У моего деда, маминого отца, тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения, прошедшего Финскую, Великую отечественную и громившего японцев на Дальнем Востоке, был кобель по кличке Джек. Порода - немецкая овчарка или может быть не чистая овчарка, а помесь, утверждать не стану, так, как многого не помню и больше не из собственных воспоминаний будет складываться эта история, а из рассказов бабушки моей и мамы. Мне тогда года три – четыре стукнуло всего, и, естественно, что только отдельные фрагменты память сохранила о тех событиях, которые вам я сейчас попытаюсь живо и правдоподобно обрисовать. Конечно, стараясь передать все чувства, которые я испытывал тогда и испытываю сейчас, невозможно не добавить каких -то дополнительных красок и оттенков в эту грустную и душещипательную картину, чтобы она не выглядела жестокой, но я уверен, что без этого не обойтись, не будет полного и объективного понимания произошедшего. Джек - кобель уже совсем старый и безобидный жил на этом свете лет двенадцать – по собачьим меркам старик, глубокий старик. У него и зубов многих не было и почти ослеп он уже и не всегда из будки вылазил пожрать. Больше наверно пить когда хотел, громыхая цепью покидал свою будку и покачиваясь брёл к алюминиевой миске, лакал тёплую воду, с длинными остановками и потянувшись, размяв немного свои кости и мышцы, возвращался назад, а иногда ложился возле будки и дремал на солнце, безобидно, как младенец, посапывая, дремал. На него садились мухи, кусали, жужжали надоедливые пчёлы, а он никак не реагировал, проскачет мимо лягушка – он лежит не шелохнётся, выбегут цыплята и вокруг него крутятся и на него лезут и в лоб клюнут и в бровь – не возмущается старый Джек, больной, обессилевший Джек, преданный, добрый Джек. И жить бы ему, сколько природа отвела и подохнуть естественной собачьей смертью, да не получилось так оно, не получилось. Любил дед своего пса, очень любил. Не доест, бывало, кусочек курятины и несёт своему другу – товарищу кобелю: «на мол, поешь - погрызи, а то я беззубый совсем…», да только Джек сказать не может, что и он тоже беззубый почти. Посмотрит – посмотрит и положит голову на траву и лежит. А ещё, если дед в праздник стопочку – другую самогона пропустит, сядет на пень рядом с Джеком и рассказывает ему, рассказывает и по голове гладит. Было понятно, что пёс тоже деда любил, только своей собачьей любовью, не менее крепкой, чем людская любовь. Как сейчас вижу солнечное летнее утро и два старика рядом человек и пёс, два замечательных друга, греются на солнце, возле обмазанного глиной покосившегося сарая.
Время шло.
Я тоже привязался крепко к нашему псу, глядя на глубокое взаимопонимание деда и Джека. Однажды случай был - исчез я из дома, сбежал. Иногда мог я выкинуть такое, за, что поругивали меня и очень поругивали. Начался переполох. Бабушка, дед ищут меня, зовут. И на речку под горку спустились и в саду шумели – звали и к соседу, бабушкиному глухонемому брату Сене ходили – узнавали. Нет нигде! Что делать? Где искать? И как дальше бы развивались события, трудно предположить, если бы дед случайно не заглянул в собачью будку, а я сплю там, внутри, и не слышу ничего. Когда маме они рассказывали эту историю, то смеху было на весь дом. Словом, крепкая дружба у меня с Джеком сложилась. И в другой раз, стоило мне запропаститься на пол часа или час, уже начинались поиски с собачьей будки.
А вот что случилось в тот памятный день? В тот грустный, печальный день? Никто не мог понять и сейчас, годы спустя, я могу только предполагать. Всё было хорошо и спокойно, я как обычно играл с псом и вдруг он зарычал – загавкал. Я испуганный отскочил в сторону...
«Джек! Что ты, что ты?» – чуть ли не заикаясь, повторял я.
Во двор, услышав лай и рычанье, выскочили и бабушка, и дед. «Джек! Джек! – повторяли они – ты с ума сошёл? Ты на ребёнка лаешь! Ты же его напугал!» Пёс косо посмотрел и залез в будку, то ли осознав вину свою, то ли затаив злобу.
Вечером мама, разволнованная, начала с того, что собака становится угрозой и что от неё нужно избавиться и немедленно избавиться. Я заплакал, представив, что Джека не будет больше, что его увезут или отдадут кому-нибудь. Дед был печален. Она говорила, а если кобель бросится на мальчишку? Покусает? Собака, есть собака! Кто может знать, что у неё на уме? А может она от старости взбесилась? Дед молчал. Видно было, что он переживал и о чём -то задумался.
Новый день начался неспокойно, нехорошо. Все встали рано. Дед достал из шкафа бутылку самогона, налил стакан, выпил. Посидев немного, налил ещё и выпил снова, не закусывая выпил. Потом он, обувшись на босу ногу в галоши, пошёл во двор, пошёл медленно и шёл он, согнувшись, ссутулившись, словно шёл через силу, словно сопротивлялся чему -то. Я видел, как он крепко взял за ошейник и вытащил кобеля из будки, видел, как снял цепь и старого, дряхлого, почти обессилевшего пса поволок далеко за огороды к густым зарослям клёна и ракит. Не слышал я, как хрипел Джек, как возможно вырывался, сопротивлялся, встречая смерть от человека, от друга и хозяина, которому служил и был предан всю жизнь свою собачью. Помню дед вернулся в дом, не скоро вернулся, медленно допил самогон и заговорил, заговорил, грустно и тяжело вздыхая: «Удавил я Джека, внучок, своими руками удавил. Нет больше Джека.»
Я горько плакал и глядя на деда, я видел, как и его глаза заблестели, глаза седого старика, ветерана, многократно видевшего эту самую смерть. Моё сердце выскакивало наружу, оно разрывалось от боли. Жалко было и деда, и Джека. Невыносимо жалко.
Долго потом я не мог смотреть на пустую будку у сарая, старался проскочить мимо, всё, мне казалось, выйду, а там Джек сидит. Позову его…
2021 год. 23 марта.