Он лежал на дне, в небольшой яме у берега, в тени нависающего над ним козырька тростникового плавняка, просто лежал, подставляя своё старое, но ещё могучее тело медленному течению потока, заботливо укрывающего его одеялом оседающей взвеси. Всё его существо наполняло спокойствие и удовлетворённость, сытость после удачной охоты.
Сейчас день, время отдыха, его время-НОЧЬ, у него есть глаза, маленькие и полуслепые, различающие лишь контуры, силуэты, а ещё смену света и тьмы, к чему они ему, ведь в его мире всё испускает в поток осязаемые волны энергии, звуки и запахи, у любого существа, растения или предмета здесь, есть этот набор и он индивидуален, и он умеет всё это слышать, чувствовать, он знает поток, от него не уйти, он охотник старый и опытный, и он всегда был охотником, с рождения с самой первой минуты жизни.
Давно прошло время, когда он был молод, когда испытывал постоянный голод и страх. Прошло время, когда он сам был добычей. Извиваясь в мощных струях стремнин и порогов, уходил под камни, коряги, забивался в щели от стремительных силуэтов преследователей из числа других охотников и более старших соплеменников.
Замирал, и сам из добычи превращался в охотника, мимикрируя и сливаясь с рельефом, готовый при любом намёке на опасность сорваться и уйти, или напасть. Он выжил, он вырос. Он стал единственным и полноправным властелином этой части потока, а сейчас он просто лежит, в обманчивом оцепенении, лежит и отдыхает, но все равно слушает, слушает всем телом, слушает раскинутыми в перёд и по бокам антеннами усов, осязает несущуюся в потоке энергию, запах, вкус, звук, всё знакомо. В этом мире ему нет равных, в этом мире..... в потоке.
Ещё у потока есть предел. Верхний предел. И там, за пределом, тоже есть мир, и пища, часто проплывающая по его грани, и даже он может брать с него дань, но нет ходу ему в этот мир, что-то не даёт, стоит чуть прорвать разделяющие миры барьер, с виду такой мягкий и податливый, практически не осязаемый, не применяя видимых усилий высунутся, почувствовать неизведанное, как кая-то неведомая но мощная сила тянет назад, затягивая в глубину такую прохладную, привычную, туда где он может свободно парить… и дышать.
Он почувствовал. Поток часто проносил над ним что-то, чуждое, не относящееся к его миру, но в большей части знакомое. Да, иногда это была пища. Пищу он слышал, пища издавала особый звук, запах, энергию жизни. Иногда, это было и что то не живое, он знал, он различал, у не живого был другой запах и энергию оно не излучала, порой это было очень большим, даже больше него, но не представляло опасности, интереса, медленно влекомое, постепенно опускающееся на дно и становящееся частью рельефа его мира.
А это.., это было что-то другое.
Зловещая, вытянутая, практически его размеров тень, тихо, почти беззвучно падала на него с границы верхнего предела, и Он почувствовал- то, что давно забыл!
Тревога! Опасность! Страх! Он почувствовал это отчётливо, ясно, как тогда, давно, в той жизни, где он был добычей. Бежать! Бежать в глубину, в самую глубокую яму потока, туда, где дно и стены изрыты гротами, трещинами, и завалами, способными спрятать, укрыть его огромное тело от конца, от смерти!
Тело напряглось, мышцы сжались готовые распрямится для стремительного броска, голова приподнялась над дном поворачиваясь в направлении спасительной глубины, и….
Щелчок, раздался одновременно с его броском в глубину.
Он успел! Да! Вроде был какой-то удар в район головы или нет? Он его почти не почувствовал. Но что это? Что-то мешает, что то чужое, холодное, засело в его голове, пробив её на сквозь и выйдя из нижней челюсти, что-то тонкое как нить водоросли, но очень прочное тянется за ним, и в месте с этим куда то уходят силы, но он плывёт, значит жив, нужно только уйти, затаится, на дно, в яму, спасительную глубину. Рывок, нить натянулась, голову и в месте с ним тело по инерции развернуло совсем в другом направлении, нужно биться, извиваться, крутиться, пытаться, нужно освободить себя, но силы, силы куда-то уходят и это, что-то, чужое и холодное, прочно засело в его голове, а нить ещё больше и сильнее обернула тело, стягивая, сковывая, вгрызаясь в него. Нет больше сил. Но вот оно дно, тёмное, мягкое от осевшей взвеси, заросшее чащей водорослей, такой манящей, уютной, надёжной, там можно скрыться, зарыться в ил, затаится.
******
Он лежал на дне, забившись в заросли водорослей отделяющие пологий участок русла от свала ведущего в яму прорытую через реку при строительстве газопровода, на глубине в три метра, взрослый, поживший своё, полутораметровый европейский сом, лежал вымотанный упорной, но не продолжительной борьбой, он был ещё жив, погнутый гарпун подводного ружья засел в хрящах черепа, пробив его насквозь и раскрыв свои лепестки под нижней челюстью, двадцать метров линя были полностью смотаны с катушки, частично обмотав его тело.
Он не сопротивлялся, когда я, поднырнув, продел свою руку ему через жабры в пасть, насадив на сгиб локтя, как на импровизированный кукан и потащил трофей к берегу.
