Поверив ее словам, но не оставив своих опасений, я опустился перед ней на колено. Она начала ощупывать мою голову в области висков и затылка.
— Извини, — закончив, сказала она с ноткой разочарования. — Не могу с тобой говорить.
— Уверена? Я просто хочу помочь. Мне кажется, с клиникой что-то неладно.
Она не ответила, только отвернулась и продолжила писать.
— Можно хотя бы посмотреть, что ты там пишешь?
Она молчала.
Подняв несколько листов, я принялся их рассматривать. Странно… Тексты было трудно разобрать. Не то чтобы это был бред сумасшедшей, просто… как будто поток сознания со странными ошибками.
Я помахал рукой у нее перед лицом. Она никак не отреагировала. У меня челюсть упала на пол от удивления:
— Ты что… слепа?
Она не ответила, лишь резко вдохнула через нос.
— Ладно, можешь не отвечать, — сказал я. — Скажи хотя бы, зачем ты вообще пишешь, если даже не можешь читать? Для чего?
— Тренировка, — одним словом ответила она.
Просто, но так глубоко… Я оставил ее, размышляя о том, как она могла оказаться здесь. Она умеет писать и тренируется, а значит, она не родилась слепой… Что бы это могло значить? Какой путь она прошла, чтобы из нормальной девушки превратиться в тихую, слепую пациентку нашей клиники, которая отказывается говорить со всеми, кто не проходит ее необъяснимый ритуал?
Обычная жизнь может так кардинально измениться, слететь с рельс… Тогда я особенно остро осознал несправедливость этого. Все эти люди — когда-то нормальные, но оказавшиеся здесь из-за собственных решений.
В клинике был еще один слепой пациент без отчета и показаний. Когда-то они были, но его личное дело то ли потеряли, то ли оно было уничтожено… Я направился к самому дальнему крылу здания. Его содержали в самой отдаленной палате.
Дойдя до двери, я остановился, разглядывая его. Он выколол себе глаза ручкой много лет назад. Он сидел в дальнем левом углу палаты с закрытыми глазами, но, судя по положению его тела, он не спал. Не могу даже представить, насколько ему должно быть скучно: он не терпел никакую электронику, впадал в истерику вблизи любых устройств. Телевизор, или хотя бы радио, могли бы скрасить его одиночество и темноту… Честно, даже не могу представить, каково ему — целыми днями сидеть запертым в собственной голове, наедине со своими мыслями.
Я заметил, что у него из-под ноги торчит что-то белое.
Я побежал обратно, подгоняемый интуитивной догадкой.
— Мэйбл!
Она остановилась и повернулась.
— Спасибо, что спасли меня вчера, — сказала она. — Муж, старый дурак, без меня пропал бы.
Она улыбнулась.
«Конечно, никаких проблем», — собирался ответить я, но смутился, вспомнив, что вчера говорила Клэр те же слова. От этих воспоминаний меня передернуло.
— Эмм, не за что. Мэйбл, ты… ты не знаешь, передают ли санитарки записки от одного пациента к другому? Не слышала ничего об этом?
— Как ваша рука? — неожиданно занервничав, спросила она.
Я опустил взгляд на перебинтованную рану.
— Нормально. Так что с перепиской между больными?
Выражение ее лица приобрело оттенок расстройства.
— Им вроде бы нравится писать друг другу. Просто он все время сидит там… совсем один. Мне стало его жалко. Не думала, что это кому-то может навредить.
— Все хорошо, — успокоил я ее. — Я не собираюсь никому об этом докладывать. Но, может, ты знаешь, что именно они пишут друг другу?
Она рассказала суть того, что сумела уяснить, читая их письма для проверки.
— Я же не буду передавать угрозы и оскорбления, — заявила она. Выслушав ее, я поспешил обратно в дальнее крыло.
— Я тебя слышу, — услышал я голос пациента, как только подошел к двери.
Нахмурившись, я смотрел, как он немного сдвинулся, чтобы прикрыть лежащие под ним записки. Я дал ему время, чтобы он подумал, будто я ничего не знаю, и вошел внутрь. В тот момент я задумался: как он вообще их читает? Наверное, чувствует пальцами гравировку на бумаге, оставленную давлением ручки. Любопытно… Я стоял в двери, давая ему время привыкнуть к моему присутствию.
Он повернул голову так, будто хотел посмотреть на меня, хоть и был слеп.
— Ты не такой, как остальные.
— Что это значит?
Он нахмурился, потом расслабился и слабо улыбнулся:
— Ходишь по-другому.
Он был прав. В последнее время я приобрел быструю, энергичную походку, всегда шел с целью. Остальные члены персонала не спеша прогуливались по коридорам, ведь для них это была просто работа. Для меня это стало чем-то большим.
— Не хочешь рассказать, как оказался здесь? — спросил я и сел рядом с ним, скрестив ноги по-турецки.
Его улыбка превратилась в насмешливую гримасу:
— Зачем? Бесполезно…
— Все равно. Я хочу знать.
— Мобильный есть? — спросил он.
Я помотал головой, но осознал, что он этого не видит.
— Нет. Сигнал может создавать помехи в работе оборудования.
— Пейджер?
Я опустил взгляд на пояс.
— Нет, — солгал я.
— Ладненько, ладненько… — пробормотал он себе под нос. — Голова побаливает небось, дружок?
Я моргнул. Действительно, в последнее время я страдал от сильных головных болей. Мало сна, и в ординаторской, где я жил, пока проводил свое… расследование… были не лучшие условия для здорового отдыха, так что вину за свои страдания я возлагал на перенапряжение и усталость и справлялся с ними с помощью все большего количества обезболивающих.
— Нет, все в порядке, — снова солгал я.
— А… — разочарованно протянул он. Наверное, параноидным шизофреникам, каковым он и являлся, нравилось угадывать мелкие детали из жизни незнакомцев; для них это было доказательством того, что они обладают неким тайным, недоступным остальным знанием. Соответственно, ошибаться им было не по нраву.
— Ладно, — сказал он спустя несколько секунд. — Больше мне заняться нечем. Если расскажу, оставишь меня в покое?
— Да.
— Хорошо… Но это тебе не понравится.
— Не проблема. Меня давно преследует ощущение того, что происходит что-то странное, и мне уже ничего не нравится.
Его это заинтриговало:
— Интересно…
Это было в воскресенье, это я помню отчетливо. Я…
Я не успел закончить описание сегодняшних событий. Меня прервали.
Я сидел в ординаторской и записывал историю, рассказанную мне пациентом, когда волна тьмы поглотила меня: погасли все источники света, кроме моего ноутбука, работающего от батареи. Я проверил городской телефон в комнате — нет гудка. Прекратился непрерывный до этого шум вентиляционных устройств, повисла мертвенная тишина. На цыпочках, стараясь не издавать ни звука, я прошел к двери и выглянул в коридор.
На потолке горели красные лампы аварийного освещения, расположенные на большом расстоянии друг от друга так, что свет еле пробивался сквозь поглотившую все вокруг темноту. На другом конце коридора, в кроваво-красном освещении я увидел то, от чего у меня застыла кровь в жилах — дверь палаты открылась, медленно, будто открывающий никак не мог поверить в то, что она не заперта.
Я тоже не мог поверить своим глазам. Я лично беседовал только с самыми спокойными пациентами. Многие из них были очень опасны.
Сражаясь с очередным приступом мигрени, я усиленно моргал, пытаясь рассмотреть, кто именно вышел из палаты. Его силуэт то освещался красным, то превращался в едва различимую тень, пока он шел по коридору, осматривая все вокруг. Свет на меня не попадал, и меня он видеть не мог… Я знал его. Он не был опасен.
Но тут рядом с ним открылась дверь еще одной палаты… И еще одной…
Я осознал, что отключение электричества не было случайностью — кто-то сделал это намеренно, а потом открыл двери всех палат.
Один за другим они выползали, каждый из них — небольшая арена для борьбы алого цвета и темноты. Каждый из них добавлял свой особый оттенок безумия уже сходящему с ума коридору. Я слышал бормотание, крики, поиски оружия, поиски… персонала!
Я подумал о том, чтобы закрыть дверь в ординаторскую и спрятаться — но потом решил, что это будет первым местом, в котором они будут искать своих мучителей.
Мне нельзя было здесь оставаться.
Сердце колотилось от страха и адреналина. Я снял свой белый халат и выскользнул в темноту между двумя аварийными лампами. Видно ли мой силуэт на фоне красного света? Я видел, как они медленно ходят рядом со мной, как любопытные животные. Толпа медленно растекалась по периметру коридора. Я прижался к стене. Несколько пациентов прошли мимо меня, бормоча что-то неразборчивое и дергаясь.
Тут меня ослепил особенно острый приступ головной боли, и я чуть не застонал, но сумел зажать самому себе рот и заставить себя не издать ни звука. Вид перемежающихся друг с другом ярко-красного света и темноты посылал волны боли сквозь глаза и прямо в голову…
Я был всего в десяти метрах от своей цели. Я намеревался сбежать через запасной выход. Больше я ничего не мог сделать, только вызвать помощь.
Дверь была заперта. Она что, должна быть заперта? Черт… черт… боль и колотящееся сердце уже затрудняли дыхание.
Свободного места для передвижения у меня было очень мало. Пациенты были всего в нескольких шагах от меня. Один из них остановился под лампой, освещенный красным светом… кто-то ударил его ножом, из-под ключицы начала хлестать кровь. Он закричал, и я буквально почувствовал, как внимание всех вокруг обратилось к этому месту.
Я услышал звук падающего на пол тела, сопровождаемый непрерывными криками, и к моей ноге по полу скользнуло что-то мягкое и мокрое. Огромный пациент, держащий в руках нож и с ног до головы покрытый кровью, посмотрел в мою сторону, разглядывая темноту.
Не раздумывая, я протиснулся в ближайшую палату и закрыл за собой дверь.
— Пожалуйста, не убивайте меня! — прошептала сжавшаяся в углу девушка.
— Не волнуйся, — прошептал я в ответ, чувствуя облегчение. — Я здесь работаю.
— О Боже, о Боже, что происходит? — взмолилась она.
Проходящих под дверью лучей красного света аварийных ламп хватало только на то, чтобы разглядеть ее очертания. Она выглядела истощенной, тощей и нездоровой. Я тут же узнал ее.
— Подожди здесь, — сказал я. У меня появилась идея.
Я высунулся в коридор, чтобы осмотреться. Подгоняемый адреналином, я рванулся на другую сторону. Схватив тележку с едой из другой палаты, я побежал обратно. Я услышал полный злобы крик, но не знаю, видел ли меня кто-нибудь.
— Съешь, — сказал я, протягивая ей кусок желе.
Она отошла от меня на шаг:
— Нет!
— Просто попробуй, — умоляюще прошептал я. — Поверь мне, иначе нам не выбраться.
Дрожа, она взяла желе в руку. Секунду спустя она с отвращением уронила его на пол. В выбивающемся из-под двери свете аварийных ламп был виден торчащий из него кусок сырого мяса.
— Еще, — сказал я.
Она поднесла ко рту огрызок яблока и уронила его, всхлипывая. Я поднял его и поднес к свету. В центре яблока было что-то, похожее на кусок сухожилия.
— Еще, — приказал я.
Заливаясь слезами, она попыталась укусить остатки бутерброда и так же уронила их на пол.
Я поднял его и отвернул хлеб, заглядывая внутрь:
— Есть!
Я взял находку в руки, очистил ее от посторонних тканей и разломал пополам.
Девушка засмеялась, всхлипывая от слез.
В руке у меня были две кости, каждая — размером с палец, с острыми зазубринами, гладкая от покрывающих их остатков хряща.
Чтобы не потеряться в темноте, она взяла меня под руку, и мы медленно вышли в коридор под аккомпанемент доносящихся из-за углов криков ликования и боли.
— Давай же, давай, — шептал я, запихивая кости в замок. Я знал, насколько бедна клиника и как из-за недостатка финансирования приходилось экономить на всем. Я рассчитывал на то, что замок был куском… Да! Он открылся.
Сзади на меня кто-то налетел. Девушка закричала и выбежала наружу, пока я боролся с человеком, который с диким взглядом пытался проткнуть меня ножом. Мы покатились по полу, сплетенные друг с другом. Я думал, что мне конец, пока меня не осветил красный свет, и пациент не увидел мой собственный взгляд сумасшедшего — результат головных болей и отсутствия сна.
— А, — выдохнул он, облегченно улыбаясь. — Думал, ты — один из них. Давай, пора выбираться отсюда, брат.
В замешательстве я повернулся к двери… И прямо перед моим носом ее закрыли.
... — Ты что делаешь? — спросил главврач.
Ошеломленный, я посмотрел вокруг. Все было чисто, спокойно, горели лампы дневного света. За стойкой справочного центра сидела Мэйбл, перебирая документы. Всего несколько секунд назад здесь было пусто, все было освещено красным, коридор был полон бормочущих, источающих опасность фигур, бесцельно бродящих туда-сюда…
— Проверяю кое-что, — быстро нашелся я. — Ээм… слепая девушка, та, которая постоянно пишет, написала о попытке побега. Я проверял, насколько это вероятно. Оказалось, дверь действительно можно взломать без проблем. Хорошо, что вовремя заметил, правда?
Он долго смотрел на меня тяжелым взглядом, по которому ничего нельзя было понять.
— Неплохо, но выглядишь ты, как дурачок, — он посмотрел на дверь запасного выхода. — Я сообщу обслуживающему персоналу, что замок нужно поменять. Молодец… Сходи отдохни, выглядишь просто ужасно.
Я кивнул и продолжил улыбаться, глядя, как он уходит по своим делам. Смотрел, как он подошел к Мэйбл, поговорил с ней и пропал из виду, зайдя за угол. Странно, но я все еще слышал отдаленные крики, которые медленно пропадали, будто прерывались один за другим, будто иллюзия отпускала мой разум постепенно…
Что, мать его, только что произошло?
Галлюцинации от недосыпа и истощения? Или кто-то подменил мои болеутоляющие?
Я медленно побрел в сторону ординаторской. Зайдя внутрь, я увидел свой халат, лежащий на полу, и ноутбук, все еще включенный. Я что, схожу с ума? Нельзя не отметить, что мой случай вполне соответствует шаблону, которому следовали остальные пациенты… Не настолько далек от реальности, как они, но близок к их состоянию. Я отличался от них только тем, что у меня были реальные доказательства, я знал стадии шаблона. Происходило что-то ужасное… Или остальные проходили через то же, что и я?
Пятая запись — моя собственная история. Как иронично.
Тем не менее, у меня есть преимущество. Я знаю о том, что происходит, знаю, через что прошли пациенты, как именно дошли до нынешнего состояния. Когда придет время, когда мне останется всего шаг до полного безумия, который все они совершили… Я остановлюсь. В этом я могу самому себе поклясться. Нельзя сойти с ума и сохранить объективный взгляд на происходящее, для этого нужно оставаться за пределами картины; нельзя переставать себе об этом напоминать. Безумие никак не совместимо с объективностью.
Но прекратить расследование я не могу. Не сейчас. Последняя история, меня прервали, именно когда я ее записывал… Даже не успел полностью ее обдумать… Она меня тревожит. Она связана с остальными. Нужно обо всем поразмыслить. Мне кажется, я вот-вот распутаю эту тайну, сумею понять, что происходит… не знаю, правда, в моих ли это интересах…
Я все-таки решил отдохнуть, проветриться. Прогуливаясь по коридорам клиники, пытаясь вспомнить детали моего, как оказалось, вымышленного приключения, я неожиданно осознал две вещи.
Головная боль пропала… как и истощенная девушка.
