Черный горб, выпирающий из земли, мелькнул в свете фар, шарящих по смерзшейся жесткой глине, и снова потонул в сумраке.
Вадик притормозил; мы, ткнувшись ему в зад, остановились тоже.
Нет, подумывая остановиться «внутри более-менее целой избы», мы явно недооценили их возраст.
Всего их было здесь пять-шесть, по крайней мере, заметных. Они уже доверху заросли землей, которая сдавила их и сплющила, как пустые консервные банки, местами осыпавшись внутрь сквозь разгнившие бревна.
Побродив вокруг и попинав для порядка срубы, мы занялись делами более прозаическими: расставили здоровую бело-сине-красную палатку на всех шестерых, еще одну, мелкую — под продукты; затопили буржуйку и определились с толчком — подальше от изб в каком-то буреломе. Леха, не особо раздумывая, поспешил «обновить» место. Он же собственноручно выцарапал в спрессованном снеге жирную стрелку, указывающую направление к «стратегически важному объекту».
Вадик и Леха, погрев какую-то тушенку, поели и завалились спать. Саня же, удостоверившись в целостности своего ценного груза, предложил прогуляться по остаткам древнего села. Признаться, мне было лень, но спать еще не хотелось, поэтому я нашел фонарь помощнее.
К моему удивлению, оба Лехиных пацана отправились с нами.
Луна блекло светила, подернутая мраморными тенями серых облаков. Где-то внизу, наверное, заблудившись в овраге, свистел прерывисто и ритмично ветер.
Ближайшая к нам постройка была уже полностью забита грязью, сухой листвой и снегом — смотреть было особо не на что; зато одна из забившихся под самый склон выступала угловатой пирамидой с зияющим пустой чернотой прорубленным окном или дверью.
Старое и холодное дерево, измочаленное ветром, было одновременно гладким, почти полированным, и неровным. Несколько раз толкнув бревна для надежности и убедившись, что они не рассыплются, я подтянулся к проему — это был скорее чердак, крыша над ним сходилась.
Под ней был какой-то настил с обрывками разлезшейся ткани вроде холста, намертво прилипшей к древесине. Я посветил вглубь, увидев свисающие лохмотья не то той же ткани, не то мха или лишайника, какие-то ящики, приткнутые в угол, и прохудившийся мешок, набитый чем-то вроде прелой соломы — он походил на бурый сдувшийся шарик.
Один из зятебратьев — вроде бы, их звали Никитой и Тёмой, но кого как, я в точности не усвоил — полез следом, поскальзываясь на круглобоких бревнах, боднул меня ненароком в бок, но все же забрался. Подобное неуклюжее восхождение его не смутило, и, попробовав настил ногой, он залез на чердак.
Ящики интересовали его, похоже, больше всего: хотя с той стороны, где они стояли, настил опасно кренился, парень резво направился в угол.
Донеслось чихание, которое я поначалу принял за треск проломившихся досок (и потому шарахнулся назад), затем он разочарованно сообщил.
— Тут только труха какая-то.
— А ты что, Тёмыч, золота ждал? — съязвил его брат, подав голос впервые за долгое время. Вообще, нас ребята, похоже, еще побаивались: даже сейчас он тут же тревожно оглянулся на пристраивающего камеру на штатив Саню.
— Да нет, но… — голос Тёмы вдруг обрел прежнюю заинтересованность. — Тут какой-то кувшин или что-то в этом роде!
Донеслось шуршание и сопение, затем пацан, едва не свалившись нам на головы, съехал с чердака. В руках он сжимал выпуклый гнутый осколок светлой керамики.
— Он раздавленный, но, думаю, можно весь вытащить, — возбужденно поделился он, утирая нос рукавом, и снова чихнул.
— Дай-ка сюда, — вдруг распорядился Саня. Мрачно так, даже мне не по себе стало. Взял осколок в руки, поднес к глазам, едва об очки не стукнув.
— Ну и где ты видел кувшины с зубами? — сухо спросил он.
Пацан ойкнул. Никита, напротив, подался вперед — посмотреть. Что до меня, то я, в самом деле различив в верхней части осколка пару зубов — серо-желтых, стертых коренных — попросту опешил.
— Выходит, череп на крыше лежал?
— Да ну, может, не человеческий…
Я снова покосился на коренные зубы — словно прилипшие к камню белесые раковины дохлых улиток. Почему-то ни на секунду не сомневался, что череп именно человеческий.
— Давай посмотрим, может, там весь скелет? — предложил зятебрат побойчее.
— Не будем мы ничего смотреть! — Саня даже голос повысил. Такое с ним редко бывает. — Пошли.
— Да ладно, не впервой ведь человеческие кости находить, — придержал я друга. Никита кинул в мою сторону заинтересованный взгляд. — Они же старые, как черт знает что. Что ты икру мечешь, словно тебя в убийстве обвинят?
Он молча подошел к избе, положил кусок кости у основания сруба. Двигался он быстро, дергано; уходя, чуть не забыл камеру.
Мы двинули к палатке — не знаю, как остальным, но мне стало жутковато после подобной находки, особенно ночью-то. Ветер все еще вскрикивал внизу, разбиваясь о ветки кустов.
Саня, поуспокоившись, свернул по стрелке.
Вернулся он неожиданно скоро, почти бегом, со злостью отпинывая попадавшиеся под ноги мерзлые комья. Лицо его, с подернутой инеем бородкой, покрылось красными пятнами, глаза, казалось, вылезали из-под линз очков. На этот раз он не просто повысил голос, он разорался.
— Смелые больно стали?! Шуточки у вас такие, да?! — я ощутил, как капелька слюны, вылетев из его рта, попала мне в лицо. — Какого хрена толчок на кладбище устроили?!
