1. Текст.
Гамлет
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске,
Что случится на моём веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идёт другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
1946 г.
2. Достойный поэт не употребляет случайных слов. Не так с нелепым Б. Л. Пастернаком, пытающимся осмыслить переводимого им У. Шекспира. У отечественного переводчика это получается поэтически скверно.
3. Из контекста его стихотворения ясно, что прожитую жизнь он уподобляет сыгранной роли. Тогда и подмостки, на которые вышел его лирический герой, не погрузочная эстакада, это театральные подмостки, проще говоря — сцена. Так где он на сцене дверной косяк нашёл? Зачем он там нужен? Нужен для рифмы неумелому поэту. Понятно, на сцене возможны декорации, а значит и двери с их косяками. Но всё это совершенно не оправдано поэтически-художественно. Мало ли что на сцене может быть! И чисто поле, и дремучий лес, а вовсе не только неназванный замок Эльсинор, неназванные его двери с почему-то названным косяком. Нет, это нехудожественно. И крайне непоэтично.
4. А почему бинокли сумрака ночи, — какая тяжёлая, несуразная метафора! — все как один располагаются на оси? На какой оси? Может, поэт хотел сказать, что бинокли на штативах, наблюдение за лирическим героем и за поэтом сумрак ночи проводит непрерывно? Опять объяснить употребление «оси» можно только потребностью в рифме у этого неумелого поэта. Если уж думать об оси, то на оси нечто противоположное приборам наблюдения, а именно — предмет наблюдения, актёр, на него отовсюду направлены взгляды из тёмного, с погашенными светильниками театрального зала жизни. Но и в этом случае бинокли на оси здесь ни при чём.
5. Предпоследняя строфа характеризует мысль Бога о мире как «замысел упрямый». Упрямство вряд ли совместимо с божественными свойствами, скорее, это представление Бога как волюнтаристски настроенного пирата, круто пресекающего пререкания на корабле, и потому, от греха подальше, поэт считает за благо засвидетельствовать любовь к его замыслам, подчиниться его воле. Но предпоследняя строфа свидетельствуют и о том, что лирический герой отказывается от роли, но «блещет» остатками артистизма, театрально уподобляясь Христу на кресте, молящему «Да минует меня чаша сия!»
Но тогда и у поэта разваливается его основная и, главное, такая свежая метафора «Вся жизнь — театр, а люди все — актёры», взятая из комедии «Как вам это понравится» У. Шекспира. Тогда уподобление жизни театру — поэтическая ошибка. Ошибка Б. Л. Пастернака, не У. Шекспира.
6. Последняя строфа — вершина поэтического бессилия и посрамления поэтических метафор «правдой жизни», состоящей в том, что жизнь направляется не поэтическим вдохновением, даже не волей Бога, а слепой и жестокой судьбой. Такое свидетельство бессилия поэта и человека совсем не вдохновляет. Кстати, если бы Б. Л. Пастернак был чуточку более поэтичным, он не лепил бы в свой стих народную мудрость в непритронутом виде и надетом на смерть чистом исподнем, он, несомненно, обыграл бы этот образ в связи с выбранной им метафорой, сказав что-то вроде «Жизнь прожить — не сцену перейти». Всё читатели поняли бы аллюзию, отсылку к поговорке, но тогда и употреблённая метафора оказалась бы, пусть и отрицательно, пусть лишь слегка, но уместной.
7. Любите поэзию. Относитесь к ней чутко и внимательно. Читайте настоящих поэтов: А. А. Блока и М. И. Цветаеву, а не Б. Л. Пастернака и О. Э. Мандельштама.
2021.08.11.