А еще я подсматривала за Таней.
Иногда мне кажется, что Таня была настоящим кладезем информации о нашей жизни. Я видела, как она подслушивает все разговоры, которые ее совершенно не касались. Как только рядом кто-то шептал: «Прикинь…», я видела, как напрягается Танина шея, и она слегка поворачивает голову, продолжая малевать что-то в блокноте. Всегда, когда она не писала конспект, она что-то рисовала. Я видела, как ее рука напрягалась, сжимая ручку, как отрывисто она начинала чертить линии. Было видно, что она слушает, причем не просто слушает, а запоминает.
Тополев подрался со одиннадцатиклассником. Шмелева заболела гриппом. На дне рождения Красиной все напились, и Соловьева с Яковенко заперлись на час в ванной. У Федоровой взрослый любовник тридцати лет, который часто заезжает за ней на красном «Пежо».
Все эти события нашего класса Таня впитывала, как губка, хотя ее они никак не касались. На дни рождения она не ходила, хотя поначалу ее приглашали. В концертах не участвовала, никаких талантов у нее не было. Правда, на дискотеки по случаю окончания четверти и в честь Нового она исправно приходила, одетая так же, как всегда, и весь вечер подпирала стенку. Наверное, она приходила, не чтобы танцевать, а в надежде увидеть или услышать что-то интересное.
Впрочем, когда Таня только пришла в наш класс, на дискотеке в конце первой четверти ее пригласил танцевать Костя Дорошенко. Он протанцевал с ней медленный танец, а потом вернулся к нам.
— Ну что, как там новенькая? — поинтересовался Вадик.
Костя поморщился.
— Трындец, у нее изо рта воняет, прикиньте. А она еще и к лицу тянется постоянно, блин.
— Фу, мерзость. — Федорова передернула плечами. — Пошли, я тебя утешу.
И она увела Костика танцевать. Мы с Викой переглянулись.
— Эх, Юлька, вот ты добрая, тебе эту овцу жалко. А у меня просто кулаки чешутся, мерзость же. Как таракан какой-то, — Вика поморщилась.
Я пожала плечами.
— Ну, Вик, не бывает так, чтобы все люди нравились. Вокруг всегда найдется кто-то неприятный. Но это же не значит, что каждого надо бить.
Вика засмеялась и обняла меня за плечи.
— Эх, Юльк, твои слова б да богу в уши...
В общем-то, если бы не событие, к которому я веду, наверное, мы все спокойно доучились до выпускного и навсегда забыли бы про Таню. В городе мы почему-то никогда не сталкивались с ней, хотя жили все рядом, да и город у нас не самый огромный. Но видели мы ее только на уроках. Мы не знали, где она живет. Даже родителей ее никто не видел. Как-то я попросила маму перед родительским собранием посмотреть на маму Тани Ткачевой и рассказать потом, какая она. Мама удивилась, но я объяснила ей ситуацию. К сожалению, наш план сорвался на корню — никто из ее родителей не пришел на собрание. Им и смысла не было приходить — Таня не получала ни одобрения, ни нареканий.
Постепенно наш интерес к Тане угас. Она не привлекала внимание, так же тихо сидела на задней парте, и коварные мысли устроить ей «темную» как-то отступили и потеряли свою актуальность. Учебный год плавно катился к завершению, нас поглотили наши очень важные заботы, и Таня просто стерлась из них. На дискотеку по случаю окончания десятого класса она явилась в дурацком оранжевом платье, которое делало ее бледное лицо каким-то совсем зеленым, и даже танцевала с парнем из параллельного класса. Но нам было не интересно. Я начала встречаться с Мишей Самойловым, мы танцевали медляки и таяли друг от друга, а потом целовались под лестницей. Не помню даже, что на дискотеке делала Вика, мне было не до того.
Лето прошло здорово, наверное, это самое запомнившееся лето в моей жизни — может, из-за ужаса, который последовал после. Мы целыми днями гуляли — я, Миша, Вика с Вадиком, Маша и еще кто-нибудь из класса. Ездили на пруд, купались, шатались по городу, перекусывая в кафешках или у кого-нибудь из нас дома. Родители были не против — мы же не шпана какая-то. С Мишей у нас все было просто замечательно, лучше не бывает. О Тане за все лето мы даже ни разу не вспомнили.
Она нарисовалась первого сентября, и снова стояла как неприкаянная, в стороне от всех. Снова в мешковатой майке, вытертых джинсах и каких-то разбитых сандалиях. Увидев ее, Вика с Машей закатили глаза.
— О господи, явилась. Я уже и забыла про нее, — выразительно протянула Маша. Нам ничего не оставалось, как кивнуть.
В этом году Тане повезло — у нее появился сосед по парте, правда, ненадолго. В этом году пришел один новый ученик — Саша Кривошеев. За неимением других свободных мест он сел к Тане, но уже к концу дня пересел на свободную парту сзади нас. Маша тут же взяла его в оборот:
— Привет, милый, а что это ты от Таньки сбежал? Лишил можно сказать девушку последнего шанса!
Саша обаятельно улыбнулся и перегнулся через парту к Маше.
— Зато теперь я могу делать вот так, — и он резко дернул ее за застежку лифчика, выпирающую из-под тонкой трикотажной майки.
Маша взвизгнула и треснула его по голове учебником, но мы с Викой, которая тоже наблюдала эту сцену, увидели, что Маша уже поплыла. Ее роман с взрослым мужчиной на Пежо закончился еще в мае тем, что Маша делала у Вики дома тест на беременность и рыдала, пока мы отпаивали ее чаем. Слава богу, все обошлось, но Маша еще долго по нему убивалась. Этот эпизод сблизил нас троих еще больше.
Весь следующий урок Маша провела, практически лежа грудью на парте Саши и отчаянно кокетничая, благо урока у нас считай, что не было, географичка куда-то ушла, наказав нам переписывать таблицу из учебника. Рисуя таблицу, я украдкой посмотрела на Таню, и слегка оторопела. Вместо того, чтобы как обычно малевать свои линии, она сидела, сложив руки, и неотрывно смотрела на Сашу и Машу, которая пересела к нему уже в начале следующего урока. Перехватив мой взгляд, она посмотрела мне прямо в глаза, наверное, первый раз за весь год, что мы были знакомы. Ее губы дрогнули в улыбке, и мне почему-то стало страшно. Чувство было, как будто я проглотила кусок льда, который теперь медленно двигался у меня внутри.
После уроков Маша ускакала с Сашей под ручку, а мы с Викой пошли покурить за школу. Единственное плохое, чему научила меня Вика — это курить. Я рассказала Вике, как Таня смотрела на Машу.
— А как ты думала, Саша парень симпатичный, эта кикимора стопудово на него глаз положила, а он так демонстративно ее прокатил. Да еще и с Машкой, ну.
Да, Вика была права. Выбери Саша любую из наших обычных девчонок, наверное, было бы не так обидно. Но Маша, богатая, красивая, наглая Маша… это как удар под дых. Я даже посочувствовала Тане.
До самого декабря я наблюдала, как Таня пялится на парту позади меня. Машка заметила это, и ее, кажется, это даже подзадоривало. Саша, как и многие парни, был слеп и ничего, казалось, не замечал. Маша вела свою игру. Ее декольте стали ее глубже, а юбки еще короче. Делалось это не для Саши, а для Тани. Таня вроде бы не велась, но я видела, как напряжена ее шея, когда голова склонена к северу, а глаза смотрят на юго-восток. Иногда мне становилось ее жалко, но инстинктивное отвращение к Тане пересиливало жалость. Никто не заставлял ее быть такой мерзкой, в конце концов. Мы пытались дать ей шанс.
