Почему в разгар 21 века в нашей стране вновь актуальна морозная советская фраза «Других писателей у меня для вас нет» и почему эти пресловутые писатели не стали самостоятельным политическим игроком, застряв в сервильной позиции «у меня для вас». Почему интеллигенция обязана передавать голос общества и народа, выступать за свободу слова, а не заниматься двоемыслием и самоцензурой «за тот же самый мелкий прайс». И пусть гении — товар штучный, раз уж процитировал Пелевина, всё-таки их должно быть больше, а интеллигенция должна быть интеллигенцией, частью общества и на стороне него, а не на стороне бронзовеющих истеблишментов, надменно уча при этом жизни глупых людишек. Вернётся ли интеллигенция к своим истокам, вот в чём вопрос.
Продолжая ассоциативный ряд политолога Владимира Пастухова, о чьих резонансных статьях-прогнозах в «Новой газете» писал на днях: вслед за люмпен-пролетариатом и люмпен-элитами (или вместе с ними) мы получили люмпен-интеллигенцию.
При этом в слове «люмпен» нет ничего классистского и презрительного. Люмпен-пролетариат, каким бы ни был, в любом случае имеет полное право на социальные гарантии.
Но что касается люмпен-интеллигенции, то она неполноценна. Ни с точки зрения глобальных коммуникаций и мировой культуры, ибо консервативна, эксклюзивна, элитарна; во-вторых, слабо приспособлена к текущим интернациональным и инклюзивным процессам и в-третьих, как следствие, едва ли может дать нечто принципиально новое; замечу, что речь не про всю интеллигенцию, там, к счастью, немало образованных и ярких космополитичных людей, свободных внутренне.
Ни с точки зрения... даже сугубо российского дискурса.
Люмпен-интеллигенция потребляет и производит заведомо вторичную информацию, местами деградировав до пресловутой Феклуши-странницы из «Грозы» Островского, распространявшей, как сегодня сказали бы, fake news.
Люмпен-интеллигенция не способна к широкоформатному переосмыслению пространства вокруг себя — из-за того что волнуют её преимущественно проблемы своего ближнего круга и якобы философские вопросы общественнно-политического бытия.
У люмпен-интеллигенции нет полновесного политического голоса и даже самоуважения — неслучайно в унисон с пропагандой она уже бросилась защищать традиционные ценности западной цивилизации от мнимых святотатствующих варваров.
Люмпен-интеллигенция замечательно и вместе с тем инфернально отражает атомизацию отечественного общества, у которого остаётся всё меньше того, что нас объединяет хоть как-то.
Оказавшись между своими люмпен-молотом и -наковальней в лице люмпен-пролетариата и люмпен-элит, интеллигенция сама стала социальным люмпеном и скованными одной цепью, как пел Бутусов в одноимённой великой песне 1986 года, по-прежнему, спустя 35 лет, опасаясь, что «И если есть те, кто приходят к тебе / Найдутся и те, кто придёт за тобой».
«Одни слова для кухонь, другие — для улиц».
Просто я живу на улице Ленина и меня замыкает время от времени (из другой не менее знаковой перестроечной песни Фёдора Чистякова 30-летней давности).
И если те произведения и вообще тогдашнее искусство были попыткой публичной рефлексии и авторской конфронтации, вобравшими в себя нерв не только тогдашнего времени, но и эпохи в целом, то теперь и голос народа выразить практически некому. Ведь люмпен-интеллигенция нарочито стремится от него отгородиться, от т.н. люмпенов, которых искренне презирает, ибо если вдруг зауважать их, то «придут за тобой», как показывает горький опыт оппозиции.
И это по-своему парадоксально: в эпоху рыночных свобод каких-никаких, глобальных коммуникаций и интернета... за 30 лет интеллигенция не стала автономным общественно-гражданским институтом, застряв в промежуточном люмпен-состоянии, на уровне мелкого цехового ремесленничества и обслуживания интересов таких же люмпен-элит.
Вместо того чтобы уползти в сторону и стать над схваткой своих люмпен-молота и люмпен-наковальни.
И эта люмпенизация — отдельный феномен современности, безусловно. Срок вроде бы короткий по историческим меркам, к тому же экономически после перестройки прошло слишком мало времени, но на которые выпало слишком много социологических катаклизмов, чтобы случился период первоначального накопления капитала... И тем не менее. По мере того как в обществе крепло и увеличивалось расслоение, люмпен-интеллигенция всё больше перемещалась в параллельное измерение, утрачивая попутно зачатки институциональности. Нельзя же считать, что некогда самая читающая в мире страна в один миг перестала покупать книги. Про бум кинотеатров и вовсе молчу.
А сводить весь шоу-бизнес/культуру к государственному фаворитизму (и делать скоропалительные выводы о том, что независимые артисты обречены здесь)... Глупо и ошибочно по меньшей мере. Ведь где вы тогда были эти 30 лет, что не смогли ни отстроить автономную индустрию, ни научиться в пассивный доход? Причём даже интернет был и пока остаётся островом свободы, принося разным топ-блогерам многомиллионные доходы (сперва в рамках ЖЖ, теперь «Ютьюба»). Разумеется, из ничего чего не бывает, и свой Голливуд из ниоткуда не сделаешь; не создашь свой Бродвей и свою Уолл-стрит. Но...
В какой момент интеллигенция проследовала через свою точку бифуркации и... надломилась предательски, обменяв репутацию на банку тушёнки? Когда?
Аутентичный интеллигент, первоначальный, меж тем, — это плоть от плоти народа. Нерв общества, его рупор и осциллограф. Он может возмущаться людьми из самых разных групп и категорий, но ненавидеть и презирать их, отворачиваясь и публично негодуя по этому поводу, — никогда.
Однако (не) такова люмпен-интеллигенция. Которой всё равно на реальный народ, а по факту — на собственную аудиторию.
Интересы какого общества якобы отстаивает журналист, брезгливо отворачивающийся от социальных проблем и трендов, зато смакующий лакшэри-лайфстайл, гаджеты-гаджеты и диджитал-диджитал, а жизнь в регионах представляющий по френдленте в своих соцсетях и заголовкам новостей?
- Магическим образом журналистская близорукость добралась и до провинциального медиасектора, давно превратившегося в по сути боевой листок местных администраций, который ругает чиновников время от времени и поднимает остросоциальные проблемы вроде бы, но тщательно блюдя «двойную сплошную».
О чём может рассказать модный писатель—завсегдатай светских раутов и ивентов, который путает Омск и Томск и далеко не сразу найдёт их на карте страны?
- Понятно, что Викторов Пелевиных и Владимиров Сорокиных — единицы. Что Гузель Яхина такая одна. Что они, выпуская громкие книги, уже не обязаны делать политические высказывания, ибо всё сказали в своих произведениях. Но остальные-то? Чем вы тогда отличается от советских литераторов из шарашки в Переделкино, простите?!
О каком комфортном городе может рассуждать урбанист, ненавидящий личные автомобили, а заодно порой и ипотеку с человейниками? Который одновременно мечтает о взаимоисключающих параграфах — не о массовой автомобилизации страны и доступном личном транспорте, но о среднеэтажном строительстве в городах, даже если квартиры тогда будут стоить ещё дороже, поскольку земли под застройку практически нет. Это не в оправдание ушлых и жадных девелоперов, просто свидетельство скудоумия неких мыслителей. Ведь прежде чем грезить о велодорожках и требовать их, надобно сохранить зелёные зоны, добиваться появления новых и развивать электротранспорт. Стремиться нужно и к тому, чтобы машину купить мог каждый, Россия — страна расстояний, а не ехидно потирать руки, глядя на очередной рост цен (а значит, и падение покупательной способности населения).
Много что надо переосмыслять ещё вчера, не то что сегодня, но способна ли на это люмпен-интеллигенция?
Люмпены — деклассированные элементы, люди без социальных корней, нравственного кодекса, готовые безрассудно повиноваться сильному, то есть обладающему в данный момент реальной властью.
Отечественная люмпен-интеллигенция деклассирована в том смысле, что утратила к текущему дню мало-мальски серьёзное влияние. Отчуждённая от общества, она в известном отношении достойна и люмпен-пролетариев, к которым исходит едва ли не классовой ненавистью, и люмпен-элит.
Вот только нам, рядовым российским Ивану и Марье, час от часу не легче. Тем более что необходим новый общественно-политический медиатор в лице настоящей интеллигенции.
Ведь не о том речь, чтобы экстренно на баррикады. Но определённо о том, чтобы не забывать свои корни. Рефлексировать и переживать. Не стесняться хотя бы задавать острые, каверзные и неудобные вопросы. Думать о людях и гражданской силе, а не чрезмерно сакрализировать элиты. Осуждать бедность и социальное неравенство — осуждать факторы и акторов, создающих эту разруху, а не несчастных люмпенов, прозябающих или разлагающихся на социальном дне. Исследовать и критиковать истеблишмент по умолчанию.
Журналистика — общественный долг и социальная ответственность. Искусство и массовая культура — общественный долг и социальная ответственность. Даже самое мелкое предпринимательство — общественный долг и социальная ответственность.
Тогда и появится мощная интеллигенция, осязающая пространство возле себя и тянущая руку к людям, чтобы консолидироваться в самом минимальном значении этого глагола.
Не готов и не хочу давать прогнозы, но, ей-богу, самоцензура в [образованных] головах в насквозь глобализованном 21 веке — это какой-то коллективный психоз.
Не скрою, собственно мне уже страшно иногда читать новости об очередном показательном прессинге каких-нибудь инфлюэнсеров либо инфлюэнсерок...
Тем не менее пора уже съезжать с этой коллективно-бессознательной улицы Ленина на проспект Свободы, например.
Процессы брожения в собирательной интеллигентской среде начались давно. И пора наконец признать это, пока в думающих людях ещё пульсирует самоуважение. А не позорно выпрашивать подачки с барского стола на своё халтурное творчество, избегая резких и неприглядных суждений, зато натужно убеждая свою аудиторию, что «ничего катастрофического не происходит, а перегибы... куда без них, не волнуйтесь, тётя, дядя на работе, наверх об этом доложат и разберутся [без нас]».
И это не мы, простые смертные, лишённые доступа к центрам влияния, якобы глупые по умолчанию и должны слушаться люмпен-интеллигенцию, не помышляя даже о своей гражданской позиции. Мы не глупее вашего, а может, и умнее даже. Это пресловутой богеме надо встать с колен и снять с себя шутовской колпак. Очень заметно со стороны, знаете ли.
