Нина Сергеевна Дашевская — российский музыкант и писатель, автор книг для детей и подростков
На каких литературных жанрах вы сосредоточены и почему?
Я пишу рассказы и повести. Чаще всего — реалистические. Но иногда мне хочется выйти за пределы реальности, и тогда получаются сказки. За крупную форму я не берусь. Большой роман — полифоничен; а я умею вести голос только одного героя. Поэтому, как правило, мои истории — от первого лица, мой главный герой — чаще всего подросток, мальчик, и ему около 13 лет. Я не пишу специально для подростков, я пишу для всех. Мои книги часто читают и взрослые, и дети от 6-7 лет. Просто мне интереснее всего именно возраст перелома, когда человек очень много думает и очень быстро меняется. Ему нужно выстроить отношения с ровесниками, со старшими, иногда и с младшими. Поэтому мой герой — всегда подросток, хотя иногда он выглядит как говорящий велосипед, или как мышь, или даже как взрослый. Хотя больше всего я люблю писать именно про настоящих, живых мальчиков — и иногда девочек.
Как ваше музыкальное образование и любовь к музыке, а также принадлежность к русской культуре влияют на ваш писательский стиль?
Мне бы не хотелось, чтобы меня воспринимали именно как писателя «о музыке», но даже если я не хочу этого — музыка все равно пробирается в текст, иногда контрабандой. Я не добиваюсь специально какого-то стиля, о нем можно судить только со стороны. Интересно, что мы можем говорить именно о русской литературе, а с музыкой все по-другому. Ведь язык музыки не требует перевода — поэтому музыкант присваивает себе сразу мировую музыку, а не только музыку своей страны. Многие мои маленькие ученики думают, что Бах и Моцарт — русские композиторы, потому что считают их своими. Наверное, если человек занимается музыкой — это влияет на его слух и тот способ, каким он соединяет слова.
Общаетесь ли вы со своими читателями? Как это происходит?
Я довольно часто провожу встречи с читателями, езжу в разные города. Главное же — я работаю в школе, поэтому вижу детей, говорю с ними. Ну и случается, что читатели (не только дети) пишут мне — и я стараюсь отвечать на все письма.
С какими трудностями вы сталкиваетесь как автор? Как преодолеваете их?
Главных трудностей две: о чем писать и как писать. Если не знаешь ни того, ни другого, то просто не пишешь. Это неприятное пустое состояние. Но иногда случается — знаешь о чем, но не можешь найти слов. Или есть ощущение — «как», но нет содержания. Тогда просто ходишь и думаешь об этом. А потом думаешь о другом. И бывает, совершенно неожиданно во время мытья посуды приходит ответ. Ну, или не приходит. Так тоже случается.
Некоторые из ваших книг были переведены на иностранные языки. Что вы думаете об этих переводах?
У меня пока состоялись всего два перевода на другие языки: вышли книги на китайском и на украинском языках, что для меня особенно ценно. Другие переводы пока не дошли до публикации книги.
Мы сами очень много узнаем о других странах через переводы. Я не читаю на других языках, поэтому для меня окна и двери в другие страны открывают переводчики. Благодаря им наш мир становится больше. Нужно строить мосты между странами, а не заборы.
Издательская индустрия России долгое время фокусировалась на переизданиях детской/ подростковой классики и переводе иностранных книг. Будучи современным автором, как вы ощущаете себя в этом контексте, и куда, на ваш взгляд, индустрия движется?
Я не вижу весь процесс в целом, и моё мнение очень субъективно. Но ясно видно, что российские издатели стали сейчас гораздо смелее — они могут взять на себя риск опубликовать автора, которого ещё никто никогда не публиковал. При этом надо учитывать, что покупатели детских книг — родители — часто очень консервативны, и они хотят дать детям то, что сами читали в детстве или то, что известно уже во всем мире. Но все больше людей начинают интересоваться современной литературой, стали популярны книжные блоги, разговоры о книгах. Даже в школах (а это по определению самое консервативное место) перестали так бояться современных авторов. Так что есть ощущение, что мы попали в хорошее время и находимся на подъёме. Хотя, конечно, подводных камней очень много.
И одна из главных сложностей нашей страны — она очень большая. И часто те книги, которые появляются в столице и крупных городах, доходят до маленьких библиотек только спустя десятилетия.
Как, по вашему мнению, российская издательская индустрия работает с читательскими ожиданиями? Производит ли она новый высококачественный контент?
Думаю, есть две стратегии: либо пытаться «угадать» запрос аудитории и издавать то, что будет продаваться, либо самим формировать читательскую культуру. То есть одни издатели идут за читателем, другие же ведут его за собой. Конечно, мне нравится работать именно с теми, кто ведёт. Аудитория — это не однородный слой людей. Мы все очень разные. И разным людям нравятся разные книги. Если в СССР писателей было не так много, но у них были огромные тиражи, то сейчас тиражи очень скромные, зато выбор у читателя очень велик. И мы видим — если люди раньше с большой осторожностью воспринимали, например, книги на самые сложные темы, то сейчас это отношение меняется. И недаром появляются книги, помогающие нам осмыслить нашу недавнюю историю. Кажется, у какой-то части общества такой запрос все же существует. Хотя, конечно, часто приходится преодолевать сопротивление со стороны тех, кто хочет видеть Россию только великой страной-победителем. Однако говорить об истории своей страны с разных сторон необходимо. Книги на сложные темы хороши тем, что не дают простых ответов, это всегда повод для дальнейшего разговора.
Вы были номинированы на премию памяти Астрид Линдгрен. Как вы оцениваете себя в роли международного автора? Что вы могли бы сделать, чтобы побороться за эту награду ещё раз?
Это, конечно, слишком много для меня. Это очень высокая оценка, и я никогда не буду
думать, что заслуживаю этого. Бороться за награду — совсем мне не свойственно. Я могу бороться за свой текст, чаще всего это борьба с самим собой. А все, что касается продвижения этого текста, дело рук совсем других людей. Чьи имена не попадают на обложки книг, но эти люди делают огромную работу, и я им очень благодарна. Я думаю, что моя номинация на премию Астрид Линдгрен — это знак для других стран, что у нас есть не только литературное советское прошлое. При этом меня формировала именно советская литература — в моем случае больше, чем русская классика. И для меня оказаться в одном ряду с теми, чьи книги были самыми любимыми в детстве, — это как носить одежду не по росту. Если же говорить о том, что я представляю именно новое поколение в русской литературе, то было бы хорошо, чтобы её в дальнейшем представлял кто-то другой. У нас много прекрасных авторов, которые заслуживают оказаться в этом почетном списке никак не меньше меня.
Какое послание вы хотели бы отправить исследователям и профессионалам из издательской индустрии? Что считаете важным сообщить им?
Главное — не бояться и слушать себя. Думаю, все остальное профессионалы знают лучше меня. Но моё пожелание — именно не бояться рисковать, иногда идти против течения. И слушать себя, потому что для издателей все же получение прибыли — это не главное в профессии. Главное, что книги — это всё же один из самых лучших способов менять мир.
С Ниной Дашевской беседовала Алязия Халифа
Алязия Халифа — исследователь арабской детской литературы. В 2015 г. она основала независимое издательство «AlFulk Translation and Publishing», чтобы с помощью переводной литературы знакомить читателей с особенностями других культур. В настоящее время работает над созданием серии печатной продукции AlFulk, которая объединит исследователей, работающих с темой детской литературы на арабском языке.
По материалам журнала “Bookbird” № 2, 2020