Мы привыкли считать, что человек, родившийся в дворянской семье, уже одним этим фактом был защищён от большинства жизненных проблем и ни при каких обстоятельствах не мог оказаться в одном положении с несчастными и забитыми владельческими крестьянами. Так оно в общем-то и было, но даже из этого правила история знает исключения.
Можно ли было стать крепостным за совершённое преступление?
Школьный учебник по всеобщей истории рассказывает детям об одном французском шевалье, род которого обеднел настолько, что мужчине пришлось зарабатывать себе на жизнь ремеслом угольщика. Между тем, даже водя под уздцы ослика с нагруженными топливом корзинами, дворянин оставался дворянином.
Лишиться принадлежности к этому сословию в России можно было либо за очень серьёзное преступление, либо по недоразумению. Рассмотрим оба варианта.
Самой известной преступницей среди помещиков является, конечно, Дарья Салтыкова. Её злодеяния многократно описаны и, безусловно, должны были повлечь за собой суровое наказание. Салтычиху лишили дворянского звания и продержали до самой смерти в монастырской тюрьме. Однако о том, чтобы продать её в крепостные, не было и речи.
Не оказался в этом положении и никто из декабристов. Многие члены тайных обществ были лишены дворянства и соответствующих сословных привилегий, некоторые оказались в Сибири в качестве ссыльных или каторжников, однако крепостным не стал никто. Миновала эта чаша и приговорённых по делу петрашевцев (среди них, впрочем, дворян было меньше), и Радищева с Новиковым.
Даже во время эпохи дворцовых переворотов новые государи со своими политическими противниками расправлялись хоть и решительно, но всё же «не переходя черту» - крепостными не стали ни Бирон, ни Меншиков, ни Остерман, ни Долгорукие. Напрашивается вывод – не было такого преступления, за которое помещика могли на практике опустить до низшей ступени социальной лестницы.
В крепостные дворян вели любовь, неграмотность и злой умысел
Вопреки устойчивому мнению о помещиках, как о людях, которые могли ни в чём себе не отказывать, многие представители высшего сословия были не так уж богаты. Дворцы, соболиные шубы, соколиная охота – это всё было доступно только самым знатным и обеспеченным.
Историк Борис Миронов, поднявший статистические сборники, утверждает, что в 1846 году в ряде русских губерний каждый восьмой дворянин сам пахал собственную землю, потому что крестьян у него в буквальном смысле было «по пальцам перечесть». И всё же даже бедность не делала знатного человека крепостным.
Зато известен прецедент симбирского помещика Степана Кроткова. Волею случая оказавшийся хозяином огромного состояния он решил, вопреки традициям своего времени, не пропить или прогулять все денежки, а приумножить их. Сыновья похвальный посыл не оценили. Они как раз вели беспутный образ жизни, а отца, старавшегося их вразумить, ни в грош не ставили.
Однажды младший сын для покрытия очередного карточного долга продал одно из семейных имений, вписав в список крестьян собственного отца. Так помещик Степан Кротков стал крепостным. Правда, ненадолго – обман быстро вскрылся, ведь успешный хозяин был известен всей губернии и даже избирался предводителем дворянства. Впрочем, на то чтобы выпутаться из этой ситуации Кротков всё равно потратил немало денег: большинство ушло на спасение от тюрьмы недотёпы-сына, ведь подлог документов был налицо.
В истории, рассказанной русским этнографом Серафимом Шашковым, дворянское достоинство в итоге восстановить тоже удалось, но далеко не сразу. Помещица Акулина Фотиева очень рано осталась вдовой. Душа (да и тело) требовала любви и внимания, но из «несметных богатств» у женщины была одна деревенька да 6 крепостных душ. С такими активами на «ярмарке невест» она была товаром не просто залежалым, а безнадёжным.
Надо отдать должное Акулине, своё счастье и любовь она нашла, и не где-то за тридевять земель, а прямо под боком. Она обвенчалась с собственным кузнецом, но не учла, что по законам Российской империи замужняя женщина принимает социальный статус мужа.
Дать супругу вольную перед свадьбой она не догадалась, подсказать было некому, и когда помещица решила наконец сбыть свой единственный актив соседу и перебраться в город, выяснилось, что продала она, в том числе и саму себя. Не один месяц прошёл, прежде чем всеми правдами и неправдами ей удалось вызволить себя и мужа на свободу.
Так что оказаться в шкуре крепостного помещики всё-таки могли, но только по собственному недосмотру или чьему-то злому умыслу. Государство же в XVIII веке постаралось всячески обезопасить дворянское сословие от подобных форс-мажоров.
