о логике. О математической логике.
На ту беду этот плакат с лозунгом маячил передо мной, мозолил глаза и все время привлекал внимание. Мне казалось, что каждый тост, каждую здравицу товарищу Сталину я закусываю этим лозунгом. И вдруг, после очередной рюмки, я обратил внимание всех присутствующих на этот плакат и, когда все притихли, ляпнул, что, мол, с точки зрения математической логики этот лозунг не выдерживает никакой критики.
Я помню точно - в этот момент внутренний голос сказал мне: - Куда вас прёт, Яша? Остановитесь! - Но куда там, я был задиристо одухотворён, и меня понесло. Я тыкал пальцем в плакат и говорил, что этот лозунг алогичен, поскольку бездоказателен, и ничего не несет в себе кроме примитивного агитационного апломба, рассчитанного на тупое и бездумное восприятие этой бессмыслицы недоразвитыми индивидами или, проще говоря, темной, непросвещенной и оболваненной толпой. - Эх, - вздохнул Берембоем, - я и сам не понял - как все это слетело с моего языка. А дальше, ясное дело, кто-то донес, меня арестовали, обвинили в антисоветской агитации и пропаганде и впаяли семь лет лагерей. Вот так я и попал в лагерь.
Что касается сохранения формы носа, то этому факту есть простое и логичное объяснение. Следователь, который вел мое дело, почему-то решил, что слабым местом моей защиты являются …мои почки, да, да, именно почки, и потому на допросах отдавал им полное предпочтение в плане следственного воздействия. Нос таки оказался на втором плане и уцелел.
Комбат выслушал и задумчиво сказал: - Я всегда думал, что представители вашего народа умеют, когда надо, попридержать язык за зубами и твердо знают, что язык мой – враг мой, и что молчание – золото. - Берембоем в ответ вздохнул: - Это так. Мы впитываем это с молоком матери. А вот водку пить не умеем. Не умеем, да. А ведь сказано: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Иногда это приводит к беде. Как в моем случае. Да что уж теперь говорить, - боец горестно развел руками. – И еще мне кажется, - с полностью отсутствующим взглядом продолжил Берембоем, - что все эти элементы бытия: - эти ваши свернутые носы, мои отбитые почки и многое другое в нашем жизненном и лагерном математическом пространстве как-то предопределено Гауссовой формулой распределения случайностей.
Минасян дернул напарника за рукав и сказал: - Эхк, матэматик опять гусэй погналь!
Комбат еще раз окинул занятную пару взглядом, улыбнулся и сказал: - Граждане бойцы, по местам. – Минасян и Берембоем покинули траншею и бегом направились к своим позициям.
В небе на высоте примерно полторы тысячи метров появился одинокий двухфюзеляжный самолет. Комбат и комроты Боксер задрали головы.
- Видел я такие в Польше. Разведчик. «Фокке – Вульф», - определил Боксер, - немцы называют его небесным оком фюрера. Наши назвали «Рамой». К переправе движется!
- Понятно, - начал комбат, - зачем потребовалось это око на раме. Получили фрицы по носу, а как и откуда - не поняли. Не шутка – потерять три боевые машины за один вылет. Теперь они постараются выявить и подавить наши средства ПВО на переправе. А вот и приманка. – Комбат и Боксер одновременно повернули головы. Из-за леса выскочила и стремительно на небольшой высоте неслась к высотке двойка «Мессеров». Не успел затихнуть вдали звук их моторов, как из-за леса, нарастая, стала накатываться волна мощного гула моторов множества самолетов. Комбат повернулся к северу и поднес к глазам бинокль: - Юнкерсы, - и стал считать, - раз, два, три…. Ага восемь троек. Две эскадрильи, вашу мать! Опять низко идут.
- А им пока и не нужна высота, - Боксер зло щурился, глядя в небо - им не нужно пикировать для точного бомбометания. Они бьют не по мосту, мост им нужен в целости и сохранности, они бьют по площадям до переправы и после переправы. А там столпотворение, там каждая бомба - в цель. Сволочи! Да, тяжко сейчас на переправе, тяжко.
Комбат тронул Боксера за плечо, передал ему бинокль и взглядом показал направление. Боксер глянул в бинокль и увидел два вертикально смотрящих из окопа в небо ствола ПТР.
Только-только комбат и Боксер свернули цигарки и закурили, как вдали за рекой над лесом в лучах восходящего солнца сверкнули и высветились два стремительных силуэта. Это «Мессеры», возвращаясь от переправы, вышли на боевой разворот, чтобы от солнца пройтись над позициями батальона.
- Воздух! – гаркнул комбат и затолкнул Боксера в блиндаж. Сам же на секунду задержался, чтобы убедиться, что на позициях батальона всякое движение замерло, и тоже нырнул в блиндаж. – Ну, началось, - только успел сказать комбат, как тотчас над высоткой пронесся рев двигателей в треске пулеметных очередей. Комбат и Боксер выскочили из блиндажа и увидели двойку стремительно набирающих высоту и уходящих на север «Мессеров». – Красиво летают, сволочи, - прикуривая притушенную цигарку, заметил Боксер. – Красиво, - тоже раскуривая цигарку, согласился комбат, - красиво, потому что безнаказанно. - Комбат сложил ладони рупором и в обе стороны прокричал: - Доложить о потерях, - и, обращаясь к Боксеру: - Сейчас узнаем: во что нам обошлась эта красота.
- Да, вот так, - комбат сжал губы, - двое убитых и трое раненых.
Комбат и Боксер как по команде повернули головы в сторону мощно нарастающего звука. Это от моста и переправы возвращалась отбомбившаяся армада. В тот момент, когда рев моторов достиг пика, эту волну звука на мгновение перекрыли резкие металлические щелчки двух почти одновременно прозвучавших выстрелов. Один из юнкерсов дернулся как раненая птица, выпал из строя и со снижением, теряя скорость, переваливаясь с крыла на крыло и рыская из стороны в сторону, полетел на север и скоро пропал вдали. Комбат, глядя ему вслед в бинокль, сказал: - К нашим разведчикам полетел, если не разобьется, то может попасть в руки Георгия Семеновича. – Боксер живо усмехнулся: - Да неплохо бы! Уж они бы его встретили как надо.
На позициях первой роты творилось что-то невообразимое. Все видели и поняли, что произошло, и теперь радостный рев множества глоток оглашал окрестности. Бойцы повыскакивали из траншей и окопов и теперь качали, высоко подбрасывая в воздух расчеты ПТР. Четыре фигурки взлетали над толпой, нелепо размахивая руками и ногами.
А в это время Георгий Семенович, не обращая внимания на пролетающие над ним самолеты, медленно двигался вдоль кромки леса, всматриваясь в затененное кустами и подлеском пространство. Дойдя до чуть выступающего от лесной границы вперед куста орешника, разведчик прилег рядом с обосновавшимся там Петровичем - снайпером и вполголоса сказал: - Хорошо замаскировались, с поляны даже вблизи нас не видно. – И тут же услышал голос Петровича. По - забайкальски проглатывая гласные в окончаниях, тот удивленно воскликнул: - Тю, командир, смотри как подпрыгиват, каки фортеля выкручиват. – Командир осторожно раздвинул ветки и увидел южнее метрах в трехстах странную картину. На зеленом лугу, подпрыгивая на кочках, словно муха с вырванным крылом нарезал круги «Юнкерс». – Что за диво? – пробормотал командир, всматриваясь в бинокль. Двигатель «Юнкерса» взревел в последний раз и замолк, машина замерла. Гул моторов улетающих самолетов растворился в вышине, над лугом и лесом нависла тишина.
Командир повернул голову в сторону леса и негромко приказал: - Толян, за мной. Остальные на местах. – Разведчик бегом направился к самолету. Вслед ему, отлепившись от толстого кленового ствола, бросилась еще одна фигура. Добежав до самолета, двое разделились и с двух сторон, с автоматами наизготовку, обходя машину по кругу, медленно и осторожно приблизились к ней. Командир запрыгнул на крыло, быстро выпрямился и, поводя стволом, через прицел автомата быстро осмотрел пилотскую кабину и отсек бортстрелка. Опустив автомат, разведчик махнул рукой напарнику. Тот тоже запрыгнул на крыло. Фонарь пилотской кабины был чуть приоткрыт и забрызган крупными каплями крови. Толян рукой легко сдвинул фонарь. Пилот был еще жив. На его мертвенно-бледное лицо из-под лётного шлема стекали капли пота и, смешиваясь с каплями крови на лице, превращали его в страшную маску. Взгляд пилота был потусторонним и не выражал ничего: ни боли, ни страха. Тишину нарушало только его хриплое, частое и прерывистое дыхание. Комбинезон на левом бедре летчика был разорван в клочья и обнажал кровавое месиво с торчащей из него перебитой бедренной костью.
- Снизу в бедро навылет, - сказал командир и показал выходную пробоину в куполе пилотского фонаря, - как же он посадил самолет?
- А где второй? – быстро спросил Толян.
- А не было второго, - также быстро ответил командир, показал на закрытый фонарь кабины бортстрелка и добавил: - Если бы он был и смылся, то навряд стал бы закрывать за собой дверь.
- Понял, - кивнул головой Толян, - к тому же без стрелка можно взять больше бомб, верно? И, не дожидаясь ответа, до конца открыл фонарь пилотской кабины, повернулся и быстро сказал: - Командир, я знаю - что надо делать! Отойди подальше! Георгий Семенович спрыгнул с крыла и отошел от самолета. Толян перекрестился, достал нож, перевесился в кабину и сильным ударом пронзил сердце немца. Наклонил туловище мертвого пилота к штурвалу, ножом вскрыл ранец с пилотским парашютом, отрезал кусок стропы, снял со своего ремня гранату Ф-1, к ее кольцу привязал конец стропы и снова перегнулся в кабину.
- Ну, скоро ты? – спросил командир, оглядываясь по сторонам.
- Все, закончил, - ответил Толян, выпрямился, осторожно закрыл фонарь кабины, спрыгнул с крыла и оба бегом бросились к месту засады.
- Что сделал? Растяжку? – на бегу спросил командир.
- Да, растяжку поставил, - ответил напарник, – хитро поставил, не углядят ее фрицы.
Добежали. Только командир перевел дыхание под родным кустом, как вдали послышался стрекот мотоциклетных моторов и скоро на подходе к горловине показались два мотоцикла с колясками. На небольшой скорости они миновали горловину и выехали на луг. Георгий Семенович подумал: «Разведка. Вовремя мы обернулись. Повезло», - Мотоциклы приблизились к самолету, объехали вокруг и остановились рядом, уставив стволы пулеметов в сторону леса. – «Чего они ждут?» – задал себе вопрос командир и тут же услышал натужный рев мотора. К горловине приближалась колесно-гусеничная бронированная разведывательно-дозорная машина. – «А, понятно, чего они ждут», - сообразил командир, наблюдая за тем, как БРДМ медленно, переваливаясь из стороны в сторону на кочках и выбрасывая черные клубы выхлопа, двинулась к самолету. Командир услышал новую волну звуков, повернулся и увидел в бинокль приближающуюся немецкую колонну. В голове промелькнула мысль: «Ну, дождались, вот они. Ага. Пять тентованых машин и сколько же? Ага, пятнадцать танков! Твою мать!», - и вслух: - Петрович, готовься. – Готов я, готов, - ответил тот.
Командир отвернулся, поднес к глазам бинокль и стал наблюдать как в немом кино за происходящим у самолета.
Бронированная машина приблизилась к «Юнкерсу». С борта машины спрыгнул офицер, подошел к самолету, внимательно осмотрел моторный отсек, затем, пригнувшись, обошел вокруг, осматривая днище фюзеляжа, и, наконец, запрыгнул на крыло и через стекло фонаря стал осматривать пилотскую кабину. Закончив осмотр, офицер спрыгнул с крыла и призывно махнул рукой. Двое солдат подскочили к самолету с разных сторон, запрыгнули на крылья, открыли фонарь пилотской кабины, подхватили под руки тело пилота с намерением вытащить его из кабины и вдруг бросили его и кубарем скатились с крыльев самолета. Офицер успел отпрыгнуть на шаг назад, и тут грохнул взрыв и самолет загорелся. Один из солдат упал и забился в корчах на траве под крылом, офицер, пошатываясь, направился к мотоциклам, но не дошел, и тоже упал в траву. Его подхватили и усадили в коляску. Мотоциклы спешно отъехали от горящего самолета. Бронированная машина взревела и стала пятиться задним ходом. Раздался взрыв, это рванули топливные баки, и весь самолет окутало пламенем. Послышалась беспорядочная стрельба. От высокой температуры стали взрываться пулеметные патроны.
Георгий Семенович подумал: «Ай, да Толян! Ай, да молодец!» - направил бинокль на колонну и негромко произнес: - Ну, Петрович, с богом!
И все равно первый выстрел прозвучал неожиданно. За ним второй, третий. Командир видел в бинокль, как после первого выстрела от головы водителя головной машины отлетели какие-то клочья, а сам он завалился на пассажира. Машина остановилась, вторая передним бампером уперлась ей в задний борт и тоже замерла. – Огонь, - скомандовал командир. Автоматные очереди перекрыли все звуки. Из машин как горох на землю посыпались солдаты. Сквозь треск выстрелов прорывались гортанные звуки команд. – «Пора», - решил командир и громко прокричал: - Гранаты! – Несколько рук взметнулось над кустами раз, второй, третий. – Уходим! – перекрывая грохот разрывов, рявкнул Георгий Семенович, дождался, когда от куста отполз назад Петрович, вскочил и, пригнувшись, бросился за ним в лесную чащу. Впереди мелькали спины отходящих бойцов группы. Сзади раздавалась беспорядочная винтовочная стрельба, автоматные и пулеметные очереди. Слышны были шлепки попаданий в стволы деревьев, посыпались срезанные пулями ветки и листья. Углубившись в лес на безопасное расстояние, командир остановился, перевел дыхание и, вставив пальцы в рот, пронзительно свистнул. Слева и справа среди кустов и деревьев стали возникать фигуры бойцов. Командир облегченно вздохнул: «Уф! Слава Богу! Все целы», - и скомандовал: - За мной. Направление на восток к реке. Затем на юг лесом вдоль берега к своим.
Уже на подходе к реке все услышали, как глухо бухнул взрыв противотанковой мины. - Есть! Сработало! – сказал командир, - теперь носом будут землю рыть, каждый метр обнюхивать. А это время! Ну, ладно. За мной бегом, марш!
Буров, выслушав доклад командира разведгруппы, задумчиво повторил: - Пятнадцать танков, говоришь, и до батальона пехоты? - переглянулся с находящимся здесь же комроты Боксером и протянул: - Та-ак! Значит, передовая ударная группа. Похоже, немцы хотят смести нас сходу танками как метлой и выйти к переправе. Ну, что ж, встретим. Вот что, Георгий Семенович, ты со своей группой поступаешь в распоряжение комроты Пешкова. Примешь командование и вместе с его ребятами, они уже там, займешь оборону вон на той высотке у леса. Видишь? Хорошо. Пешков введет тебя в курс дела. Там будет жарко. Ну, Семеныч, с богом! – Буров посмотрел на часы, – было одиннадцать часов утра. Глядя вслед убегающему вниз по склону высотки разведчику, комбат и Боксер увидели за рекой группу юнкерсов, с разворотом заходящих от солнца на позиции батальона и полка. - Комбат, а это по наши души, - сказал Боксер. – Вижу, - ответил Буров и крикнул: - Воздух! Всем в укрытия! – Рев моторов и вой самолетных сирен, сопровождаемый треском пулеметных очередей и разрывами бомб, пронесся над позициями батальона.
Солнце уже переместилось на запад, а налёт следовал за налетом.
–Крепко они нас долбят, сволочи! Два часа кряду, - стряхивая с головы и плеч пыль, произнес Боксер, прислушался и закончил: - Охренеть! Опять на заход пошли. - Земля содрогнулась, противно скрипнули бревна перекрытия, через щели на бревенчатый стол и за шиворот посыпалась земля. Рев моторов стал удаляться к северу. Комбат сорвал с себя тельник, отряхиваясь выбрался из блиндажа, и стал осматриваться вокруг. Внизу в кустах в расположении старшины Дупеля билась на земле и дико ржала раненая кобыла.
Боксер выскочил из траншеи и побежал к окопам роты. Вот он будто споткнулся, остановился, наклонился, поднял зековский кирзач с оторванной и выброшенной взрывом ногой и побежал дальше. Бойцы покинули свои укрытия и теперь с хмурыми и злыми лицами собирали вокруг окопов, куда прямым попаданием угодили бомбы, и укладывали в одну из глубоких воронок куски разорванных тел. Всех погибших уложили в воронки и стали прикапывать землей. Комбат скрипел зубами.
Внизу и сзади раздался звук выстрела. Буров по траншее отошел от блиндажа и глянул назад и вниз. Старшина Дупель сидел рядом с застреленной им кобылой и плакал.
Боксер вернулся на КП хмурый и злой и, покусывая губу, доложил: - Двадцать восемь убитых и сорок три раненых.
От комроты Пешкова по цепочке передали: - Движение в горловине!
Буров поднес к глазам бинокль и увидел мотоциклистов и за ними БРДМ. Бронированная машина выкатилась на поляну и остановилась.
«Рекогносцировка. Изучают местность и наши позиции, - понял комбат, - а вот и основные силы». – И вслух: - Вот, они, Боксер, пришли по наши души. Так, сколько их? Ага. Четырнадцать танков Т-3. – Боксер присвистнул: - Четырнадцать мощных пушек и пулеметов. Да-а.
- По местам! – крикнул комбат и увидел, как бойцы, пригнувшись, хотя с такого расстояния немцы не могли их видеть, бросились занимать передовые окопы.
Вдали уже видимые сверху невооруженным глазом показались тенты машин и за ними танки. Машины и танки приближались к ориентиру номер один. - Связь, боец Сила, давай связь с полком, - крикнул комбат.
- Есть связь.
Комбат нырнул в блиндаж, схватил трубку и стал в нее кричать, затем замолк, бросил трубку, крепко выругался матом и выскочил из блиндажа. На немой вопрос комроты Боксера ответил: - Нет у нас артиллерийской поддержки. Немцы вышли к реке еще и южнее моста и переправы. Всю артиллерию перебросили туда. – Боксер кивнул и ничего не сказал.
- К бою! – громко крикнул Буров, и эти слова как эхо пронеслись по цепочкам над позициями батальона.
С запада, со стороны, наклоняющегося к закату солнца, снова послышался шум авиационных моторов.
«Да сколько ж можно! Достали, гады!» - зло подумал комбат и увидел, как три тройки юнкерсов, по очереди заваливаясь на крыло, один за другим с душераздирающим ревом сирен входят в крутое пике. Первая машина, казалось, падает прямо на Бурова. Вот от нее отделились и стремительно понеслись к земле темные точки бомб. Комбат юркнул в блиндаж, земля содрогнулась от взрывов, стало темно будто пришла ночь.
Наконец, адская бомбардировка закончилась, вой сирен прекратился, шум авиамоторов стал затихать, удаляясь на север. Отряхиваясь от земли и пыли, комбат встал. В блиндаж заскочил Боксер: - Ты живой? – Живой, живой. Так. А что там? Пошли отсюда. - Комбат увидел в бинокль, как два немецких мотоцикла выехали вперед и неспешно покатились по поляне в сторону позиций комроты Боксера. Бронированная машина повернула налево и теперь медленно двигалась вдоль кромки леса в направлении высотки. Той, у леса. Десяток солдат двигался рядом, прикрываясь бронёй от леса и высотки.
- Что они тащат? – тихо задал вопрос комбат и сам же ответил: - А, понятно, минометчики.
Одна из тентованых машин тронулась с места и параллельным с БРДМ курсом, но метрах в двухстах от нее и сзади, двинулась вперед. Мотоциклисты, не доезжая примерно километра до передовых окопов роты Пешкова, остановились.
- Проверяют нет ли мин, – предположил Боксер.
-Грамотно действуют, сволочи, - бросил комбат.
- И нагло, - добавил Боксер, - знают, что у нас нет артиллерии.
В двухстах метрах от высотки бронированная машина остановилась. Немцы копошились у ее борта, устанавливая легкие минометы и скоро разрывы мин накрыли высотку.
-Ну, Семеныч, держись! – сказал Буров. Комроты Боксер тайком перекрестился.
Из тентованой машины высыпали три десятка солдат и цепью, короткими перебежками, полукругом охватывая высотку, устремились к ней. Сквозь разрывы мин послышались пулеметные и автоматные очереди, и винтовочные выстрелы. Высотка огрызалась под минометным обстрелом. Немцы приблизились к пологому склону и минометы замолчали. Молчала и высотка. Тишина как будто упала с неба и накрыла всё. Но ненадолго: на длительность рывка немцев к макушке высотки. И тут же тишину нарушили частые разрывы гранат, автоматные очереди и винтовочная стрельба.
- «Немцы высотку взяли, теперь простреливают и забрасывают лощину и овраг гранатами. Так, так», - только успел подумать комбат, как над высоткой взвилась в небо немецкая желтая сигнальная ракета. Тотчас минометчики подхватили минометы, выскочили из-за бронированного укрытия и быстро двинулись к высотке. Машина взревела и задним ходом двинулась к исходной позиции.
Танковая колонна и за ней тентованые машины, хорошо видимые теперь и невооруженным глазом, выдвинулись к центру поля. В полутора километрах от позиций батальона танки попарно расползлись влево и вправо и развернулись фронтально к позициям роты Боксера, образуя сдвоенную танковую цепь. Солдаты повыпрыгивали из машин и распределились рассредоточенными группами за танками. Танки медленно двинулись вперед, не открывая огня.
Очередная группа юнкерсов появилась из-за леса и на небольшой высоте, заглушая шум танковых двигателей, летела над полем в сторону переправы.
Зрелище было впечатляющим и тяжелым.
-Огонь по моей команде. Бронебойщикам стрелять по тракам! – комбат отдал команду громко, но спокойно. Слова команды полетели над позициями. Боксер вздохнул и сказал: - Да, комбат, броню этих танков наши ПТРы, наши бронебойщики не возьмут, нет, не возьмут.
Высотка молчала. Комбат и Боксер одновременно подумали: «Ну же, Семеныч!»
А Георгий Семенович, его группа и взрывник, в это время сидя на корточках в овражном закутке, прислушивались к приближающемуся реву танковых моторов и пытались представить себе картину происходящего. Все выжидательно смотрели на командира. Как только с высотки донеслись первые звуки минометных выстрелов, Семеныч поднял руку и, выдержав паузу, резко опустил ее. Взрывник повернул ручку взрывателя, и в тот же момент земля содрогнулась. Грохот и взрывная волна больно ударили по ушам.
- «Молодцы саперы, - подумал командир, - не пожалели взрывчатки, да еще, похоже, и фрицевские мины сдетонировали», - еще раз махнул рукой, и разведчики с автоматами наизготовку выскочили из овражного закутка, припустили по оврагу к высотке, достигли лощины, здесь рассредоточились и бросились цепью по южному склону наверх.
Тут и там попадались выброшенные взрывом изуродованные тела, части тел и оружие.
Командир первый достиг вершины, спрыгнул в траншею рядом с глубокой воронкой от взрыва и увидел страшную картину. В полузасыпанной землей траншее все вокруг было забрызгано кровью, ствол миномета взрывной волной как гвоздь был вбит в земляную стену траншеи, лафет миномета припечатал к ней и держал на весу истекающее кровью разорванное туловище без головы и ног и с нелепо вывернутыми руками. Нога командира соскользнула с присыпанного землей округлого предмета, оказавшегося оторванной головой. По мертвым, присыпанным землей ногам, разведчик бросился вперед, перепрыгнул через сидящего живого, по пояс засыпанного землей и держащегося руками за голову немца и пробежал несколько метров до макушки высотки. Слева и справа раздавались короткие автоматные очереди. С двух сторон подбежали остальные разведчики группы и коротко доложили: - Зачистили. - Командир поднял голову над бруствером и быстро оглядел северный склон. Среди выброшенных на склон мертвых тел, спотыкаясь, падая и вставая, выставив перед собой автоматы и стреляя непонятно куда, по склону передвигалась немногочисленная группа немцев. Еще одна небольшая группа в рост, пошатываясь, с оружием и без оружия двигалась по склону, безучастно обходя просто сидящих или лежащих на траве и зажимающих руками кровоточащие уши солдат. – «Да они все контуженные», - понял командир и приказал: - Петрович, убери автоматчиков. – Петрович пристроил на бруствере винтовку и несколько раз выстрелил. Беспорядочная стрельба на склоне прекратилась. Теперь все бойцы группы, высунув головы, рассматривали панораму немецкой танковой атаки. Кто-то присвистнул, а кто-то из ребят зло спросил: - А этих, внизу? Что? Отпустим?
Командир, не отвечая, приказал: - Петрович, за дело, - и кивнул в сторону танков и перебегающих за ними фигурок, - остальным, пока немцы не очухались, собрать оружие. – Группа вымахнула из траншеи и рассыпалась на склоне. А командир в это время повернулся к оврагу и пронзительно свистнул.
Тотчас из лощины к южному склону высотки выдвинулись с пулеметами в руках и цинками патронов бойцы комроты Пешкова.
Увешанные шмайсерами и подсумками патронов вернулись разведчики. Никакого движения на склоне высотки уже не было. – Трофеи сюда, - показал место командир, и добавил, - а теперь надо прибрать здесь. – Трупы и части тел на высотке собрали, сложили в воронку от взрыва и наспех прикопали.
Одиночные винтовочные выстрелы с высотки прорывались сквозь рев танковых моторов.
Комбат Буров слышал эти выстрелы и думал: - «Петрович работает! А пулеметы, где пулеметы?»
И, наконец, когда танки приблизились к передовым окопам на триста - четыреста метров, с высотки ударили пулеметы.
-Ага, забегали, - бросил Боксер, - видя, как немцы сбились в плотные группы, прикрываясь броней танков от кинжального огня пулеметов, но, тем самым, открывая себя перед фронтом. Комроты Боксер вопросительно посмотрел на Бурова, тот кивнул и громко скомандовал: - Огонь! – Рваный винтовочный залп на мгновение перекрыл все звуки. Короткими очередями, перекрывая винтовочную стрельбу и словно перекликаясь с высоткой, заработали «Максимы». Перебегающие за танками немцы залегли в траву. Тотчас ударили танковые пушки и пулеметы. На позициях батальона выросли черные клубы дыма разорвавшихся снарядов. Эсэсовцы поднялись и бросились догонять танки.
- Огонь! – надрывая горло, крикнул комбат. Вновь хлестанул винтовочный залп. Немцы опять залегли, а танки, стреляя из пушек и пулеметов, продолжали двигаться вперед. До передовых окопов оставалась не более пятидесяти метров. В винтовочной и пулеметной пальбе теперь отчетливо различался резкий, металлический бой противотанковых ружей. Буров припал к биноклю. В центре сдвоенной танковой цепи один из танков двигался прямо на окоп «аристократов». «Приготовиться!» - мысленно кричал им комбат, словно они могли его услышать. Напрасно кричал. Они были готовы. Князь и Граф, припав на колена в окопе, прислушивались к реву танковых двигателей и лязгу траков и по мере приближения этих звуков пытались определить оставшееся до машин расстояние. Князь привстал и на мгновение поднял голову над окопом, чтобы увидеть все и оценить обстановку. Тотчас рядом с окопом легла танковая пулеметная очередь. Князь прокричал напарнику: - Два танка, один метров пятьдесят и прямо на нас, второй чуть дальше и правее.
Было слышно, как танковый двигатель наддал, взревел и танк стал приближаться быстрее. Чувствовалось, как подрагивает земля от приближения многотонной махины. Князь заткнул одну связку противотанковых гранат сзади за ремень, вторую сжал в руке, прихватил автомат и крикнул: - Граф, прикроешь, - выпрямился, бросил под танк связку гранат и пригнулся. Как только прогремел взрыв, Князь выпрыгнул из окопа и пополз вперед. Граф поднял голову над кромкой окопа и приладил автомат. Стальная громада застыла в десяти метрах от окопа. Танковый пулемет стрелял короткими очередями, но и Князь, и Граф были в мертвой зоне. Князь дополз до танка, вскочил и сильно с размаху ударил торцом автоматного приклада по пулеметному стволу. Пулемет замолчал. Правее и метрах в сорока позади остановленного танка двигался второй. Князь громко крикнул: - Давай горючку! - и быстро стал отползать в сторону второго надвигающегося танка. Граф пригнулся, достал из ниши в окопе бутылку с горючей смесью, поджёг фитиль и, не высовываясь из окопа, зная положение обездвиженного танка, запустил ее в цель. Послышался звон разбитого стекла. Есть. Попал. Граф чуть приподнялся, увидел клубы дыма и, не тратя время на поджигание фитиля, запустил и вторую бутылку. Снова звон стекла, и весь танк охватило пламенем. В огне и дыму раздался металлический звук открываемого башенного люка и в клубах дыма возник неясный силуэт. Танкист вылез и спрыгнул с башни на трак, Граф поймал его в прицел и дал короткую очередь. Тело в горящем комбинезоне распласталось на земле.
Второй танк остановился, его башня стала поворачиваться, наводя пушку на выбранную цель. Граф прихватил бутылку с ГС, пружинисто выпрыгнул из окопа и пополз туда, где, как он полагал, должен был находиться его друг.
Князь лежал на траве и зажимал руками пробитое пулей горло. Из раны хлестала кровь. – Сейчас, сейчас, - кричал Граф. Чертова зажигалка никак не хотела поджигать фитиль бутылки. Но вот огонек вспыхнул, Граф размахнулся, и в этот момент что-то сильно ударило в бок и по руке. Стекло звякнуло, горящая смесь залила оба тела. Боли от огня они не почувствовали, смерть опередила боль.
Наведенная на цель танковая пушка изрыгнула пламя, и Буров увидел, как взрывом снаряда пулемет «Максим» выбросило вверх, он несколько раз, как в замедленном кино, перевернулся в воздухе и упал на землю.
На правом фланге две машины развернули башни в сторону высотки у леса и накрыли ее пушечным и пулеметным огнем. Десятка три немцев короткими перебежками приближались к склону высотки.
На левом фланге позиций комроты Боксера, метрах в ста от КП, немецкий танк достиг линии окопов, принялся их утюжить и вдруг вспыхнул яркой свечкой. И это словно послужило немцам сигналом. Все танки остановились.
Ага, поняли, что наши пулеметы на высотке не дают пехоте подняться, а без пехотного прикрытия мы можем пожечь все танки. А время? Семь часов вечера. Через час начнет смеркаться. Как нужен этот час! В сумерки и в ночь немцы дальше не пойдут. Остерегутся.
Высотка у леса замолчала. Прощай Георгий Семеныч, прощай Петрович, прощайте, ребята!
На левом до того тихом фланге полковника Волина послышалась яростная стрельба. Перед позициями полка из клубов поднятой дорожной пыли выползали и выстраивались в боевой порядок немецкие танки.
По твою душу, полковник Волин! Держись!
Комбат достал из полевой сумки блокнот, наспех чиркнул на листе несколько слов, оторвал лист, сложил его вчетверо и крикнул в проем блиндажа: - Боец Сила, ко мне! Немедленно доставить донесение лейтенанту Путилину. Вон там его позиции. Поступаешь в его распоряжение. Ясно? Выполнять! Беги и маши поднятой рукой, а то еще примут за дезертира. Всё. Бегом марш! – «Спасает пацана», - понял Боксер и крикнул: - Куда? Карабин-то возьми.
Мальчишка бежал по склону высотки, а Буров и Боксер смотрели ему вслед. Может останется живым.
Эсэсовцы подтянулись к танкам, взревели двигатели и под гром пушек и треск пулеметов танки снова двинулись вперед. Вот они подошли вплотную к нашим окопам, и немцы стали забрасывать их ручными гранатами. Яростная стрельба автоматов ППШ стала затихать. Все заволокло облаками дыма и пыли. Один из танков выполз из ближайшего облака и с надрывным ревом двигателя по пологому склону высотки, давя перед собой все живое, двинулся на КП. Группа немцев перебежками двигалась за ним. Комбат и Боксер открыли по ним огонь из наганов. Танковая пушка дернулась и сверкнула огнем. Рядом с блиндажом грохнуло, и взрывная волна выбросила Бурова и разорванное пополам тело Боксера из траншеи вместе с бревнами наката.
Небо заволокло низкими черными тучами.
Трое мужчин двигались вдоль линии обороны погибшего батальона к высотке. Двое в униформе мышиного цвета с эсэсовскими зигами и офицерскими кубиками на черных петлицах неспешно шли впереди, третий – в зековских кирзачах, одноглазый и с заячьей губой - двигался чуть позади. На линии перепаханных танками окопов раздавались короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы. Эсэсовцы добивали раненых.
С макушки высотки крикнули: - Герр гауптштурмфюрер, здесь командный пункт и есть двое живых. – Трое поднялись по склону наверх. На бруствере траншеи около разбитого блиндажа стоял на коленях старшина Дупель, рядом с ним лежал посеченный осколками и истекающий кровью кривоносый раненый. Он пытался встать, но это ему не удавалось. Старшина порывался подняться с колен и помочь ему, но ему мешали солдаты, они гоготали и, издеваясь, били его сапогами по ногам, заставляя оставаться на коленях.
- Это комбат Буров, красный полковник - крикнул одноглазый, - убить меня хотел, сволочь! – Комбат попытался что-то сказать, но только прохрипел: - С-сука, - и выплюнул сгусток крови. Его рука механически нашаривала в пустой кобуре револьвер.
- На, получай! – Кривой остервенело принялся пинать лежачего. Гауптштурмфюрер оттолкнул его от раненого, нагнулся, поднял лежащий на земле наган, крутанул барабан с отстрелянными гильзами, отбросил его в сторону, расстегнул свою кобуру, достал пистолет, передернул затвор и со словами «ершайзенде оберст - несчастный полковник» протянул его одноглазому. Тот взял пистолет и двумя выстрелами добил раненого. Офицер забрал пистолет, отошел на два шага, с брезгливым выражением на лице тихо, но отчетливо произнес: - Швайне, - резко выбросил перед собой руку с оружием и выстрелил одноглазому в лоб. Как подкошенный тот свалился в траншею. Немец повернулся к стоящему на коленях старшине Дупелю, и то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес: - Юде, - и убил его выстрелом в сердце. Офицеры отошли в сторону.
- Зачем ты это сделал, Вернер, я про одноглазого? Этот человек готов был служить нам! Зачем ты убил его? – спросил второй офицер. Гауптштурмфюрер брезгливо скривился: – Поверь мне, Ральф, он не был человеком, - и отвернулся, разглядывая с высотки панораму поля боя. И, как бы рассуждая вслух: - Мы потеряли здесь шесть танков, а ведь у красных не было артиллерии! Не было! Но главное, что мы потеряли: – мы потеряли время. Там, - офицер кивнул головой в сторону позиций полковника Волина, - тоже не удалось прорваться сходу. – И задумчиво добавил: - Там тоже погибли все. Это были солдаты.
Над полем боя сгущались сумерки. Пошел дождь.
Глубокой ночью в расположение подразделения НКВД к лейтенанту Путилину прибыл посыльный с приказом скрытно оставить позиции и отступить к переправе.
Потрепанный корпус успел переправиться на левый берег.