Апогеем карьеры Люшкова - фаворита двух наркомов внутренних дел Ягоды и Ежова, в течение которой он участвовал, кроме прочего, в следствиях по делу об убийстве Кирова, делам «славистов» и «троцкистско-зиновьевского центра», «кремлевскому делу»; руководил структурными подразделениями НКВД в Азово-Черноморском крае и на Дальнем Востоке стало избрание его в декабре 1937 года депутатом Верховного Совета СССР.
Кстати, дело «славистов» (по-другому «Российской национальной партии») настолько, с одной стороны, интересно своей невообразимой абсурдностью, а, с другой – менее известно, чем другие громкие дела того периода, что я непременно напишу о нем отдельную статью. Подписавшись на канал, Вы ее не пропустите.
В январе 1938 года Москве, куда Люшков приехал с Дальнего Востока для участия в первой сессии Верховного совета, он обнаружил за собой слежку.
Напомню читателям, что, не смотря на опасную близость, к «изобличенному» «врагу народа» Ягоде Люшков оказался востребованным и Ежовым.
На такую странность обращал внимание и комсомольский вожак Косарев, «целиком разоружившись перед следствием и ставя своей задачей помочь партии и Советскому правительству в борьбе с врагами из троцкистско-правого лагеря».
«…Люшков с приходом Ежова на работу в НКВД был им выдвинут, награжден и в последнее время работал на таком остром участке, как руководство органами НКВД на Дальнем Востоке» - Писал в заявлении на имя Берии Косарев, незадолго до своего расстрела.
Это не было выдумкой низверженного со своего персонального олимпа комсомольского вожака. Ежов, и правда, покровительствовал Люшкову.
В процессе первой масштабной ротации чекистских кадров после ареста Ягоды, он не стал доводить до Сталина возникшие в отношении Люшкова показания о причастности его к заговору, а потребовал от Фриновского допросить Ягоду и доказать непричастность Люшкова. Показания заместителя Ягоды Г. Е. Прокофьева были исправлены с исключением фрагмента о Люшкове.
И позже, уже во время службы Люшкова на Дальнем Востоке, Ежов не дал ход компромату, поступившему на своего фаворита ни от арестованного начальника экономического управления НКВД Миронова, ни от Быстрых.
И вот – на тебе. Слежка.
Люшков отважился обратиться за разъяснениями к заместителю Ежова Фриновскому, но тот, заверив начальника УНКВД по Дальнему Востоку в доверии, от прямого ответа уклонился.
Люшков, как показывают дальнейшие события, прочитал этот знак правильно. Он не стал прятать голову в песок, обманывать себя необоснованными иллюзиями и решил «яко овца на заклание» не идти.
Стрелку рельсов движения репрессивной машины в направлении Люшкова, возможно, развернул Блюхер. До конца июля 1938 года, когда начались боевые действия у озера Хасан, маршал продолжал оставаться в авторитете у «хозяина». С высоты этого авторитета, он высказал политическое недоверие Люшкову, отправившего в «подвалы Лубянки» приятеля Блюхера и предшественника Люшкова на должности начальника УНКВД по Дальнему Востоку Дерибаса.
Вот они вместе.
Еще одним звоночком для Люшкова послужил арест в конце апреля 1938 года Леплевского, с которым тот был в довольно близких отношениях.
И уже совсем очевидным предзнаменованием стал арест его собственного заместителя Кагана, с которым Люшков служил вместе еще в Причерноморье и которого перетащил с собой на Дальний Восток.
Люшков заранее подготовил документы, подтверждающие необходимость лечения дочери за границей и теперь направил жену и дочь в одну из клиник Западной Европы.
Освобождение от обязанностей начальника Дальневосточного УНКВД в связи с реорганизацией ГУГБ НКВД и вызов в Москву для назначения центральный аппарат было для Люшкова ожидаемо, но, тем не менее, оказалось несколько преждевременно, чтобы его хитроумный план сработал полностью.
Он телеграфировал, что благодарит за оказанное доверие и считает новую работу за честь и … приступил к реализации плана побега за границу.
Известив своего заместителя о убытии для встречи с агентом, Люшков выехал в один из приграничных с Манчжурией населенных пунктов. Здесь в сопровождении начальника заставы он пешком добрался до линии государственной границы. Мотивировав свои действия необходимостью сохранить инкогнито агента, встреча с которым запланирована якобы на другой стороне, он отослал начальника заставы на полкилометра в сторону Советской территории. После двухчасового ожидания начальник заставы поднял тревогу.
Эта часть хитроумного плана побега сработала, вторая дала сбой.
Жена и дочери Люшкова добраться до Западной Европы не успели. Их перехватили. Нине Васильевне Письменной, как жене «врага народа» дали 8 лет.
Люшков сдался маньчжурским пограничникам и попросил политического убежища. Те переправили беглого чекиста в Японию, которым Люшков слил информацию о дислокации советских войск на Дальнем Востоке и на Украине, о кодах шифров, применявшихся в военных сообщениях, и об оппозиционно настроенной группе армейских лиц в ДВО.
В книге Хиямы «Планы покушения на Сталина» приводится цитата, показывающая характер информации, переданной Люшковым врагу.
«Сведения, которые сообщил Люшков, были для нас исключительно ценными. В наши руки попала информация о Вооружённых Силах Советского Союза на Дальнем Востоке, их дислокации, строительстве оборонительных сооружений, о важнейших крепостях и укреплениях. В полученной от Люшкова информации нас поразило то, что войска, которые Советский Союз мог сконцентрировать против Японии, обладали, как оказалось, подавляющим превосходством. В тот период, то есть на конец июня 1938 года, наши силы в Корее и Маньчжурии, которые мы могли использовать против Советского Союза, насчитывали всего лишь 9 дивизий… Опираясь на полученные от Люшкова данные, пятый отдел Генштаба пришёл к выводу о том, что Советский Союз может использовать против Японии в нормальных условиях до 28 стрелковых дивизий, а при необходимости сосредоточить от 31 до 58 дивизий… Тревожным выглядело и соотношение в танках и самолётах. Против 2000 советских самолётов Япония могла выставить лишь 340 и против 1900 советских танков — только 170… До этого мы полагали, что советские и японские вооружённые силы на Дальнем Востоке соотносились между собой как три к одному. Однако фактическое соотношение оказалось равным примерно пяти или даже более к одному. Это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР…»
Он выдал японцам важнейших агентов органов НКВД на Дальнем Востоке и проводящиеся разведывательные игры (в частности, раскрыл операцию "Маки-Мираж", что послужило толчком к активным военным провокациям со стороны Квантунской армии и, возможно, оказалось главной причиной начала боев на Халхин-Голе).
В Советском Союзе о предательстве Люшкова узнали от Рихарда Зорге.
Получив эту информацию, Ежов плакал и говорил: «Теперь я пропал». Как в воду глядел.
"Начальник управления НКВД по Дальнему Востоку, выдал японцам всю агентурную сеть в Манчжурии. И не только выдал, но и лично пытал чекистов, удивляя своей жестокостью видавших виды японцев. Эта тема была тщательно расследована японскими журналистами. Как пишут японские журналисты, Люшков люто ненавидел народ нашей страны, это был злобный и коварный враг". - Рассказывает в историко-лингвистическом очерке "Славянские Боги Олимпа" Ольга Федоровна Мирошниченко.
«За бугром» Люшков пытался представить себя идейным противником сталинизма.
13 июля 1938 года он дал интервью газете «Ёмиури Симбун», в котором сообщал:
«Я до последнего времени совершал большие преступления перед народом, так как я активно сотрудничал со Сталиным в проведении его политики обмана и терроризма. Я действительно предатель. Но я предатель только по отношению к Сталину… Таковы непосредственные причины моего побега из СССР, но этим дело не исчерпывается. Имеются и более важные и фундаментальные причины, которые побудили меня так действовать.
Это то, что я убеждён в том, что ленинские принципы перестали быть основой политики партии. Я впервые почувствовал колебания со времени убийства Кирова Николаевым в конце 1934 г. Этот случай был фатальным для страны так же, как и для партии. Я был тогда в Ленинграде. Я не только непосредственно занимался расследованием убийства Кирова, но и активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся после кировского дела под руководством Ежова. Я имел отношение к следующим делам:
1. Дело так называемого ленинградского террористического центра в начале 1935 г.
2. Дело террористического центра о заговоре против Сталина в Кремле в 1935 г.
3. Дело так называемого троцкистско-зиновьевского объединенного центра в августе 1936 г.
Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все эти мнимые заговоры никогда не существовали и все они были преднамеренно сфабрикованы.
Николаев безусловно не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы войти в историю героем. Это явствует из его дневника.
На процессе, проходившем в августе 1936 г., обвинения в том, что троцкисты через Ольберга
1. Были связаны с германским гестапо, обвинения против Зиновьева и Каменева в шпионаже, обвинения в том, что Зиновьев и Каменев были связаны с так называемым «правым центром» через Томского,
2. Рыкова и Бухарина, — полностью сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике.
Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей посредством фабрикации обширных антисталинских заговоров, шпионских процессов и террористических организаций.
Так Сталин избавлялся всеми мерами от политических противников и от тех, кто может стать ими в будущем. Дьявольские методы Сталина приводили к падению даже весьма искушённых и сильных людей. Его мероприятия породили много трагедий. Это происходило не только благодаря истерической подозрительности Сталина, но и на основе его твёрдой решимости избавиться от всех троцкистов и правых, которые являются политическими оппонентами Сталина и могут представить собой политическую опасность в будущем…».
Напомню читателю, что Люшков какое-то время был начальником УНКВД по Азово-Черноморскому краю, где кроме прочего, занимался организацией охраны Сталина, в том числе, и при посещении вождем курорта «Мацеста».
Он предложил новым хозяевам совершить покушение на старого. Знание Люшковым системы охраны Сталина, делало это предложение вполне реализуемым, и японцы согласились.
Люшков возглавил диверсионную группу из русских эмигрантов, которую японцы в 1939 году перебросили к советско-турецкой границе. Однако в диверсионную группу был внедрён советский агент, переход через границу сорвался, покушение сорвалось.
Судьбы невозвращенцев складывались по-разному. Некоторых НКВД доставало и за границей.
Сотрудник Разведуправления в Австрии Нестерович (Ярославский), порвавший с НКВД после организованного коминтерном взрыва в Софийском кафедральном соборе, был отравлен в одном из кафе города Майнца.
Секретный агент ОГПУ Биргер (Максимов) - двоюродный брат небезызвестного Блюмкина, бежавший вместе с бывшим секретарем Сталина Баженовым в Персию в январе 1928 года, избежав покушения на него в Персии, погиб в 1935 году при странных обстоятельствах, упав с Эйфелевой башни.
Бывшего сотрудника Иностранного отдела ОГПУ Агабекова, в январе 1930 г. явившегося к военному атташе британского посольства с просьбой о предоставлении политического убежища, достали с третьей попытки, выманив на конспиративную квартиру в Париже.
Кто-то, как Вальтер Кривицкий покончили собой, когда реалии «свободного мира» не совпадали с их представлениями о нем.
Некоторые, как сотрудник ИНО Александр Михайлович Орлов (Лев Лазаревич Фельдбин, "Швед") – автор книги «Тайная история сталинских преступлений» (Я рассказывал о нем в статье «Будьте верны себе и никогда, ни за какие миллионы не предавайте свою страну. Родина - это все!») дожили до старости.
Орлов, пожалуй, единственный, кто сумел, став невозвращенцем, не предать родины, в связи с чем, в конце семидесятых годов прошлого столетия получил от имени КГБ СССР предложение вернуться на родину с присвоением генеральского звания.
С Люшковым было все по-другому, несмотря на то, что в 1939 году он был заочно приговорён в СССР к смертной казни.
Перебежчик прослужил консультантом в японской контрразведке до конца войны и, вероятнее всего, принял смерть от своих новых хозяев.
По самой распространенной версии:
После объявления Квантунской армии о капитуляции начальник Дайрэнской военной миссии Ютаке Такэоке предложил Люшкову покончить жизнь самоубийством. Самураем Люшков никогда не был и кончать жизнь при помощи харакири отказался. Начальнику Дайрэнской военной миссии пришлось убить Люшкова самому. Его тело кремировали.
По другой версии:
Люшкова привезли в Дайрен для выдачи СССР в обмен на захваченного в плен сына бывшего премьер-министра князя Коноэ. Люшков, узнав о предстоящей выдаче, предпринял попытку побега и был задушен японскими офицерами.
Есть и третья версия. Именно поэтому, говоря, что Люшков принял смерть от своих новых хозяев, я оговорился: «вероятнее всего».
Подозрительная кремация тела Люшкова дала основание выдвинуть версию, что он не был убит, а был вывезен кем-то куда-то.
Не забудьте кликнуть на иконку с оттопыренным вверх большим пальцем и подписаться на канал.