10
Он отлипает от стены и бежит в ближайший полицейский участок — нет, он напуган, чтобы бежать в редакцию. А вдруг мужчина там его настигнет?
Он приходит, и начинается стандартная процедура. И его потом отпускают.
Но нет, он хочет придать этому огласку, он не хочет, выходя из дома, оборачиваться. А самый лучший способ это сделать — придать обидчика огласке. А ещё это произведёт настоящий фурор.
И он печатает. Описывает внешность того мужчины (хотя из-за полутьмы он его не особо различил).
И это попадает в газеты. По всей стране, параллельно со статьёй об ограблении герра Шнайдера.
И на следующий день ему звонят. Он машинально берёт трубку:
— Да?
— Держись.
Гудки. Он не выпускает её из рук и понимает: это тот самый, что хватал его за горло...
— Мне угрожают.
Сержант разводит руками.
— А что можем сделать?
— Мне угрожают убийством!
— Не кричите. Мы в таком случае ничего сделать не можем. К сожалению.
— И что, мне сидеть и дожидаться, когда меня убьют? Вы издеваетесь?
Сержант в раздражении встаёт.
— Что вы от меня хотите? Я могу вам дать только один совет: валите из города на время. Хотя бы на месяц, но укажите потом адрес, чтобы связываться с вами. Следствие идёт, и мы мало чем можем способствовать его ускорению. Это всё.
Он кивает, что-то записывает на бумажке и отдаёт ему.
— Это телефон моих родителей. Они в Люксембурге.
Сержант кивает, и он уходит. Собирать вещи.
11
Я сижу и высматриваю этого Николауса в толпе. Тётя говорит со мной и говорит, София отмахивается, а иногда предлагает прохожим какой-нибудь букетик.
Наконец тётя встаёт.
— Вот он.
Я слежу за её взглядом, который зацепился на светловолосого парня с бутылкой воды в руке. На полпути он останавливается и смотрит на меня, раскрыв рот. Я стою и смотрю на него.
Нет, это не Николаус, это Эдмунд.
С минуту он стоит как бы в нерешительности, а затем я замечаю, что он пятится назад. И меня охватывает ярость — какой суслик передо мной стоит! Вы посмотрите на этого жалкого грызуна: весь побелел и трясётся, как в лихорадке.
Я делаю шаг вперёд, вплотную приближаясь к столу.
И он, спотыкаясь, падает.
И эта крыса... Чего она стоила — смерти Джорга? Такая убогая, такая напуганная...
Он поднимается и бежит.
Я перепрыгиваю через прилавок и бегу, а он кричит:
— Спасите! Спасите!
Отталкивает прохожих, едва не сносит одну палатку. С пол-оборота он кидает в меня бутылку, и она больно попадает мне в живот. Я сжимаю зубы, сгибаюсь пополам, но бегу, ускоряю шаг.
Налетаю на него и едва не сбиваю с ног. Но успеваю его схватить, и он падает вместе со мной.
— Убийца! Убийца!
Я замечаю, что карманы у него полны, и выворачиваю их.
Там деньги. Много денег. Тётины деньги.
— Друзья, это вор, это ВОР!
— Он меня убьёт!
Я зажимаю его рот рукой.
— Заткнись!
Подбегают с конца улицы полицейские и разнимают нас. Эдмунд кричит и тычет в меня пальцем:
— Это он, он ограбил Шнайдера!
— Падла! Ты обокрал бедную женщину!
— Да как тебе не стыдно...
— Чего?!
— Так-так-так, — говорит один полицейский и встаёт посередине. — Пройдёмте с нами, джентльмены.