Милый дворик детства. Да нет, пожалуй не дворик, а все-таки двор, дом-то многоэтажный, целых четыре этажа и два подъезда. Но странное дело, я не помню скандалов, драк каких-то (Любкин отец не в счет, это случалось редко и не нагоняло страху). Все-таки это было замечательное время и замечательные люди!
И еще навсегда осталась в душе и сердце благодарность “элитным верхним” за то, что не остались равнодушными, не прошли мимо когда нам с мамой нужна была помощь. Трудно сейчас обозначить причину, но с папой у нас жизнь не заладилась.
Он был что называется красавец-мужчина, высокий, смуглый да и веселый к тому же. Таких любят. И любят все. Женщины в первую очередь. И если с мужчинами он запросто мог просто закорефаниться, то с женщинами, как я теперь понимаю, дружба сулила не просто и не только беседы за рюмкой чаю.
Одним словом, отчетливо помню как однажды моя незабвенная баба Шура почему-то вместе со мной, еще совсем маленькой, поехала в гости к женщине, до этого мне незнакомой, и очень просила ее оставить в покое нашу семью.
Женщина скандалила, я это помню и помню бабулю свою, спокойную, но настойчивую. За нашу семью боролась лишь она. Моя мама была и осталась бескомпромиссной. А бабуля как настоящая еврейская мама, во что бы то ни стало хотела сохранить семью старшего сына.
Наш с ней поход не принес нам победы. Папа “гулял”. И куда было деваться моей маме со мной, крохой?! В не очень знакомом городе, где из близких только семья папы, а они уже получается не очень близкие. А свои родные далеко, на Урале.
Бабуля конечно не гнала нас, наоборот, всячески поддерживала, но как же и сколько же можно жить теперь уже на чужой территории?! Да и девочка там, в другой семье родилась у отца.
Так вот продолжая вспоминать, удивляюсь стойкости мамы. Это и сейчас непросто выйти из подобной ситуации, а тогда это было вообще невозможно.
И если бы не настойчивость и самостоятельность мамы и, главное, если бы не помощь “верхних”, вряд ли маме удалось бы добиться своего. Две боевые тетушки- домовой актив- не помню их имен, к сожалению, но помню их добрые сердца и добрые дела, хлопотали вместе с ней.
И писали, и на прием в высокие кабинеты вместе с мамой ходили, добивались отдельного жилья для нас. Это было непросто. Ладно бы квартиру! Комнату невозможно было выхлопотать.
Помню, первое, что мама по согласованию с домовым активом то бишь с уже обозначенными тётушками, сделали, так это прихватизировали комнатушку в нашем подвале.
Шесть квадратов, окно наполовину под землей. Кровать, маленький столик и сразу дверь на выход, причем на выход сразу в подъезд. Сырость и холод.
Но мама была счастлива. И счастливая повезла меня на Урал, к своей маме. моей второй бабушке. А когда вернулась, её ожидала опечатанная комнатушка, собранные в два узла ее незамысловатые вещички и предписание немедленно освободить жилое (?!) помещение.
И если бы не помощь, не видать маме и мне отдельного жилья в виде комнаты в полуподвале. А это были по тем временам царские, ну или почти царские апартаменты.
Комната с печкой (поначалу это была русская печь на половину комнаты, ее мама сломала и сделала голландку). Плюс малюсенький коридорчик, но керосинка там, в коридорчике, и в комнате не воняет. Да плюс сени, а там и белье можно сушить, и корыто хранить, и тот же керосин в бидоне держать. Шикарное жилье!
Вот так тогда жили, об ипотеке знать не знали. Квартира в благоустроенном доме была шикарной заоблачной и неосуществимой мечтой. Ну или почти неосуществимой. Во всяком случае, свою отдельную квартиру мы с мамой получили уже когда я окончила школу и год отработала на заводе.
А до этого счастливое в своем неведении детство. Это же не у меня болела голова-где купить дров, сколько их купить чтобы на зиму хватило. Как их напилить, наколоть. Куда сложить. Печь я топила, конечно, но редко, в основном, мама это делала, она организовывала нашу жизнь. Вот белье на речку полоскать я ходила часто. Это помню. Представляете, в речке можно было полоскать белье!
А еще у нас рядом была лодочная станция и городской пляж. Лодки, спасатели и все такое...По вечерам летом конечно, когда лодочная станция закрывалась и уже отдыхающих и загорающих не было, жители нашего теперь уже небольшого дворика, всего-то 8 семей, ходили на речку мыться.
Так и вижу перед глазами в воде по пояс дядя Петя стоит с намыленной наполовину лысой головой и тетя Люба-жена его и “совесть двора” дает ему да и всем указания.
На речке тихо, вечером речка только наша… тепло...но туман уже по воде расстелился . Мы вереницей возвращаемся домой а нам навстречу потянулись к речке парочки влюбленных, наступает уже их время.
Кстати о банно-прачечном. Мыться мы да и все, кто жил не в благоустроенных квартирах, ходили в городскую баню. А поскольку в коммуналках да по подвалам многие тогда жили, очереди в банный день собирались нешуточные: по всей лестнице со второго этажа на первый и в приемном тамбуре битком.
Тот еще клуб по интересам! Но я в этом “клубе” легко адаптировалась, любила общаться, а мои “Мойдодыр” и “Муха-цокотуха” наизусть частенько давали нам с мамой пропуск в баню без очереди.
Новый дворик, кстати был недалеко от прежнего.. Новые подружки, но и старые тоже никуда не делись. Бабуля еще не уехала в свой Вильнюс к своим сестрам, и я часто у нее бывала.
Бабуля любила меня, свою первую внучку. Встречала меня радостно и громко “Боже! Ребенок невозможно зарос!” И первое, что она делала покормив меня, усаживала на стул и беспощадно стригла. На всех детских фотографиях я очень коротко стриженная девочка . Просто даже бантик не за что прицепить.
Баба Шура была классным парикмахером. Была вообще то мужским мастером, но стригла и мужчин и женщин, легко делала перманент на дому, а тогда это была целая история, и дамы, приходившие к ней на химзавивку сидели на кухне как инопланетянки в своих трубках, железяках на голове и резинках все в клубах пара почему-то.
Бабуля и парики, и шиньоны делала . Тоже на дому. Пол комнаты бывало занимал станок, похожий на ткацкий, где она по принципу вязания ковров ваяла свои постижерные шедевры.
Что не мешало ей быть уважаемым мастером в парикмахерской на самой центральной улице города прямо напротив памятника вождю мирового пролетариата, то есть в самом центре. Она вполне себе могла принимать парады, идущие прямо рядом с парикмахерской по главной улице с оркестром.
Я любила бывать у нее на работе. Меня там встречал тот же возглас о том, что ребенок невозможно зарос. Очередная беспощадная стрижка вполне могла меня настигнуть и там.
Встречал мастер-старичок, бабулин соратник, балагур и шутник. Запах шипра и свежие городские новости, в которых я ничего не понимала, но с удовольствием “грела уши”.
А после стрижки я почему то любила бывать в соседнем магазине “Военторг”. Что там меня привлекало? Не знаю. Я помнила все пуговки, погоны и галифе, все уже наизусть знала где что лежит, ассортимент специфический, вряд ли обновлялся часто, а все равно ходила поглазеть.
Потом обязательно в киоске неподалеку пирожок с ливером за 5 копеек! Или с повидлом, за 4 копейки! Боже, какая же это была вкуснотища! Сейчас таких не жарят и не пекут, увы.
Или эскимо за 11 копеек. Или газировка! Можно в автомате с непонятной надписью “Явавтык симемат” (перевод на мордовский язык “соки воды” наверное) без сиропа бесплатно, с сиропом 3 копейки. Но лучше газировка не из автомата, а разливная из конусов и сироп на выбор. Опять же вкуснотища!
На обратном пути обязательно в гастроном. Или нет, гастрономом тогда продовольственные магазины еще не назывались. Но это был продовольственный магазин, состоящий из двух разделенных отделов. В первом продавались пиво, воды, спиртные напитки. Нам это вообще не интересно было, мы и не заходили туда.
А вот во втором отделе… Там было на что поглазеть. Представьте: большие полукруглые стеклянные витрины, в которых щедро выложены осетрина, икра черная, икра красная, белужка...
Ну все... обильно пошла слюна. Но это сейчас, а тогда мы не ради икры и белуги туда заходили. В таких же круглых больших стеклянных витринах рядами щедро лежали пастила, зефир, конфеты “Мишка на севере”, “Гулливер” и много-много других сладостей, болгарский (почему болгарский?) рахат-лукум например...Вот что нас манило и притягивало как магнитом.
Витрины ломились, аппетит нарастал, но денег не было, и… но мы все равно ходили, любовались, глотали слюнки, но иногда и нам перепадало. Во всяком случае вкус тех конфет и того рахат-лукума я помню, значит все-таки лакомились иногда.
Зимой чистим от снега во дворе дорожки к сараям с дровами, к уборной и помойке, простите за подробности. Но эти дорожки, как и наши меховые а не вязаные шапки, как наши кроличьи шубки и пальто на ватине, а не на синтепоне, эти сугробы до неба или до крыши напоминают нам сегодня о всеобщем потеплении и изменении климата.
Сейчас если шуба, то манто из норки, скорее для красоты чем для тепла. Шапок меховых у женщин тоже нет и в помине. А сугробы совсем не до неба. И это грустно.
Из глубокого детства не могу не вспомнить еще два момента.
Не смогу закончить свой рассказ о детстве, не рассказав как расстались с моей любимой бабой Шурой. Эта великая труженица, устав от работы и жизни, решилась наконец уйти на пенсию и уехать в Вильнюс к своим родным сестрам. Но уехать со спокойной душой могла лишь устроив своих взрослых уже на тот момент детей.
Старшему, то есть папе моему, в Рузаевке - это небольшой городок недалеко от Саранска- она купила домик для его на тот момент уже разросшейся семьи. На домик в городе видимо денег не хватило. Все-таки она одна без мужа поднимала детей своих. А их было трое, да еще один из них был болен, умер впоследствии. Бедная бабуля!
Младшему, Левке осталась комната в которой они жили. Помните, самый центр! Впоследствии когда всех подвальных выселяли, а пришло и такое время, Левка получил уже 3-комнатную (!) квартиру. На тот момент у него уже была семья: жена и двое детей. Да ведь и жену Левке схлопотала тоже бабушка. Ей так спокойнее было удалиться на покой.
А дело было так. У бабушки в их комнате после того, как съехали мы, как съехал папа, всегда жили квартиранты. Десять квадратов, семья и квартиранты! Не представляю сейчас! Но тогда многие так жили, и всех устраивало. У нас с мамой, кстати, на наших десяти квадратах тоже двое жили. Одна из них, Татьяна, осталась единственной пожалуй маминой близкой подругой до сих пор.
А у бабули жила Галина. И бабушке очень хотелось Галину с Левкой поженить. Но у Галины, видимо, были свои планы на жизнь, и Левка в них, в эти планы не вписывался. Или вписывался, но позже. Галина жила своей очень насыщенной жизнью. Настолько насыщенной, что Галя забеременела. И не от Левки.
Но с ребеночком как-то не случилось. Не знаю почему, меня, малолетнюю, в эти подробности не посвящали. Помню только как Галя рыдала на плече у бабули, что мол, в жизни всякое бывает и каждый может оступиться. Галина была прощена, незамедлительно расписана с Левкой и прописана по Левкиному месту жительства, то есть стала законной женой и законной квартиросъемщицей.
Бабуля со спокойной душой еврейской мамы, устроившей жизнь своих детей, отбыла к сестрам в Вильнюс. А дети, естественно, продолжали жизнь в Саранске. И если у отца все было относительно спокойно и “все как у людей”, то Левкина жизнь была удивительной.
Галина продолжала и продолжала “оступаться”. Одно время мы с моим мужем и новорожденным сыном жили у Левки в его 3-комнатной квартире, занимали одну из комнат. И я частенько наблюдала как Галя могла пойти за хлебом и пропасть на две-три недели. Или отправлялась в аптеку, но возвращалась через месяц и без лекарств.
Но так же я была свидетельницей их бурных примирений. Нет, конечно, по возвращении Галину ждал чемодан с вещами у порога и вместо “Здрасте” ее встречало “Выйди вон!” Но Галина не обращала внимание на такие пустяки.
Она проходила в их комнату и вскоре Левка выходил оттуда почему-то счастливый и довольно потирая руки, всегда говорил одно и то же: “Галочка, пожалуйте на кухню! Первое, второе, третье силь ву пле!”
Поистине, эта женщина знала какое-то волшебное слово. Ну или мужчины иногда все-таки такие идиоты!
Зачем я это рассказываю…
Наверное -это дань памяти бабуле, папе и Левке. Их всех уже нет на свете. Бабуля -вечная труженица, папа - добрейший человек и Левка до старости оставшийся Левкой, а не Львом. Но никогда и ни за что не бросивший своих двоих детей, практически в одиночку вырастивший их, несмотря ни на какие трудности, а их, трудностей, у него было немало.
А еще не могу не рассказать про наши праздничные демонстрации. Первое Мая и День Октябрьской Революции. Октябрьской, но седьмого ноября. Но это не важно.
Важно, что вот вроде ничего особенного, просто пройти по площади под громкие лозунги и оркестры. Просто помахать флажком и вместе со всеми громко крикнуть “Ура!” Ради этих 5-7-ми минут на площади мы рано-рано вставали, наряжались, шли и ехали с мамой к ней на работу.
Там шумно-гамно и нарядно. Все молодые и веселые. И музыка везде! “Не спи, вставай, кудрявая!” или “Кипучая, могучая, никем непобедимая, страна моя, Москва моя, ты самая любимая!”
Блин, пишу и плАчу…
Не то, чтобы я была такая уж идейная, просто тогда была общая идея. Правильная, неправильная - это второй вопрос. Но это объединяло. А что объединяет нас сейчас? Кто и как заботится сегодня о том, чтобы мы любили свою страну, гордились ею?
В чем я абсолютно уверена, так это в том, что в моем детстве я жила в стране, которую любила и которой гордилась. Я ее считала самой-самой лучшей, самой-самой сильной. Страной, с которой считались и к которой прислушивались.
Это и многое другое вселяло уверенность в завтрашнем дне. Я обеими руками за рыночные отношения, но когда кроме этих рыночных отношений нет ничего больше, когда никто ничего не гарантирует, становится очень тревожно за будущее.
Верная или неверная, но была идеология, а сейчас ее нет. Есть только пропаганда. Это грустно очень...
Ой, как же далеко я укатилась…
Как говорил Козьма Прутков “Если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану”. Это я к тому, что наверное на сегодня хватит пожалуй.
Мой дорогой читатель или читательница, дочитали ли вы до этих строк. Может и нет. Откликнитесь даже если не понравилось. Я буду знать, продолжать ли мне дальше или это вовсе не мое.
В любом случае СПАСИБО! И до встречи?