С 1930 года по 1935 год в спецзонах свирепствовал голод. Он начался раньше, чем в других районах, так как переселенцы попали сюда только в сентябре, когда уже был убран урожай, а продуктов, которые они смогли взять с собой, хватило ненадолго. Трупы умерших людей лежали прямо на улицах. Сотенные проверяли свои кварталы и заставляли живых хоронить мертвых. Приходилось есть акацию, сусликов. Многие переселенцы пытались проникнуть в соседние села, не входившие в состав зон, так как там положение было получше и можно было обменять вещи на продукты. На границах зоны находились военные патрули, которые следили за тем, чтобы никто не сумел покинуть территорию, но голодные люди прорывались и через эти заслоны.
Дедушка никогда не любил рассказывать про свое детство. Мать ушла на родину. Как она прошла заставы, сколько ее не было, а главное, как смогла вернуться? Какое понесла наказание за побег? Это так и останется загадкой. Я, кстати, помню прабабушку Анну, дожила до 102 лет. Грязный, в лохмотьях, умирал, сидя на улице с протянутой рукой. Сестра ходила по дворам, с просьбой дать хоть чуть-чуть хлеба. Помог старый соседский дедушка, он ловил мелкую рыбу, варил ее, растирал в кашу и подкармливал ребенка.
Когда я спрашивала у бабушки, а как их семья перенесла голод, рассказывала: «Траву ели: Свеклу смешивали с лебедой, крапивой и делали оладьи. Лопух варили. Солому с опилками и кукурузными початками перемалывали и делали лепешки. Мамалыга по праздникам».
В ее семье было много мужчин, подрабатывали сетевязанием.
За одну рыболовную сеть семья получала 8 кг кукурузной муки и 10 рублей - за сеть с мелким сечением.
Окончательно голод прекратился только к 1936 году. К чувству голода прибавлялось постоянное чувство страха. За невыход на работу полагалось 10 суток ареста, за невыполнение дневной нормы или еще какую-нибудь провинность сажали на 2-3 дня на "черный котел" (10 г пшена и 2 г масла). Особенно сурово, по воспоминаниям очевидцев, обходился с людьми десятник Алехин. "Женщин, не желавших идти на работу, связывал и насильно доставлял на полевой стан. Бывали случаи, когда люди по немощи или из-за болезни отставали от плуга. Тогда им недодавали хлеба, а если в эту минуту оказывался сам Алехин, то - держись! Так всыплет, что долго будешь ходить с неразогнутой спиной. Однажды и он чем-то не угодил своему начальству – отправили его в тюрьму, в Ставрополь. В тюрьме он и умер – его забили насмерть". Вспоминают переселенцы и о жесткости коменданта Абдульмена, который мог остановить людей на дороге, обыскать, забрать все ценное, а тех, кто осмеливался возражать, – расстрелять на месте.
Ничто так не угнетало, как это жуткое чувство страха за жизнь своих родных, за свою жизнь.